Театр тьмы
Часть 38 из 54 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Опять ты! – раздраженно воскликнула я и встала со стула, чтобы затворить окно.
Когда я взялась за ручку пластиковой рамы и уже готовилась затворить ее, сзади раздался треск. Забыв об окне, я резко развернулась и закричала – возле кухонного стола заискрилась розетка. Схватив прихватку, я выдернула из нее электрическую вилку от микроволновки. Розетка еще какое-то время горела, но вскоре потухла, став черной, как угли.
– Да что это такое, – прошептала я, рвано дыша от страха.
На улице снова каркнул ворон.
Ночью перед премьерой я не могла сомкнуть глаз. Сначала боялась, что в квартире опять что-то случится, а потом, когда успокоилась, в голове принялись вертеться предполагаемые события будущего дня. Я начала репетировать разговор с Кристофером; представляла, как едко буду задавать ему вопросы и как он будет неумело на них отвечать. При этом я беспокоилась. Все-таки художественный руководитель был невменяемым, и я не до конца понимала, чего от него можно ожидать. Меня окольцевала тревожность. Но совсем чуть-чуть. Незначительно. Самоуверенность все-таки брала верх.
Лежа в постели, я глядела в потолок, освещенный ночной луной, и воображала, как положу конец всем убийствам. Как спасу других девушек-журналистов. Я так явно представляла себе это, будто вспоминала о том, что уже произошло.
Я уснула с рассветом. И последней мыслью перед сном была: «Огонь. Везде огонь. На татуировках, на картинах, на номерках гардероба. Почему этот огонь обжигает? Почему обжигает искусственный огонь?» Подсознание дало ответ, сокрушающий, лишенный здравого смысла и логики – все дело в нечистой силе. Этот ответ так сильно ошеломил, что я даже сипло вздохнула. Но утром, проснувшись от звонка будильника, я забыла о том, что пришло ко мне ночью. И не вспоминала до момента, пока не переступила порог кабинета художественного руководителя…
Ошибка. Я заблуждалась. Во всем.
14
– Сара, ты уже у театра? – обеспокоенно спросила Джейн по телефону.
– Нет, буду минут через пятнадцать. – Я посмотрела на наручные часы, которые показывали половину шестого.
– Я опаздываю! – чуть ли не в отчаянии произнесла Джейн. – Редактор отпустил на полчаса позже. Ты подождешь меня?
– Ты приедешь только к половине седьмого? – раздраженно спросила я.
– Да, скорее всего.
Я глубоко вздохнула, глядя на проезжающие мимо машины и мелькающие за окном автобуса многовековые лондонские здания. Их обволакивал туман, а еще с утра моросил дождь. Как всегда – Альбион прозябал в мерзкой погоде.
– Джейн, ты же понимаешь, что я не могу тебя ждать, – стараясь унять злость в голосе, произнесла я. Но мои руки сильнее сжали телефон. Я почти его раздавила, когда отвечала Джейн на ее просьбу.
– Сара, – взмолилась подруга.
– Все, мне скоро выходить, отключаюсь, – произнесла я и сбросила вызов.
«Почему именно в день, когда решается судьба мира, Джейн опаздывает?!» – подумала я и со злостью кинула телефон в сумку. Послышался глухой звук – смартфон ударился о ежедневник с записанными вопросами художественному руководителю театра «GRIM» – мистеру Бейлу; с вопросами, на проработку которых ушло больше недели.
Я оказалась на Пикадилли примерно без двадцати минут шесть. Мне никогда не удавалось приезжать вовремя. Я располагала только двумя вариантами развития событий: либо опоздать, либо прийти за полчаса или час до назначенной встречи.
– Целую неделю мы не видим ничего, кроме тумана, Фред. Это ужасно. На дворе шестое июня. Лето! Где солнце, Фред? – услышала я женский голос. Его обладательница – кажется, американка – прошла мимо меня, держа под руку статного мужчину.
– Подожди, скоро все придет в норму, – ответил женщине ее спутник.
«Скоро все придет в норму», – про себя повторила я, ощутив, как по всему телу пробегают мурашки. То ли от липкости тумана, то ли от вдруг появившегося беспокойства и отсутствия рядом Джейн я поймала себя на мысли, что все-таки переживаю. И снова – совсем чуть-чуть. Я переживала так, как если бы мои чувства были не моими. Как если бы мне их подбросили.
«Чертовщина какая-то», – хмыкнула я и направилась в сторону театра. Я шла медленно, с расстановкой, дыша полной грудью и вспоминая, как каждый день бежала на работу по этой же самой улице; как на ней целовалась с Джеймсом и как шла под руку с Томом Хартом, думая, что люблю его больше, чем это можно выразить словами.
Но я правда любила его.
Это казалось настоящим безумием – любить человека, которого едва знаешь; которого чаще видишь на сцене театра, чем рядом. Но я любила его. Такого нелепого, иногда доброго, а порой злого. Любила. По-своему. Так, как его не любил и не полюбит больше никто.
«Но это в прошлом, – с ненавистью подумала я. – Теперь мне все равно».
Верила ли я своим мыслям? Пожалуй. Но пока в голове крутилось одно, сердце твердило совсем другое.
Любишь. Любишь. Любишь.
15
Дверь театра открылась с не свойственным ей скрипом. Пройдя внутрь, я поежилась. В помещении стояла липкая тишина. Я надеялась увидеть в здании возбужденных актеров, бегающих по лестницам в поиске костюма или аксессуара. Я думала, что на глаза попадется взволнованный Отис, повторяющий роль, или Циркач, метающий во всех ненавистные взгляды, потому что ему «мешают сконцентрироваться». Но ничего этого не было. Меня встретила тишина, которая обычно присутствует в похоронном зале или в комнате умирающего.
Ожидание смерти. Вот как называлась тишина, в которой я оказалась по собственной воле.
– Сара? – услышала я спиной. Кто-то зашел в театр следом за мной. Мужчина. Нет, парень. – Сара Гринвуд?
Я обернулась и увидела незнакомого молодого человека. Возраст определить оказалось сложно, но младше меня это точно. Его по-девичьи миловидное лицо показалось самым красивым, что я видела в жизни.
– Да, – ответила я с осторожностью.
Быть осторожной – вот с какой мыслью я покинула свою съемную квартиру. И никому не доверять.
– Меня зовут Льюис. – Парень протянул руку и искренне улыбнулся. Его голубые глаза, почти такие же, как у Тома, блеснули. По привычке я взглянула на шею. Татуировок не было.
– Очень приятно. – Я пожала теплую и мягкую ладонь парня.
– Вы пришли раньше, – заметил Льюис. – Я должен был встретить вас ровно в шесть. Простите, что набрасываюсь со спины.
– А кем вы работаете в театре?
Мне не приходилось встречаться с этим молодым человеком. Я не видела его ни у барной стойки, когда приходила на спектакли «GRIM», ни в гардеробе.
– Будущий актер, – гордо заявил парень. – Примерно через года два вы сможете увидеть меня на сцене. Ред говорит, что я обладаю всеми задатками для того, чтобы влюблять в себя публику.
«И находить новых журналисток», – неосознанно подумала я и с тревогой отшатнулась от Льюиса.
– Сара, что-то не так? Вы так посмотрели на меня, будто увидели привидение.
– Нет, все хорошо. – Я улыбнулась. – А тебе сделают татуировку перед первым спектаклем?
– Наверное, – Льюис пожал плечами с беззаботным видом. И тут я поняла – он ничего не знает. Юноши, которые приходят в этот театр, даже мысли не допускают о том, во что они ввязываются. А потом с ними что-то происходит. Что-то, что не дает им отсюда уйти.
Готовя вопросы для интервью, я не учла один важный факт. Татуировки. Что в них особенного? Какую роль они выполняют? Тату не просто «отличительный знак», как сказал Том, – это нечто большее. Метка. Посвящение в клан. Точка невозврата. Контракт, подписанный кровью.
Перед глазами появилась картинка. Нет, не воспоминание, не сон. Явь. Том хватается рукой за шею, на его лбу выступает пот, он сжимает зубы и произносит: «Нет, ты не возьмешь у него интервью».
– Ты не знаешь, где делают эти татуировки? Наверно, в особенном салоне?
– Этим я не интересовался. Сейчас тату-салоны на каждом углу. Думаю, набить две театральные макси по готовому эскизу – не проблема, – улыбнулся Льюис. – Ну что, пойдемте? Можно подождать Реда в кабинете.
Я слабо кивнула. В горле встал невероятных размеров ком. Я начала что-то понимать. Что-то, что заставило меня внутренне содрогнуться. Что-то, что заставило меня подумать: «А ведь сегодня я могу умереть».
Шестое чувство?
Льюис шел впереди, я – сзади. Он не переставал со мной общаться, а я молчала, пытаясь мысленно собрать картину из тех кусочков пазла, которые держала в руках и до этого момента так старательно игнорировала. Голова гудела от мыслей, но я не могла разобрать их. Началась паника. Озираясь по сторонам, я не видела ничего, что показалось бы подозрительным, не таким, как в мое первое посещение театра. И это выводило из себя. Потому что шестое чувство уверяло в обратном.
«Мы с Джейн ошиблись, очень сильно ошиблись, – думала я, поднимаясь по ступенькам, которые всегда меня пугали. Слишком уж неудобные. Захочешь сбежать – обязательно споткнешься и переломаешь себе все ноги. – Но в чем именно?»
Я бежала за рассуждениями, но не могла их догнать. Паника все больше окольцовывала шею. Когда мы с Льюисом оказались в холле на втором этаже, я мельком бросила взгляд на картины. Они висели на стене в неизменном положении. Или…
Тело прошиб озноб. На одной из картин был нарисован мальчик. Он горел в огне. Огонь – двигался, а мальчик – ухмылялся. А рядом с ним висело полотно, на которое раньше я почему-то не обращала внимания, – на нем был изображен черный ворон с белесыми глазами. Птица напоминала уголь, а ее глаза походили на пепел. Когда я подумала об этом, в холле запахло гарью.
– Сара, вы идете? – Льюис стоял возле двери – портала в служебный коридор.
– А актеры сейчас в театре? – спросила я, не в силах оторвать взгляд от картин.
«А что, если Джон Райли и Эндрю Фаррел были правы не только в том, что этим театром руководит убийца? Что, если этот убийца – не человек?»
– Никого нет, – ответил Льюис. – Актеры приедут к шести тридцати. Им нужно только переодеться, и все, встречай, зритель.
– Они сегодня не репетировали? – удивилась я, не переставая смотреть на ворона и мальчика в огне.
– Утром. Потом уехали. Так что, вы идете?
– Иду.
Чем ближе мы подходили к кабинету художественного руководителя, тем хуже мне становилось. Я вспомнила, как чуть было не зашла туда почти месяц назад.
«Зачем я сюда приходила? – в ужасе подумала я. Память не давала ответа на этот вопрос около минуты. Я начала паниковать, но вдруг вспомнила: – Я пришла к Тому. Просто так. Чтобы увидеть его».
Мое сердцебиение усилилось. Но не из-за слепой влюбленности в актера – по другой причине. Я вдруг почувствовала, что начинаю злиться. Я злилась на Джейн, которая должна была стоять рядом со мной в эту минуту, а на деле была очень далеко. Дальше, чем когда-либо.
– Ред, вы тут? – спросил Льюис, заглянув в кабинет. Я стояла позади юноши, сжимая кулаки. И злилась. Очень сильно злилась.
Когда я взялась за ручку пластиковой рамы и уже готовилась затворить ее, сзади раздался треск. Забыв об окне, я резко развернулась и закричала – возле кухонного стола заискрилась розетка. Схватив прихватку, я выдернула из нее электрическую вилку от микроволновки. Розетка еще какое-то время горела, но вскоре потухла, став черной, как угли.
– Да что это такое, – прошептала я, рвано дыша от страха.
На улице снова каркнул ворон.
Ночью перед премьерой я не могла сомкнуть глаз. Сначала боялась, что в квартире опять что-то случится, а потом, когда успокоилась, в голове принялись вертеться предполагаемые события будущего дня. Я начала репетировать разговор с Кристофером; представляла, как едко буду задавать ему вопросы и как он будет неумело на них отвечать. При этом я беспокоилась. Все-таки художественный руководитель был невменяемым, и я не до конца понимала, чего от него можно ожидать. Меня окольцевала тревожность. Но совсем чуть-чуть. Незначительно. Самоуверенность все-таки брала верх.
Лежа в постели, я глядела в потолок, освещенный ночной луной, и воображала, как положу конец всем убийствам. Как спасу других девушек-журналистов. Я так явно представляла себе это, будто вспоминала о том, что уже произошло.
Я уснула с рассветом. И последней мыслью перед сном была: «Огонь. Везде огонь. На татуировках, на картинах, на номерках гардероба. Почему этот огонь обжигает? Почему обжигает искусственный огонь?» Подсознание дало ответ, сокрушающий, лишенный здравого смысла и логики – все дело в нечистой силе. Этот ответ так сильно ошеломил, что я даже сипло вздохнула. Но утром, проснувшись от звонка будильника, я забыла о том, что пришло ко мне ночью. И не вспоминала до момента, пока не переступила порог кабинета художественного руководителя…
Ошибка. Я заблуждалась. Во всем.
14
– Сара, ты уже у театра? – обеспокоенно спросила Джейн по телефону.
– Нет, буду минут через пятнадцать. – Я посмотрела на наручные часы, которые показывали половину шестого.
– Я опаздываю! – чуть ли не в отчаянии произнесла Джейн. – Редактор отпустил на полчаса позже. Ты подождешь меня?
– Ты приедешь только к половине седьмого? – раздраженно спросила я.
– Да, скорее всего.
Я глубоко вздохнула, глядя на проезжающие мимо машины и мелькающие за окном автобуса многовековые лондонские здания. Их обволакивал туман, а еще с утра моросил дождь. Как всегда – Альбион прозябал в мерзкой погоде.
– Джейн, ты же понимаешь, что я не могу тебя ждать, – стараясь унять злость в голосе, произнесла я. Но мои руки сильнее сжали телефон. Я почти его раздавила, когда отвечала Джейн на ее просьбу.
– Сара, – взмолилась подруга.
– Все, мне скоро выходить, отключаюсь, – произнесла я и сбросила вызов.
«Почему именно в день, когда решается судьба мира, Джейн опаздывает?!» – подумала я и со злостью кинула телефон в сумку. Послышался глухой звук – смартфон ударился о ежедневник с записанными вопросами художественному руководителю театра «GRIM» – мистеру Бейлу; с вопросами, на проработку которых ушло больше недели.
Я оказалась на Пикадилли примерно без двадцати минут шесть. Мне никогда не удавалось приезжать вовремя. Я располагала только двумя вариантами развития событий: либо опоздать, либо прийти за полчаса или час до назначенной встречи.
– Целую неделю мы не видим ничего, кроме тумана, Фред. Это ужасно. На дворе шестое июня. Лето! Где солнце, Фред? – услышала я женский голос. Его обладательница – кажется, американка – прошла мимо меня, держа под руку статного мужчину.
– Подожди, скоро все придет в норму, – ответил женщине ее спутник.
«Скоро все придет в норму», – про себя повторила я, ощутив, как по всему телу пробегают мурашки. То ли от липкости тумана, то ли от вдруг появившегося беспокойства и отсутствия рядом Джейн я поймала себя на мысли, что все-таки переживаю. И снова – совсем чуть-чуть. Я переживала так, как если бы мои чувства были не моими. Как если бы мне их подбросили.
«Чертовщина какая-то», – хмыкнула я и направилась в сторону театра. Я шла медленно, с расстановкой, дыша полной грудью и вспоминая, как каждый день бежала на работу по этой же самой улице; как на ней целовалась с Джеймсом и как шла под руку с Томом Хартом, думая, что люблю его больше, чем это можно выразить словами.
Но я правда любила его.
Это казалось настоящим безумием – любить человека, которого едва знаешь; которого чаще видишь на сцене театра, чем рядом. Но я любила его. Такого нелепого, иногда доброго, а порой злого. Любила. По-своему. Так, как его не любил и не полюбит больше никто.
«Но это в прошлом, – с ненавистью подумала я. – Теперь мне все равно».
Верила ли я своим мыслям? Пожалуй. Но пока в голове крутилось одно, сердце твердило совсем другое.
Любишь. Любишь. Любишь.
15
Дверь театра открылась с не свойственным ей скрипом. Пройдя внутрь, я поежилась. В помещении стояла липкая тишина. Я надеялась увидеть в здании возбужденных актеров, бегающих по лестницам в поиске костюма или аксессуара. Я думала, что на глаза попадется взволнованный Отис, повторяющий роль, или Циркач, метающий во всех ненавистные взгляды, потому что ему «мешают сконцентрироваться». Но ничего этого не было. Меня встретила тишина, которая обычно присутствует в похоронном зале или в комнате умирающего.
Ожидание смерти. Вот как называлась тишина, в которой я оказалась по собственной воле.
– Сара? – услышала я спиной. Кто-то зашел в театр следом за мной. Мужчина. Нет, парень. – Сара Гринвуд?
Я обернулась и увидела незнакомого молодого человека. Возраст определить оказалось сложно, но младше меня это точно. Его по-девичьи миловидное лицо показалось самым красивым, что я видела в жизни.
– Да, – ответила я с осторожностью.
Быть осторожной – вот с какой мыслью я покинула свою съемную квартиру. И никому не доверять.
– Меня зовут Льюис. – Парень протянул руку и искренне улыбнулся. Его голубые глаза, почти такие же, как у Тома, блеснули. По привычке я взглянула на шею. Татуировок не было.
– Очень приятно. – Я пожала теплую и мягкую ладонь парня.
– Вы пришли раньше, – заметил Льюис. – Я должен был встретить вас ровно в шесть. Простите, что набрасываюсь со спины.
– А кем вы работаете в театре?
Мне не приходилось встречаться с этим молодым человеком. Я не видела его ни у барной стойки, когда приходила на спектакли «GRIM», ни в гардеробе.
– Будущий актер, – гордо заявил парень. – Примерно через года два вы сможете увидеть меня на сцене. Ред говорит, что я обладаю всеми задатками для того, чтобы влюблять в себя публику.
«И находить новых журналисток», – неосознанно подумала я и с тревогой отшатнулась от Льюиса.
– Сара, что-то не так? Вы так посмотрели на меня, будто увидели привидение.
– Нет, все хорошо. – Я улыбнулась. – А тебе сделают татуировку перед первым спектаклем?
– Наверное, – Льюис пожал плечами с беззаботным видом. И тут я поняла – он ничего не знает. Юноши, которые приходят в этот театр, даже мысли не допускают о том, во что они ввязываются. А потом с ними что-то происходит. Что-то, что не дает им отсюда уйти.
Готовя вопросы для интервью, я не учла один важный факт. Татуировки. Что в них особенного? Какую роль они выполняют? Тату не просто «отличительный знак», как сказал Том, – это нечто большее. Метка. Посвящение в клан. Точка невозврата. Контракт, подписанный кровью.
Перед глазами появилась картинка. Нет, не воспоминание, не сон. Явь. Том хватается рукой за шею, на его лбу выступает пот, он сжимает зубы и произносит: «Нет, ты не возьмешь у него интервью».
– Ты не знаешь, где делают эти татуировки? Наверно, в особенном салоне?
– Этим я не интересовался. Сейчас тату-салоны на каждом углу. Думаю, набить две театральные макси по готовому эскизу – не проблема, – улыбнулся Льюис. – Ну что, пойдемте? Можно подождать Реда в кабинете.
Я слабо кивнула. В горле встал невероятных размеров ком. Я начала что-то понимать. Что-то, что заставило меня внутренне содрогнуться. Что-то, что заставило меня подумать: «А ведь сегодня я могу умереть».
Шестое чувство?
Льюис шел впереди, я – сзади. Он не переставал со мной общаться, а я молчала, пытаясь мысленно собрать картину из тех кусочков пазла, которые держала в руках и до этого момента так старательно игнорировала. Голова гудела от мыслей, но я не могла разобрать их. Началась паника. Озираясь по сторонам, я не видела ничего, что показалось бы подозрительным, не таким, как в мое первое посещение театра. И это выводило из себя. Потому что шестое чувство уверяло в обратном.
«Мы с Джейн ошиблись, очень сильно ошиблись, – думала я, поднимаясь по ступенькам, которые всегда меня пугали. Слишком уж неудобные. Захочешь сбежать – обязательно споткнешься и переломаешь себе все ноги. – Но в чем именно?»
Я бежала за рассуждениями, но не могла их догнать. Паника все больше окольцовывала шею. Когда мы с Льюисом оказались в холле на втором этаже, я мельком бросила взгляд на картины. Они висели на стене в неизменном положении. Или…
Тело прошиб озноб. На одной из картин был нарисован мальчик. Он горел в огне. Огонь – двигался, а мальчик – ухмылялся. А рядом с ним висело полотно, на которое раньше я почему-то не обращала внимания, – на нем был изображен черный ворон с белесыми глазами. Птица напоминала уголь, а ее глаза походили на пепел. Когда я подумала об этом, в холле запахло гарью.
– Сара, вы идете? – Льюис стоял возле двери – портала в служебный коридор.
– А актеры сейчас в театре? – спросила я, не в силах оторвать взгляд от картин.
«А что, если Джон Райли и Эндрю Фаррел были правы не только в том, что этим театром руководит убийца? Что, если этот убийца – не человек?»
– Никого нет, – ответил Льюис. – Актеры приедут к шести тридцати. Им нужно только переодеться, и все, встречай, зритель.
– Они сегодня не репетировали? – удивилась я, не переставая смотреть на ворона и мальчика в огне.
– Утром. Потом уехали. Так что, вы идете?
– Иду.
Чем ближе мы подходили к кабинету художественного руководителя, тем хуже мне становилось. Я вспомнила, как чуть было не зашла туда почти месяц назад.
«Зачем я сюда приходила? – в ужасе подумала я. Память не давала ответа на этот вопрос около минуты. Я начала паниковать, но вдруг вспомнила: – Я пришла к Тому. Просто так. Чтобы увидеть его».
Мое сердцебиение усилилось. Но не из-за слепой влюбленности в актера – по другой причине. Я вдруг почувствовала, что начинаю злиться. Я злилась на Джейн, которая должна была стоять рядом со мной в эту минуту, а на деле была очень далеко. Дальше, чем когда-либо.
– Ред, вы тут? – спросил Льюис, заглянув в кабинет. Я стояла позади юноши, сжимая кулаки. И злилась. Очень сильно злилась.