Театр тьмы

«Простите меня, простите меня, простите меня». – На глаза навернулись слезы, горло неприятно зачесалось в преддверии истерики. Если бы я сидела дома, из меня вырвался бы стон отчаяния и боли.

Захотелось отмотать время назад, вернуться в психиатрическую больницу. В тот самый день. В самый первый день. Обнять Эндрю Фаррела и попросить у него прощения. За всех: за актеров, за врачей, за себя и за Марину. Вспомнив худое и болезненное лицо, мне стало так гадко, будто в организм закачали несколько литров кислоты. Она шипела, бурлила, разъедала.

«Это не Эндрю был безумен. Безумны все мы», – подумала я, вытирая слезы салфеткой.

В этот момент в очередной раз звякнул дверной колокольчик, оповещающий о новых посетителях. По привычке, я решила посмотреть, кто вошел. Будто ждала кого-то. Будто знала – вот сейчас что-то произойдет. И тут я увидела их – актеров, чья жизнь интересовала меня больше собственного существования.

Раздался грохот посуды. Официант, который шел к столу с подносом, запнулся и уронил на пол несколько блюд. От неожиданности некоторые посетительницы вскрикнули, кто-то начал испуганно озираться по сторонам. Я затаила дыхание и перевела взгляд с «аварии» на актеров. Они все так же стояли у порога. Циркач, близнецы Отис и Деймон, Ирландец и Том Харт. В черной одежде, как телохранители мировых звезд. Не хватало только черных очков и рации. Суета вокруг их никак не смутила.

Я бы так и смотрела на них, но мне на телефон пришло сообщение от Кевина. Проведя пальцем по дисплею, я прочитала: «Кстати, забыл сказать – Эндрю вырос в неблагополучной семье. Много страдал в детстве. В его тетради было написано, что все актеры того самого театра – люди, которым есть за что ненавидеть этот мир. Знаю – похоже на бред. Но будь осторожна, Сара. Вокруг себя они сеют хаос».





11




Прочитав сообщение от Кевина, я с трудом вздохнула. В легкие будто накидали кучу маленьких камешков, которые при каждой новой попытке глотнуть кислорода перекатывались внутри, не давая воздуху наполнить тело жизнью.

Актеры все еще стояли около входа, ожидая, когда на них обратят внимание и подойдет официант. Ирландец активно жестикулировал, что-то рассказывая. Его рыжие волосы были неестественно яркими на фоне дождливого Лондона, но лицо с нашей последней встречи погрубело. Отис, младший близнец, – тот самый, что рассказал мне о детстве Тома, – слушал Ирландца с интересом, но и его взгляд казался надменным и злым. Время от времени он кивал и хмурился. Что-то в них всех было не так. Суровые, неприступные и холодные. За несколько недель они сильно изменились во внешности. Даже беззаботный Отис показался мне другим. Над актерами будто висели грозовые тучи.

За Отисом стоял его старший брат – суровый, неприступный Деймон. Само благородие, чопорность. Этакий мистер Дарси XXI века[32].

Замыкали актерское шествие Том Харт и его лучший друг Циркач. Пока Том что-то читал в телефоне, не обращая внимания на происходящее, его длинноволосый товарищ наблюдал, как смущенный официант убирает разбитую посуду и складывает в мусорный мешок испорченные блюда.

Я вдруг испугалась, что сейчас Циркач начнет озираться по сторонам, заметит меня и снова скажет: «Отстань от Тома». Но он не видел меня. Словно я – часть интерьера, фикус в коричневом горшке, подставка для кофейной чашки…

К актерам подошел другой официант и, поправив фартук, что-то спросил у актеров. Наверное, заказан ли столик. Деймон ответил на вопрос, официант кивнул и, улыбаясь, показал на большой стол у стены на пять персон. Том оторвал взгляд от смартфона и, прищурив глаза, посмотрел, куда показывает официант. Потом повернул голову. Он посмотрел в мою сторону, но сквозь меня. Его взгляд не остановился, на лице не появилось приятное удивление, которое возникает у всех, кто случайно встречает хороших знакомых. Наоборот – Том стал серьезнее. Так он заметил меня или нет?

Улыбчивый официант решил проводить актеров до их столика. Для этого он выбрал путь, который минимально отделял меня от актеров. Всего лишь один стол и немного пустого пространства для передвижения. Мебель в этом кафе стояла в хаотичном порядке, но не тютелька в тютельку. Оставалось достаточно места для свободного перемещения. По головам никто не ходил.

Так получилось, что первым к столику шел Деймон. За ним Том и Циркач. Замыкающими были Ирландец и Отис. С каждым новым шагом молодых людей мне все меньше хватало кислорода. Мысли в голове шумели, как волны, ударяясь о скалы. Они заглушали все посторонние звуки: разговоры, смешки, музыку. Я не слышала ничего, кроме шагов людей, которые занимали все мои мысли. И особенно одного из них. Том шел с серьезным выражением лица и смотрел прямо перед собой, не поворачивая голову. А поверни он ее, точно бы встретился с моей бледной физиономией. Вся кровь с лица перекочевала в сердце.

Когда до столика, за которым я сидела, актерам оставалось всего три шага, я почти потеряла сознание.

«Что сделать? Помахать ему? Улыбнуться? Что… что сделать?» – плясали нелепые мысли в моей голове.

Два шага. Один.

Когда мы поравнялись, я подняла руку, чтобы поприветствовать Тома, но он прошел мимо. Не повернулся. Не посмотрел. Не поздоровался. Следом прошел Ирландец. За ним – Отис. Мне показалось или младший близнец слабо кивнул? Настолько слабо, что этого можно было с легкостью не заметить. Но я заметила, потому что смотрела на них слишком пристально.

Актеры расселись за столом. Оборачиваться, чтобы посмотреть их точное местоположение, я не стала. Вместо этого взяла телефон, открыла Фейсбук и проверила – нет ли новых сообщений. Например, от знакомого Джейн, который должен был «завалить работой после обеда». Никаких новых писем не оказалось.

Я вздохнула и отложила телефон в сторону трясущимися руками. В этот момент официант, который убирал осколки и еду с пола, уже извинялся перед администратором заведения.

«Какая же ты слабая! – подумала я в гневе. – Встретила Тома, и все – растеклась по кафе растопленным маслом».

Больше всего я ненавидела себя, когда становилась размазней. Но хуже всего – быть влюбленной размазней. Сразу теряешь всякое самообладание, предаешься розово-приторным мечтам, которые построены на фантазиях, а не на прочном фундаменте реальности. Всего на минуту, но я забыла о цели, которую преследовала почти полтора месяца (всего лишь полтора?).

Девушки, когда влюбляются, дурнеют, как наркоманы. И теперь я испытала это на собственном опыте. Влюбленность – штука страшная. Вырывает из реальности с корнем. Причем безжалостно и очень быстро.

«Ты – журналист. И точка», – подумала я со злостью. Эта мысль взревела во мне, как старый и умирающий электродвигатель. Я злилась на себя и на свою реакцию, когда в кафе появились актеры театра. Актеры, которые в последнее время были для меня гениями театрального искусства, но вместе с тем стояли на одной ступени с серийными убийцами.

– Гении гениями, но они что-то скрывают, – пробормотала я. В это время мимо проходил официант, который провожал актеров до их места.

– Вы это мне? – спросил он.

– Да, спасибо за вкусный чай, – я улыбнулась. Счет просить не потребовалось. Кевин за все расплатился. Из-за новостей об Эндрю я не смогла притронуться даже к напитку.

Снова вспомнив о деле, розовая пелена спала с глаз, и они блеснули хитрецой. Я почувствовала уверенность. Ту самую уверенность, с которой солдат идет в свой последний бой.

– Рады, что вам понравилось, – паренек поклонился и ушел по делам.

Сразу после этого я подумала, что отец в какой-то степени был прав. Журналисты – бесчувственные роботы. Когда дело касается работы, они отключают сердце и включают мозг. Я встала со стула, надела маску уверенного человека, развернулась и, встряхнув волосами, пошла к столику, за которым сидели актеры.

Странно, но, приближаясь к молодым людям, я не ощущала страха. Только злость. И уже не к себе, а к ним.

Первым на меня посмотрел Отис. Легкое удивление, смешанное с паникой и страхом, мелькнуло в его взгляде. Не «ого, это же та журналистка Сара Гринвуд». Нет. Скорее, «она к нам подходит, О БОЖЕ». Это говорило только об одном – младший близнец видел меня, когда я сидела за столиком у окна.

Отис смотрел на меня слишком пристально, чтобы этого не заметили остальные. Спиной ко мне сидели двое – Том и Циркач. И Циркач, в отличие от Харта, тоже обернулся узнать, что случилось. Когда наши взгляды встретились, он зло ухмыльнулся и тут же сел прямо, вернувшись к изучению блюд. Я его не волновала.


– Привет, – сказала я и улыбнулась. Я встала между Томом и Циркачом. Для большего эффекта оперлась правой рукой о спинку стула Тома. – А я смотрю: вы или не вы.

Я окинула всех взглядом. Актеры молчали, сверкая проклятыми масками, набитыми на шеях. Их татуировки сильно выделялись на фоне бледной кожи.

– О, Сара, привет! – вдруг воскликнул Отис, понимая, что молчание затянулось. – Как у тебя дела? Ты какими судьбами? Давно пришла?

Поток его вопросов вскружил голову, но я не подала виду и продолжила приветливо улыбаться, будто не заметила, что тату Отиса изменилось. Маски были ярче, чем в нашу последнюю встречу, но все же не такие четкие, как у других актеров.

– Давно, собиралась уходить, а тут…

– И почему не уходишь? – язвительно поинтересовался Деймон. Он беззаботно перелистывал меню, не глядя на меня.

– Как некрасиво, брат, – заметил Отис, обращаясь к мистеру Дарси двадцать первого века. Потом младший близнец снова перевел взгляд на меня: – Не обращай на него внимания. Он не в духе – забыл текст на репетиции. И как обычно думает, что виноваты все, кроме него. Да, Деймон?

– Вообще-то, Деймон прав, – сказал Циркач, отложив меню на стол.

– Как вас зовут? Сара? – спросил Ирландец, который все это время молча следил за ходом событий. – Вы – журналистка, верно?

– Да, она журналистка, – холодно ответил Том и, подвинув стул (чуть не отдавив мне ногу!), встал и посмотрел на меня сверху вниз. Потом он взял меня за запястье ледяной рукой и, ничего не говоря, потащил к выходу.

– Приятно было встретиться с тобой, Сара! – услышала я голос Отиса, доносившийся до меня, как из закрытого сосуда. Его голос стал глух. Его перекрывали удары сердца, разрывающие грудную клетку. Пока Том вел меня к двери, я поняла, как глупо и неестественно вела себя перед актерами.

Когда мы вышли на улицу, дождь все еще шел. Я сразу вспомнила такой же дождливый день из недалекого прошлого, когда Том провожал меня до остановки. У него был черный зонт с посеребренной ручкой и теплая рука, которой он схватил меня, когда я постеснялась прижаться к нему ближе.

В этот раз у Тома зонта не оказалось – он оставил его в кафе. Я пришла на помощь – открыла свой над нашими головами, чувствуя, что мое сердце не выдержит такой близости с человеком, от одной мысли о котором кружилась голова и подгибались колени.

– Сара, – виновато протянул Том. Мое имя – это первое, что он сказал мне за эту встречу.

– Да?

– Прости моих друзей. Они не очень любят журналистов.

«Как и ты? – подумала я. – Ты ведь тоже пострадал от рук журналистов? Это ведь они писали про твою мать гадости, когда ты скорбел о ней?»

– Прощаю, – сказала я, глядя Тому Харту в глаза. Я по-прежнему не ощущала страха. Хотя злость до сих пор билась под кожей. Злость и обида.

«Почему ты сделал вид, что меня нет в этом кафе? В чем причина? Что со всеми вами? Это ведь вы… вы – актеры-приспешники? И ты – тоже? Что с вами? Что?..»

– Давно не виделись, – сказал Том, смущенно улыбнувшись. И тут мне показалось, что настоящего Тома Харта я видела минуту назад в кафе. Неприступный, молчаливый, суровый. Настоящий Том ничем не отличался от Деймона и своего лучшего друга – Циркача. А на улице передо мной стоял один из персонажей Тома. И не только на улице. Я брала интервью у персонажа, я встречалась в кафе с персонажем, под зонтом до остановки меня тоже провожал персонаж, и слова Франца Кафки декларировал персонаж.

Я влюбилась в персонажа.

Том Харт играл. Везде. Всегда. Он надевал маску, когда видел меня. Маску доброго и милого юноши, который умеет слушать, сопереживать и сострадать. Чертов актер! Чертов обманщик! Даже его руки врали. Тогда, в дождливый день, они были теплыми, а сейчас, когда Том схватил меня в кафе за запястье, они обожгли кожу холодом.

«Том Харт, кто ты такой?» – с ужасом подумала я. Это был первый раз, когда я задала себе этот вопрос. А вскоре он превратился в мою личную каждодневную молитву. Я засыпала с этим вопросом и просыпалась с ним.

Том Харт, кто ты такой?..

– Со мной что-то не так? – обеспокоенно спросил Том, глядя на меня сверху вниз. – Ты как-то странно на меня смотришь.

– Все хорошо, – ответила я, не узнавая своего голоса. – Все хорошо.

Том не успел ответить. В тот момент, когда он уже собирался произнести очередную актерскую речь, дверь кафе распахнулась.

– Бармен, мы там обсуждаем сегодняшнюю репетицию. Тебе тоже не помешает послушать, – сказал Деймон, выйдя на улицу под дождь.

Я отступила на шаг, и Харт оказался под дождем. От его взгляда мне стало не по себе. Я вдруг увидела в его глазах искренность, мольбу и нечто, что боюсь сейчас описать. Он смотрел на меня почти так же, как и я на него в день, когда уже знала, что по уши влюбилась.

Снова роль? Снова бесплатный спектакль?

Сердце заколотилось быстрее. Оно тарабанило так, будто внезапно начался приступ тахикардии.

«Кто ты такой, Том Харт?»

– Пока, – с сожалением в голосе сказал Том и зашел в кафе, не глядя на Деймона.

Старший близнец в этот момент пытался закурить сигарету, пряча и ее и зажигалку от редких, но крупных капель дождя. Черная водолазка актера норовила промокнуть, но его, казалось, это мало заботило.

– Сара, ведь так? – холодно спросил Деймон, закуривая. Актер выпустил струйку дыма изо рта и посмотрел на меня сквозь нее проницательным взглядом. И взгляд этот напоминал рентгеновский аппарат.

– Так. А если точнее – Сара Гринвуд.

Деймон ухмыльнулся.