Танец змей

План сложился быстро.

Кэролайн, Джоан и Харрис должны были отправиться сначала дилижансом, а затем паромом в Ньюкасл, где им предстояло разыскать мадам Катерину. Цыганка жила там с тех пор, как ее оправдал суд Шотландии (длинная история; достаточно лишь сказать, что это решение возмутило весь Эдинбург, из-за чего ей пришлось покинуть город). Катерина либо передаст им сведения там, либо сама приедет в Йорк и все расскажет нам при личной встрече. Я был склонен верить, что она предпочтет последний вариант и что Макгрей не преминет воспользоваться шансом обратиться к ее «внутреннему оку».

С учетом сломанной руки (и чувствительной натуры, как деликатно выразился Макгрей) мне надлежало отправиться дилижансом в Данбар – в сопровождении, или, вернее сказать, под надзором Боба и Шефа. Оттуда комфортабельный поезд доставит нас в Йоркшир – билеты у нас будут до Лидса, но сойдем мы с поезда раньше: либо в Харрогейте, либо в еще более тихом городишке Уэзерби – и остаток пути проделаем в фиакре.

Макгрею достался самый длинный маршрут. Отправиться в путь он должен был верхом – ему не терпелось проверить, каков его новый картузианец в деле, – затем на первом попавшемся поезде пересечь центральную часть Ланкашира, а потом свернуть обратно на восток и последний участок дороги снова покрыть верхом.

Весь этот спектакль должен был занять почти двое суток – немалая цена за то, чтобы просто не дать ведьмам повода сбежать до нашего прибытия. В довершение ко всей этой канители мы по-прежнему не знали, где именно в Йорке они скрываются – и там ли они вообще. Макгрей собирался нанести внезапный визит торговцам ведьмовскими артефактами, которые все еще вели там дела, но вполне могло случиться и так, что эти ловкачи ничего полезного нам не сообщат.

Эти мысли занимали меня весь оставшийся день – мы также пришли к выводу, что всем нам следует отправиться в путь в одно и то же время – после заката, – и, поскольку все были ужасно заняты подготовкой к отъезду, мне оказалось совершенно нечего делать – оставалось лишь томиться в ожидании.

Сначала я пошел в конюшню проведать Филиппу, встреча с которой почти всегда меня успокаивала. Увы, она, похоже, чувствовала висевшее в воздухе напряжение и совсем не обрадовалась моей ласке – животным она была темпераментным, и я порадовался, что это приключение она пропустит, ибо путешествия в поездах были ей особенно ненавистны.

Иных дел у меня не осталось, и я решил потренироваться в стрельбе. Я был обучен орудовать левой рукой на тот случай, если буду ранен в правую, однако много лет не практиковался и вскоре обнаружил, что левой целюсь просто отвратительно.

Две зеленые стеклянные бутылки, которые я установил на ограду поместья, так и стояли на месте, хотя я выпустил в них всю обойму револьвера – форменное издевательство над моей непригодностью к стрельбе. Опустошив барабан, я даже не смог перезарядить его и в сердцах бросил этот проклятый револьвер в снег.

Лед под все еще раскаленным оружием зашипел, я уговорил себя сделать медленный глубокий вдох, и в этот момент с неба донеслось насмешливое карканье.





ДНЕВНИК – 1831–1834


[1831] С этого времени я больше ничего не делаю для Исцеления, лишь иногда прибегаю к лечению электричеством вплоть до августа 1832 года, когда я отправился в Бакстон.

[1833] Я тяжело переношу инфлюэнцию: 1 июля я прибываю в Пирмонт, где пью Воды и принимаю Теплые Ванны и Душ – поток воды, который режет плоть, будто острый инструмент, и оставляет рубцы…

[1834] Мой разум пребывал в изрядном волнении и возбуждении, пока я был вовлечен в судебный процесс касательно Моего немецкого наследства, – что, вероятно, помешало мне извлечь ощутимую пользу из курса Лечения в Пирмонте.





23




Одетый с ног до головы в черное и темно-серое, Макгрей выглядел престранно. Я, он и Кэролайн стояли на крыльце в полутьме, освещаемые лишь тусклой масляной лампой в дрожащей руке Джоан.

Девятипалый протянул нам с Кэролайн два сложенных листка бумаги.

– Вот где мы встретимся, – прошептал он. – Прочтите и сожгите их.

Кэролайн сразу же так и сделала: беззвучно произнесла слова, чтобы запомнить их, а затем подожгла листок от лампы Джоан. Я последовал ее примеру. Когда бумага занялась огнем, Лейтон подбежал к нам с подносом, на который мы положили горящие записки. Он, Джордж и Ларри стояли рядом, в полумраке, еще более взволнованные, чем мы, готовые раствориться в ночи.

Джордж, едва не плача, поцеловал Джоан в лоб, а она что-то утешительно шепнула ему на ухо. Я снабдил Лейтона достаточной суммой денег, чтобы он сумел вернуться в мое поместье в Глостершире (ему было дано задание «доставить мои запонки в безопасное место»), и торопливо отошел в сторону, пока меня тоже не застигли эмоции.

Макгрей взлетел на своего вороного коня, почти неразличимого беззвездной ночью, а Кэролайн и Джоан погрузились в свой экипаж.

Я же сел в тот, где уже дожидались Шеф и Боб, и не успел я вымолвить и слова, как все мы тронулись – в трех разных направлениях, под дополнительным прикрытием тяжелых туч и ревущего ветра. Через пару секунд я потерял из виду Макгреева коня и экипаж Кэролайн – спасибо за это омерзительной декабрьской погоде.

Однако устроиться поудобнее и расслабиться у меня не получалось. Невозможно было понять, преследуют ли нас ведьмы. За каждым из нас могло мчаться по их упряжке, а может, это была одна группа, которой пришлось выбрать одну цель из трех. И судя по тому, как мне в последнее время везло…

Настороженные Шеф и Боб держали револьверы наготове. Я тоже – несмотря на то что целился из левой неважно, – и так мы провели почти все последующие пять часов дороги.

К счастью, мы добрались до Данбара вовремя и успели на ночной рейс до Йоркшира. По иронии судьбы это оказался тот самый поезд, на который можно было сесть еще в Эдинбурге, не нуждайся мы в отъезде тайком.

Шеф привел нас в купе второго класса, в котором мы должны были ехать втроем – он счел, что таким образом у нас будет больше шансов остаться незамеченными. Но увидев те койки шириной в один фут, с простынями, от которых разило самым дешевым мылом на свете, я тотчас сообщил ему, куда он может идти с этим предложением, и отправился прямиком в вагон первого класса, чтобы добыть для себя персональное купе.

От напряжения я был весь на нервах, и состояние мое никак не облегчали мысли о том, что ведьмы, возможно, шли по пятам за Макгреем, который передвигался в одиночку, или решили перехватить экипаж Кэролайн и Джоан. Да и мое положение было ничуть не лучше, а может, даже и хуже: мне приходилось остерегаться Шефа, которому могло вполне прийти в голову напасть на меня, чтобы поскорее управиться со своим заданием.

Я растянулся на свежем крахмальном постельном белье, снедаемый всеми этими дурными мыслями, а в памяти упорно всплывала картинка с гильотиной из моих кошмаров. Снова и снова я повторял про себя записанное Макгреем название места сбора – гостиница «Джордж» на Кони-стрит, – опасаясь, что забуду его, а поезд прокладывал путь сквозь ночную тьму. Я боялся, что не смогу уснуть из-за тревог, но так устал, что моментально провалился в сон.



Когда я проснулся, было по-прежнему темно, и на один блаженный миг я забыл, где нахожусь. Шум и запахи поезда медленно пробрались в мое сознание, и я издал громкий стон досады, когда вспомнил о происходящем.


Я умылся, оделся и заказал себе завтрак в купе, но в тот момент, когда я решил приступить к нему, ко мне внезапно постучали. Не успел я ответить, как дверь распахнулась и с порога на меня уставились плечистые Шеф и Боб. Они бесстыжим образом ощупали взглядами каждый уголок моего купе. Я заметил, что сюртуков на них не было, и испугался, что они сняли их, потому как собирались избить меня до полусмерти и нуждались в свободе движений.

– Как видите, – тем не менее глумливо заявил я, – этой ночью я все-таки не выпрыгнул из поезда.

Шеф поворошил усы, которые, однако, не потеряли при этом симметрии.

– Да и сейчас не стоит. Нам скоро выходить. – Он сверился с зацарапанными карманными часами и кивнул Бобу: – Давай-ка позавтракаем, время еще есть.

И они отправились в вагон-ресторан, не удосужившись закрыть за собой дверь купе.

Я раздраженно встал, чтобы сделать это самому, но как только я прикоснулся к дверной ручке, мне вспомнился образ необъяснимо взволнованного Шефа, проверяющего свой нагрудный карман. Сейчас на нем этого сюртука не было.

И тут мне в голову пришла безумная, совершенно бредовая мысль.

– Не делай этого, Иэн, – прошептал я сам себе, высунувшись из купе и оглядев коридор в обе стороны. Все керосиновые лампы горели, отбрасывая янтарный свет на красные бархатные ковры и оконные рамы из темного дерева. В коридоре было пусто, и я представил, как люди премьер-министра жадно поглощают горы яичницы с беконом а-ля Девятипалый. И сюртуков на них нет, напомнил тонкий голосок у меня в голове. Такой возможности мне больше не представится.

Я вышел из купе, закрыл за собой дверь и на цыпочках зашагал в сторону вагона второго класса.

Через несколько ярдов поезд внезапно заложил поворот, и я был вынужден упереться рукой в дверь чужого купе. Взбудораженному мне этот звук показался пощечиной. Не успел я сделать и двух шагов, как из того купе вышел весьма элегантный пожилой джентльмен.

– Чем могу помочь? – осведомился он, и я чуть не поддался соблазну сказать ему «проваливай обратно».

– Прошу прощения, – сказал я. – Потерял равновесие.

Я поклонился и пошел было дальше, но тут джентльмен снова заговорил:

– В той стороне вагон второго класса, молодой человек.

Я скрипнул зубами и обернулся к нему, улыбнувшись так, что, вероятно, стал похож на гиену.

– О… Я знаю, я просто хочу размять ноги.

– Вы можете размять их и в…

– Ох, не суйтесь не в свое дело! – не выдержал я, а затем развернулся и зашагал прочь.

Вскоре я достиг двери в тамбур, но стоило взяться за ее ручку, как ко мне подошел юный проводник.

– Сэр, эта дверь ведет в вагон второго…

– Да знаю я! – рявкнул я и распахнул дверь.

Ледяной ветер безжалостно хлестнул меня по лицу – поезд ехал с большой скоростью. Снег не шел, но воздух был до того морозным, что я испугался за свои ноздри – не хлынет ли из них кровь. К счастью, терпеть это пришлось совсем недолго – вскоре я вошел в следующий вагон.

Ковров здесь не было, лак на сосновых панелях местами облупился, и я почувствовал запах все того же дешевого моющего средства, каковым пользовались в штаб-квартире полиции, – спутать его с чем-либо еще было решительно невозможно.

Я резво зашагал по коридору, огибая шумных детей и женщину, укачивавшую младенца. Купе моих громил нашлось довольно быстро. Я опознал его скорее не по номеру, а по царапинам и пятнам на раздвижных дверях, что бросились мне в глаза еще накануне ночью. Я дернул за ручку, и, к немалому моему удивлению, двери оказались не заперты.

На миг я застыл там, раздираемый сомнениями. Войди я туда, путь назад будет отрезан; мне придется исполнить свой план, иначе… что ж, лучше не думать о возможных последствиях.

Сердце мое пустилось вскачь. Я уже собирался закрыть дверь в купе, когда со стороны вагона первого класса потянуло ледяным сквозняком.

Я задохнулся, подумав, что это Шеф возвращается обратно, но нет – это был все тот же проводник, обратившийся ко мне ранее, и теперь он совершал свой обход.

Это и подтолкнуло меня к действию. Я быстро шагнул внутрь и задвинул за собой дверь, прежде чем юноша успел меня заметить и поинтересоваться, зачем это я прокрался в купе второго класса.

Я поморщился. В отсеке стоял густой мужской дух, смешавшийся с тошнотворной вонью выдохшегося спиртного. В двух койках определенно ночевали – одеяла сбились в небрежные кучи. Третья же, изначально предназначенная для меня, осталась нетронутой – за исключением одной детали: на ней лежали пальто и сюртуки двух здешних пассажиров.

Я быстро осмотрелся, надеясь найти что-нибудь еще, но эти двое, похоже, имели обыкновение путешествовать налегке – неудивительно, что пахло здесь как в зверином логове. Я занялся их верхней одеждой: постаравшись запомнить, как именно лежали вещи, я принялся осторожно перебирать сюртуки и пальто.

Сердцебиение мое участилось настолько, что зашумело в ушах, а паровоз, казалось, стучал колесами все громче и громче.

Лежавшие сверху пальто и сюртук, судя по выцветшей материи и обтрепавшимся рукавам, принадлежали Бобу и не являли собою ничего выдающегося. В них я нашел связку латунных ключей, пакетик дешевого табака и книжонку с непристойными иллюстрациями – одну из тех, в которых изображения движутся, если быстро их перелистывать. Денег, оружия и пуль в его вещах не обнаружилось; видимо, Боб всегда держал их при себе. Я вернул все найденные предметы на свои места и отложил его одежду в сторону.

Затем я перешел к вещам Шефа.

Его пальто было тоньше и новее; оно явно принадлежало человеку, которому платили куда лучше, и отдавало дешевым лавровишневым одеколоном. Бутылек с ним я обнаружил в одном из карманов, но больше в пальто ничего не нашлось.

Я взялся за его сюртук в надежде, что в нем кроется что-нибудь поинтереснее, – иначе моя невероятно опасная вылазка окажется бесполезной тратой времени. Когда я сунул руку в правый нагрудный карман, сердце мое замерло – там я нащупал сложенную вдвое маленькую фотографию.

Должно быть, это ее он разглядывал, когда мы плыли на пароходе. Я вспомнил, как он смутился, когда я застал его за этим занятием, и как поспешно спрятал ее обратно. Пульс мой снова участился, когда я увидел маленькую надпись в уголке.

Хильда, 1878.