Танец змей
Часть 20 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Макгрей хлопнул меня по плечу, отчего я вздрогнул, и искренне, пусть и торопливо прошептал:
– Спасибо, вы вовремя успели.
– Они только что напали? – спросил я, придерживая руку и морщась от боли. – Мы встретили вашу повозку.
– Ага. Мы очень быстро сюда добрались и велели санитарам нести дозор. Не успей мы сюда… – Не закончив предложение, Макгрей покачал головой и поежился. – Пойдем, отведу тебя к медсестре.
– Спасибо, – сказал я и обвел взглядом простиравшееся вокруг нас снежное поле, истоптанное, в пятнах крови и черной смолы. – И это безобразие тоже лучше поскорее прибрать. Местная полиция наверняка заявится сюда с вопросами.
Констебли действительно явились, дабы расследовать происходящее, и мы решили, что с шотландцами лучше пообщаться шотландцу (кроме того, Девятипалый был целее прочих).
Он рассказал полиции Керкуолла, что мы из Отдела криминальных расследований, но приехали сюда, чтобы навестить его сестру; что мы не имели ни малейшего понятия о природе и причинах появления зеленого огня; что привлекшие всеобщее внимание оперативные меры, предпринятые нами в соборе, основывались на «профессиональном инстинкте» и «искренней тревоге за безопасность горожан». Не знаю, как ему удалось с серьезным видом произнести всю эту вопиющую ложь.
Когда начальник полиции поинтересовался у него, почему он приехал «навестить сестру» в компании трех вооруженных мужчин, и потребовал объяснений, каким образом нам удалось выбраться из собора незамеченными, Девятипалый в качестве ответа предъявил ему стерлинг. Полицейские собирались задать еще какие-то вопросы, но, когда Макгрей отсыпал им еще денег, убрались восвояси.
Я слушал их разговор, прижавшись ухом к ближайшей двери. Всем остальным пришлось спрятаться, ибо вид у нас был кошмарный: Харриса подстрелили в руку и ногу (то была наша с Шефом заслуга), а у меня, вдобавок к уродливой ссадине на щеке, было сломано запястье. Макгрею попали в плечо, но пуля лишь задела его, и он сумел замаскировать рану.
Впрочем, наши ранения были ерундой в сравнении в тем, что выпало на долю Артура – санитара, которому кислотой обожгло шею. Можно было лишь порадоваться, что мы были в клинике, где ему немедленно оказали помощь.
Сестра Дженнингс почти час вымывала кислоту ледяной водой, сам же бедолага отключился благодаря лаудануму и виски. Довольно долго невозможно было даже смягчить рану мазью или успокаивающими маслами, оставалось лишь поливать воспаленные места и выпаивать раненого водой и крепким мясным бульоном. Даже если удастся избежать заражения, у Артура останется шрам на всю жизнь.
Как только мне на запястье наложили шину, я отправился проведать его. Там я обнаружил погруженного в раздумья Макгрея – он сидел в изножье кровати больного, пока юная медсестра промывала тому рану. Артур спал глубоким сном и отчего-то хмурился – и не он один. Вид у Макгрея был донельзя виноватый. В очередной раз он оказался рядом с тем, чью жизнь сломала та треклятая шайка ведьм.
– Чертова свора безжалостных сук! – пробормотал он – даже не оглянувшись, понял, что это я.
– Это же не твоих рук дело, – негромко произнес я, хотя с трудом держал лицо, глядя на ту обожженную шею. – Он поймет.
Макгрей, фыркнув, покачал головой. Он и так это знал, но чувству вины нет дела до доводов разума.
– Обращайтесь, если мы хоть чем-то сможем вам помочь, – сказал он медсестре и вышел из палаты.
Я подумал, что он хочет побыть один, поэтому, привлеченный аппетитными ароматами завтрака, я направился в столовую.
Окна ее выходили на дорогу и песчаную отмель за ней. Море было беспокойным и дымчато-серым, небо заволокли набухшие тучи, а тонкая полоска света виднелась лишь вдалеке у горизонта.
Здесь же нашлась и Кэролайн, которая наблюдала за тем, как миссис Дженнингс и ее помощницы накрывают на стол и расставляют по нему большие чайники и блюда с горками тостов, яиц и бекона. Женщины поглядывали на Кэролайн с заметным презрением, и та, похоже, в кои-то веки чувствовала себя не в своей тарелке.
– Здесь… здесь очень уютно, мэм, – сказала она.
– Разумеется, уютно, – резко отозвалась старшая медсестра. – Персонал здесь чертовски хорош.
Повисла неловкая тишина.
– Спасибо за одежду, – пробормотала Кэролайн, и лишь тогда я заметил, во что она одета.
На ней было бледно-голубое платье, отделанное белой кружевной тесьмой, с неброской вышивкой в виде цветов на рукавах; наряд куда более изящный, чем те сдержанные, мрачные костюмы, которые она обычно носила.
– Весьма удачно, что у нас с мисс Макгрей одинаковый размер, – добавила она с застенчивой улыбкой, ибо сестра Дженнингс так и не удостоила ее ответом до того и промолчала и на сей раз. Она просто вышла из комнаты и поманила помощниц за собой.
Я знал, почему они вели себя столь неучтиво: перед ними была молодая леди, которая явилась сюда чуть свет, – единственная женщина в компании нескольких мужчин.
И если уж они смотрели на Кэролайн с таким презрением, я мог лишь догадываться, сколько гадких слухов пойдет, вернись она однажды в Эдинбург, где и без того давно судачили о причинах ее длительных путешествий. Она и сама это понимала, и вид ее, отверженной, в чужом платье и с разбитой губой, вызвал у меня безумную жалость.
– Не обращайте на нее внимания, мисс Ардгласс, – сказал я, наливая ей чаю. – Прелестная девушка всегда будет предметом… – Но стоило мне осознать, что именно я только что произнес, щеки мои стали пунцовыми. – Я о том, что… разумеется, сестра Дженнингс считает вас преле… Ну, и я не то чтобы думал иначе о… кхм… Хотите чего-нибудь к чаю?
Ей явно было столь же не по себе – очевидно, она вспомнила, как бабка пыталась навязать ее мне в невесты.
– Немного молока, пожалуйста.
– И я согласен с вами, – торопливо добавил я, не желая сидеть в напряженном безмолвии, – клиника выглядит очень приятно. Доктор Клоустон открыл ее, чтобы заботиться о престарелых островитянах. Он родом из этих мест, так что это его дар отчему краю. Он даже все расходы покрывает из собственного кармана.
– Очень щедро с его стороны. Удивительно, что никто в Эдинбурге не знает об этом месте. Наш добрый доктор, похоже, полон секретов.
Я чуть не облился чаем, ибо Кэролайн вслух произнесла ту же самую мысль, что посетила меня накануне.
– Как и все мы, правда? – прошептала она и пригубила чай, блуждая взглядом где-то в бесцветной дали. Я хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут в столовую ворвался Макгрей.
– Ох, красота! Подыхаю от голода!
Он уселся рядом с Кэролайн и принялся руками накладывать себе еду. Она наблюдала за ним с неожиданным любопытством.
– Как дела, мамзель?
Она вздохнула.
– Неплохо, мистер Макгрей. Благодарю вас.
Макгрей заглотил глазунью в один присест, глядя на Кэролайн со странным выражением лица. Более того, он дожевал, прежде чем снова раскрыть рот:
– Соболезную насчет вашей няни.
Кэролайн резко повернулась к нему.
– Откуда вы?..
Макгрей кивнул – в глазах его светились понимание и сочувствие.
– Я знаю, что старая Берта души в вас не чаяла – и ее с вами нет. Это может означать лишь… Простите, вывод напрашивается только один.
Кэролайн опустила на стол чашку с блюдцем, глаза ее наполнились слезами.
До того момента я и не вспоминал о женщине, которая заботилась о ней с самого детства. Я и имя-то ее забыл. Я чувствовал себя ужасным глупцом, и меня хватило лишь на то, чтобы протянуть ей свой носовой платок.
Кэролайн спрятала в нем лицо и расплакалась. Никакой истерики напоказ, только сдержанный ручеек усталых слез, куда более горький, чем безудержные рыдания.
Столь же сдержанно она промокнула глаза, и черты ее снова ожесточились.
– Она была здесь, – процедила Кэролайн. Платок слегка приглушал ее голос, но в нем все же слышалась мрачная, грозная нота, которой мы не могли не заметить.
Я нахмурился.
– Она? О ком вы?
– Женщина, которая виновна в этом, – прошипела она. – Та, что гналась за мной, когда моя бедная Берта…
Она не смогла сдержать всхлип, однако слез в ее глазах больше не было. Хмурое лицо ее сложилось в суровую, недобрую гримасу.
Нужды в объяснениях не было. Перед глазами у меня сразу возник образ той высокой женщины в плаще, с которой Кэролайн не сводила взгляда, стоя у экипажа; той, в капюшоне, расшитом золотом.
Я собирался продолжить расспросы, но в этот момент в столовую вошли Шеф и Боб, и Кэролайн тотчас выскочила из-за стола. Одного лишь взгляда хватило, чтобы понять – обсуждать свои злоключения в присутствии этих двоих она не желала. Не пожелал бы и я.
Как и Макгрей, они сразу же набросились на еду, но то, как они ее поглощали – жадно, разрывая мясо голыми руками, – возмутило меня куда больше.
Шеф снова заметил, что я за ним наблюдаю (похоже, на это у него было особое чутье). А еще он увидел, что Кэролайн по-прежнему утирает слезы.
– Она сказала вам, какого черта тут делает? – раздраженно бросил он.
– Не могли бы вы последить за своим…
– Заткни свою пасть! – взревел Макгрей, заглушив мои слова. – Не видишь, что ли, девушка расстроена!
Шеф усмехнулся:
– Напомнить вам, кто жаждет вашей смерти?
– Ох, само собой! – разошелся Девятипалый – голос его звучал на октаву выше, когда в нем звенел сарказм. – Ведь щетка для сортира, которая у тебя вместо усов, так нас отвлекает, что мы совсем забыли про жирную корову! Спасибо… э-э… как тебя там зовут?
– Зачем тебе понадобилось мое имя?
– Чтобы, когда ты мне понадобишься, не пришлось орать: «Эй ты, говно усатое!»
– Можешь звать меня Шефом, – ответил тот – стало быть, это прозвище изобрел кто-то до меня.
– Ха! Размечтался, урод. Буду звать тебя Фуй.
Шеф насупился.
– Да что это за слово вообще такое?
– Без понятия. Приходит на ум, когда я вижу твои сраные усишки.
Я нетерпеливо засопел.
– Довольно любезностей. Что вы сделали с телом?
– Выкинули в море, – ответил Шеф с пугающим равнодушием.
– Просто взяли и выкинули? – спросил Макгрей.
– Спасибо, вы вовремя успели.
– Они только что напали? – спросил я, придерживая руку и морщась от боли. – Мы встретили вашу повозку.
– Ага. Мы очень быстро сюда добрались и велели санитарам нести дозор. Не успей мы сюда… – Не закончив предложение, Макгрей покачал головой и поежился. – Пойдем, отведу тебя к медсестре.
– Спасибо, – сказал я и обвел взглядом простиравшееся вокруг нас снежное поле, истоптанное, в пятнах крови и черной смолы. – И это безобразие тоже лучше поскорее прибрать. Местная полиция наверняка заявится сюда с вопросами.
Констебли действительно явились, дабы расследовать происходящее, и мы решили, что с шотландцами лучше пообщаться шотландцу (кроме того, Девятипалый был целее прочих).
Он рассказал полиции Керкуолла, что мы из Отдела криминальных расследований, но приехали сюда, чтобы навестить его сестру; что мы не имели ни малейшего понятия о природе и причинах появления зеленого огня; что привлекшие всеобщее внимание оперативные меры, предпринятые нами в соборе, основывались на «профессиональном инстинкте» и «искренней тревоге за безопасность горожан». Не знаю, как ему удалось с серьезным видом произнести всю эту вопиющую ложь.
Когда начальник полиции поинтересовался у него, почему он приехал «навестить сестру» в компании трех вооруженных мужчин, и потребовал объяснений, каким образом нам удалось выбраться из собора незамеченными, Девятипалый в качестве ответа предъявил ему стерлинг. Полицейские собирались задать еще какие-то вопросы, но, когда Макгрей отсыпал им еще денег, убрались восвояси.
Я слушал их разговор, прижавшись ухом к ближайшей двери. Всем остальным пришлось спрятаться, ибо вид у нас был кошмарный: Харриса подстрелили в руку и ногу (то была наша с Шефом заслуга), а у меня, вдобавок к уродливой ссадине на щеке, было сломано запястье. Макгрею попали в плечо, но пуля лишь задела его, и он сумел замаскировать рану.
Впрочем, наши ранения были ерундой в сравнении в тем, что выпало на долю Артура – санитара, которому кислотой обожгло шею. Можно было лишь порадоваться, что мы были в клинике, где ему немедленно оказали помощь.
Сестра Дженнингс почти час вымывала кислоту ледяной водой, сам же бедолага отключился благодаря лаудануму и виски. Довольно долго невозможно было даже смягчить рану мазью или успокаивающими маслами, оставалось лишь поливать воспаленные места и выпаивать раненого водой и крепким мясным бульоном. Даже если удастся избежать заражения, у Артура останется шрам на всю жизнь.
Как только мне на запястье наложили шину, я отправился проведать его. Там я обнаружил погруженного в раздумья Макгрея – он сидел в изножье кровати больного, пока юная медсестра промывала тому рану. Артур спал глубоким сном и отчего-то хмурился – и не он один. Вид у Макгрея был донельзя виноватый. В очередной раз он оказался рядом с тем, чью жизнь сломала та треклятая шайка ведьм.
– Чертова свора безжалостных сук! – пробормотал он – даже не оглянувшись, понял, что это я.
– Это же не твоих рук дело, – негромко произнес я, хотя с трудом держал лицо, глядя на ту обожженную шею. – Он поймет.
Макгрей, фыркнув, покачал головой. Он и так это знал, но чувству вины нет дела до доводов разума.
– Обращайтесь, если мы хоть чем-то сможем вам помочь, – сказал он медсестре и вышел из палаты.
Я подумал, что он хочет побыть один, поэтому, привлеченный аппетитными ароматами завтрака, я направился в столовую.
Окна ее выходили на дорогу и песчаную отмель за ней. Море было беспокойным и дымчато-серым, небо заволокли набухшие тучи, а тонкая полоска света виднелась лишь вдалеке у горизонта.
Здесь же нашлась и Кэролайн, которая наблюдала за тем, как миссис Дженнингс и ее помощницы накрывают на стол и расставляют по нему большие чайники и блюда с горками тостов, яиц и бекона. Женщины поглядывали на Кэролайн с заметным презрением, и та, похоже, в кои-то веки чувствовала себя не в своей тарелке.
– Здесь… здесь очень уютно, мэм, – сказала она.
– Разумеется, уютно, – резко отозвалась старшая медсестра. – Персонал здесь чертовски хорош.
Повисла неловкая тишина.
– Спасибо за одежду, – пробормотала Кэролайн, и лишь тогда я заметил, во что она одета.
На ней было бледно-голубое платье, отделанное белой кружевной тесьмой, с неброской вышивкой в виде цветов на рукавах; наряд куда более изящный, чем те сдержанные, мрачные костюмы, которые она обычно носила.
– Весьма удачно, что у нас с мисс Макгрей одинаковый размер, – добавила она с застенчивой улыбкой, ибо сестра Дженнингс так и не удостоила ее ответом до того и промолчала и на сей раз. Она просто вышла из комнаты и поманила помощниц за собой.
Я знал, почему они вели себя столь неучтиво: перед ними была молодая леди, которая явилась сюда чуть свет, – единственная женщина в компании нескольких мужчин.
И если уж они смотрели на Кэролайн с таким презрением, я мог лишь догадываться, сколько гадких слухов пойдет, вернись она однажды в Эдинбург, где и без того давно судачили о причинах ее длительных путешествий. Она и сама это понимала, и вид ее, отверженной, в чужом платье и с разбитой губой, вызвал у меня безумную жалость.
– Не обращайте на нее внимания, мисс Ардгласс, – сказал я, наливая ей чаю. – Прелестная девушка всегда будет предметом… – Но стоило мне осознать, что именно я только что произнес, щеки мои стали пунцовыми. – Я о том, что… разумеется, сестра Дженнингс считает вас преле… Ну, и я не то чтобы думал иначе о… кхм… Хотите чего-нибудь к чаю?
Ей явно было столь же не по себе – очевидно, она вспомнила, как бабка пыталась навязать ее мне в невесты.
– Немного молока, пожалуйста.
– И я согласен с вами, – торопливо добавил я, не желая сидеть в напряженном безмолвии, – клиника выглядит очень приятно. Доктор Клоустон открыл ее, чтобы заботиться о престарелых островитянах. Он родом из этих мест, так что это его дар отчему краю. Он даже все расходы покрывает из собственного кармана.
– Очень щедро с его стороны. Удивительно, что никто в Эдинбурге не знает об этом месте. Наш добрый доктор, похоже, полон секретов.
Я чуть не облился чаем, ибо Кэролайн вслух произнесла ту же самую мысль, что посетила меня накануне.
– Как и все мы, правда? – прошептала она и пригубила чай, блуждая взглядом где-то в бесцветной дали. Я хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут в столовую ворвался Макгрей.
– Ох, красота! Подыхаю от голода!
Он уселся рядом с Кэролайн и принялся руками накладывать себе еду. Она наблюдала за ним с неожиданным любопытством.
– Как дела, мамзель?
Она вздохнула.
– Неплохо, мистер Макгрей. Благодарю вас.
Макгрей заглотил глазунью в один присест, глядя на Кэролайн со странным выражением лица. Более того, он дожевал, прежде чем снова раскрыть рот:
– Соболезную насчет вашей няни.
Кэролайн резко повернулась к нему.
– Откуда вы?..
Макгрей кивнул – в глазах его светились понимание и сочувствие.
– Я знаю, что старая Берта души в вас не чаяла – и ее с вами нет. Это может означать лишь… Простите, вывод напрашивается только один.
Кэролайн опустила на стол чашку с блюдцем, глаза ее наполнились слезами.
До того момента я и не вспоминал о женщине, которая заботилась о ней с самого детства. Я и имя-то ее забыл. Я чувствовал себя ужасным глупцом, и меня хватило лишь на то, чтобы протянуть ей свой носовой платок.
Кэролайн спрятала в нем лицо и расплакалась. Никакой истерики напоказ, только сдержанный ручеек усталых слез, куда более горький, чем безудержные рыдания.
Столь же сдержанно она промокнула глаза, и черты ее снова ожесточились.
– Она была здесь, – процедила Кэролайн. Платок слегка приглушал ее голос, но в нем все же слышалась мрачная, грозная нота, которой мы не могли не заметить.
Я нахмурился.
– Она? О ком вы?
– Женщина, которая виновна в этом, – прошипела она. – Та, что гналась за мной, когда моя бедная Берта…
Она не смогла сдержать всхлип, однако слез в ее глазах больше не было. Хмурое лицо ее сложилось в суровую, недобрую гримасу.
Нужды в объяснениях не было. Перед глазами у меня сразу возник образ той высокой женщины в плаще, с которой Кэролайн не сводила взгляда, стоя у экипажа; той, в капюшоне, расшитом золотом.
Я собирался продолжить расспросы, но в этот момент в столовую вошли Шеф и Боб, и Кэролайн тотчас выскочила из-за стола. Одного лишь взгляда хватило, чтобы понять – обсуждать свои злоключения в присутствии этих двоих она не желала. Не пожелал бы и я.
Как и Макгрей, они сразу же набросились на еду, но то, как они ее поглощали – жадно, разрывая мясо голыми руками, – возмутило меня куда больше.
Шеф снова заметил, что я за ним наблюдаю (похоже, на это у него было особое чутье). А еще он увидел, что Кэролайн по-прежнему утирает слезы.
– Она сказала вам, какого черта тут делает? – раздраженно бросил он.
– Не могли бы вы последить за своим…
– Заткни свою пасть! – взревел Макгрей, заглушив мои слова. – Не видишь, что ли, девушка расстроена!
Шеф усмехнулся:
– Напомнить вам, кто жаждет вашей смерти?
– Ох, само собой! – разошелся Девятипалый – голос его звучал на октаву выше, когда в нем звенел сарказм. – Ведь щетка для сортира, которая у тебя вместо усов, так нас отвлекает, что мы совсем забыли про жирную корову! Спасибо… э-э… как тебя там зовут?
– Зачем тебе понадобилось мое имя?
– Чтобы, когда ты мне понадобишься, не пришлось орать: «Эй ты, говно усатое!»
– Можешь звать меня Шефом, – ответил тот – стало быть, это прозвище изобрел кто-то до меня.
– Ха! Размечтался, урод. Буду звать тебя Фуй.
Шеф насупился.
– Да что это за слово вообще такое?
– Без понятия. Приходит на ум, когда я вижу твои сраные усишки.
Я нетерпеливо засопел.
– Довольно любезностей. Что вы сделали с телом?
– Выкинули в море, – ответил Шеф с пугающим равнодушием.
– Просто взяли и выкинули? – спросил Макгрей.