Танцующий на воде
Часть 34 из 51 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вперед, Мозес, вперед!
– Сердце твое для меня как на ладони, и мое тебе открыто.
– Мозес всех сильней!
– Да минуют беды твой дом. Да будут ночи твои сладки.
– Мозес всех великодушней!
– Да обретешь ты счастье в жизни, да пошлет тебе Господь легкую смерть.
– Смерть всякого настигнет!
– Да отыщешь ты женщину, которая будет любить тебя, даром что душа твоя в оковах.
– Любовь – в ней вся суть!
Глава 26
Еще не рассвело, когда мы достигли пункта назначения – доков на Делавэр-авеню. Туман сопровождал нас всю дорогу, но, едва мы ступили на пирс, как пелена свернулась рулоном и впереди, на мутном небе, стали вырисовываться детали городского пейзажа. Генри с Робертом теперь тащили сестру – Гарриет повисла между ними, раскинув руки буквой «Т», уцепившись за плечи братьев. Тогда я взял на себя обязанности проводника. Я повел маленький отряд к условленному месту – складскому помещению, где ждали Ота и Кессия. Гарриет бережно уложили на деревянные ящики.
– И не вздумайте надо мною квохтать, – предупредила она Генри и Роберта. – Когда своих выводишь, оно не в пример легче. Оклемаюсь.
– Гарриет, это просто чудо, – шепнул я. – Отродясь ничего подобного не видел.
– Даст Бог, увидишь еще, – отвечала Гарриет, удерживая мой взгляд.
С минуту Кессия гладила Гарриет по лбу, затем обернулась ко мне. Ее улыбка не предполагала слов, ее кивок казался совсем обыденным, но именно эти действия спровоцировали в моей душе смешение двух диаметрально противоположных чувств – скорби и радости. До сих пор я томился, не сознавая причины, – и вот осознал. Гарриет, ее братья, ее отец… Все вместе они вели священнейшую из войн – войну за то, чтобы жить одной дружной семьей. На Кессию я взглянул новыми глазами – как на мостик, готовый вернуть меня в Виргинию, где остались, подобно зарытому кладу, воспоминания о маме, где осталась Фина, обиженная мной. И я сделал самое естественное, что мог. Я обнял Кессию за плечи, и прижал к груди, и вдохнул цветочный запах ее кудрей, и ощутил персиковость ее щеки – отщепенец, нежданно-негаданно обретший сестру и с нею вместе обновление. Для большинства неволя – это непосильный труд, голод и унижения; для меня неволя складывалась не только и не столько из этих кошмаров. Ибо я был рабом своих амбиций: отец-де вытащит меня из убогой хижины, и я, способный и рачительный сын, сумею возродить Локлесс. Я забыл родную мать. Я вступил в господский дом, словно матери никогда у меня и не было. Потом случилась Переправа. Я спасся, очутился на свободном Севере, да только ведь менялась внешняя среда, а не я сам. И вот змеиная кожа самообмана сползла с меня шуршащим чулком, и миру предстал Хайрам, пусть не идеальный, но гораздо чище прежнего.
– Все будет хорошо, Хай, все будет хорошо, вот увидишь, – приговаривала Кессия, гладя меня по спине, – так детей успокаивают.
Лишь почувствовав на губах вкус соли, я осознал, что плачу, что разнюнился на груди у женщины. Ох, какой стыд, просто глаз не поднять. И все же я поднял и увидел: все, кого вывела Гарриет, тоже плачут – бросаются друг другу на шею, обливаются слезами. И у Кессии глаза мокрые, и Ота всхлипывает.
Из доков мы выбирались не все скопом, а по очереди, чтобы не привлекать внимания горожан. Совсем загоняли одноколку, но к рассвету собрались в доме на Девятой улице. Успели благодаря точным расчетам. Рэймонд сварил ведро кофе, поставил на стол подносы с ржаными кексами, черным хлебом и яблочным пирогом из Марсовой пекарни. Голодны мы были ужасно, однако приличия старались соблюдать, не хапали сразу помногу. Впрочем, еды хватило для полного насыщения.
– Вот она, значит, какая – свобода? – хмыкнул Роберт. Он покончил с завтраком первым и давно уже стоял у окна, в углу, наблюдая за остальными.
– Ну, налопаться до отвала – это далеко не весь смысл свободы, – отвечал я. – И потом, на Севере тоже плохого хватает.
– А все ж лучше, нежели в ярме ходить, верно, Хай-рам?
– Конечно, в целом лучше. Только не обольщайся, что теперь совсем свободным будешь. Каждый к чему-то привязан, так жизнь устроена, я вот не сразу это понял. Зато здесь человек сам выбирает, от чего и от кого ему зависеть.
– Ну, такое-то я сдюжу, – протянул Роберт. – Пожалуй, и к Мэри моей снова не прочь привязаться.
– Люби тех, кто тебя любит, – изрек я.
– Вот это правильно.
– Ты с Гарриет уже говорил?
– Куда там! Не знаю, как и начать.
– Я вместо тебя поговорю. Я Мэри поклялся – значит, это мой долг.
* * *
Целый день Рэймонд опрашивал вызволенных, а я вел записи. Пока мы с Гарриет отсутствовали, филадельфийская ячейка позаботилась найти каждому жилье, и с наступлением темноты братья Гарриет разошлись по своим новым квартирам. Всем было велено сидеть тихо, не высовываться – уж конечно, в Мэриленде беглецов хватились и объявили в розыск, и, ясное дело, главной подозреваемой была Гарриет. К концу недели, по нашим расчетам, Филадельфия будет кишеть Райландовыми ищейками, но к этому времени Роберт, Бен и Генри с Джейн уже уедут дальше на Север. Итак, гостиная опустела, там остался я один. Гарриет с самого возвращения спала в моей комнате на втором этаже.
Проводить Генри и Джейн вызвался сам Рэймонд. Уже в дверях он протянул мне конверт и сказал:
– Держи. Не хотел тебя перед операцией взвинчивать. Теперь можешь прочесть. Только имей в виду: ты больше ничего не должен ни нам, ни Коррине. Вообще ником у.
С письмом в руках я едва доковылял до ближайшего стула. На конверте был виргинский штемпель; догадаться, о чем сказано в письме, не составило труда. Коррина приказывала мне вернуться. Обратно в это дерьмо. И что бы там ни заявлял Рэймонд о чувстве долга, отказаться я не мог. Никак. Я уже полностью принадлежал Тайной дороге и не мыслил себя без этой организации. Исключи она меня из агентов – я бы просто не знал, что делать со своей жизнью. Вдобавок надо мной висела клятва, данная год назад (даром что по ощущениям минуло целое десятилетие), – клятва вызволить Софию. Блэнд погиб, но разве означала его смерть, что Софии вечно томиться под ярмом? Разве не справлюсь я без Микайи Блэнда?
Примерно через час после Рэймондова ухода кое-как спустилась в гостиную Гарриет. Дохромала, опираясь на посох, до дивана, села, глубоко вздохнула.
– Справились, значит, Гарриет? Закончена операция? – спросил я.
– Закончена, друг.
– Вообще-то не совсем.
– Ты на что намекаешь?
– Не рискнул сразу сказать. Просто, когда я Роберта забирал, мне пришлось… поклясться, короче, пришлось. Перед Мэри. Она Роберта не отпускала, ну я ей все и выложил.
– Все?!
– Знаю, знаю, это было неправильно. Глупо.
– Мягко говоря. – Гарриет вперила в меня долгий взгляд, отвела глаза, шумно выдохнула. С минуту мы сидели молча.
– Что ж, друг, меня там не было, а тебе я велела: приведи моего брата. Ты справился, это главное. Спасибо. Погоди, а сам-то Роберт хочет с Мэри быть?
– Говорит, что хочет.
– Семь пятниц у него на неделе!
– Это еще не все, Гарриет.
– Не все? Чего ж тебе надобно? Чтоб я целый штат переправила?
Я рассмеялся:
– Нет, я о другом. Уезжаю я, Гарриет. Домой, в Виргинию.
– Ясненько. Поглядел, как дело делается, – можно и ехать.
– Вовсе не в этом причина. Вдобавок я все равно ведь коня своего пока не оседлал.
– Потерпи. Все получится. Не была бы я уверена насчет тебя, вообще бы уменье свое не явила. Думаешь, я перед всяким раскрываюсь? Как бы не так! Ты первый и единственный. Ты тоже Паромщик, мы с тобой равны, Хайрам. Другие – они только советы давать горазды или хаять. Сам увидишь, когда коня оседлаешь. Тотчас полезут, знай успевай отбиваться. Я это не со зла говорю. Виргинская ячейка хорошо работает, агенты тамошние мне по нраву – они к Богу сердца свои стремят. Но ты, Хайрам, не дай им волю над собой взять. С них ведь станется. Втянут тебя в свои плутни – самим хоть бы хны, а тебе расплачиваться. Чем? А вот чем я расплачиваюсь. Видел, какая вернулась? Как нынче целый день подняться с постели не могла, сейчас перед тобой какая сижу? Обычные люди – они забывают, их забвением Господь благословил. Мы, Паромщики, помнить должны. А это больно, друг, больно и тяжко. Взять меня: если бы не братья, не хор, я бы не сдюжила в этот раз.
– Туго придется – Кессии черкни пару строк, она мне на словах передаст. Мы ведь с нею всегда рядом. Совет понадобится или не захочешь один это бремя тащить – я у тебя есть, помни, Хайрам. Никому неведомо, чем для Паромщика все закончиться может, куда воспоминания заведут его, где он затеряется. Рискуем мы, Паромщики, ох как рискуем. Обещай, Хайрам, что свяжешься со мной через Кессию.
Я обещал. Мы еще поговорили о том о сем; скоро Гарриет выдохлась и пошла спать в мою комнату, а я отключился прямо на диване. Наутро меня разбудили веселые голоса. Я поспешил в столовую, где обнаружил Рэймонда, Оту и Кессию.
– Новости есть, – объявил Ота, сияя лицом. С того дня, как стало известно, что Лидия и дети в тюрьме, а Блэнд убит, я не видел Оту столь исполненным надежды.
– Новости? Какие?
– Про Лидию и детишек, Хайрам. Похоже, скоро мы их вызволим.
– Как?
– Хозяин, Мак-Кирнан, продает их. Мы от посредника узнали, – ответил за Оту Рэймонд.
Кессия на этих словах достала из сумки небольшую книжку.
– Обычно мы так не делаем, Хайрам, но надо ведь людям про наши страдания рассказывать.
Она протянула мне книжку, и я прочел название: «Похищенные и выкупленные». Бегло пролистал – оказалось, это история рабства и побега Оты Уайта.
– Здорово, – отреагировал я. – Ну а план-то в чем заключается?
Объяснять взялся Рэймонд:
– Ота и еще несколько наших отправятся на Север. Проедутся по разным городам, будут выступать в аболиционистских обществах и продавать книги. На вырученные деньги мы выкупим Лидию и детей.
Я вытаращил глаза.
– А Мак-Кирнан, видимо, будет сидеть и терпеливо ждать, пока вы достаточно заработаете? После того, что ему устроили?
– Скажи уж: после того, что ОН устроил! – вскинулся Ота. – Блэнд мертв по его милости. А насчет Лидии он знает: мы ее не бросим, так и так он и ее лишится, и детей. Конечно, гадко оно – своих же за деньги выкупать, да дела такие, что в позу не встанешь.
– И не надо, не надо в позу становиться, – зачастила Кессия. – Появился шанс вызволить семью – пользуйся, не тяни. Все сделай, что от тебя зависит, а белые… что ж, им еще на Страшном суде ответ держать. Перед Господом Богом.
– Сердце твое для меня как на ладони, и мое тебе открыто.
– Мозес всех сильней!
– Да минуют беды твой дом. Да будут ночи твои сладки.
– Мозес всех великодушней!
– Да обретешь ты счастье в жизни, да пошлет тебе Господь легкую смерть.
– Смерть всякого настигнет!
– Да отыщешь ты женщину, которая будет любить тебя, даром что душа твоя в оковах.
– Любовь – в ней вся суть!
Глава 26
Еще не рассвело, когда мы достигли пункта назначения – доков на Делавэр-авеню. Туман сопровождал нас всю дорогу, но, едва мы ступили на пирс, как пелена свернулась рулоном и впереди, на мутном небе, стали вырисовываться детали городского пейзажа. Генри с Робертом теперь тащили сестру – Гарриет повисла между ними, раскинув руки буквой «Т», уцепившись за плечи братьев. Тогда я взял на себя обязанности проводника. Я повел маленький отряд к условленному месту – складскому помещению, где ждали Ота и Кессия. Гарриет бережно уложили на деревянные ящики.
– И не вздумайте надо мною квохтать, – предупредила она Генри и Роберта. – Когда своих выводишь, оно не в пример легче. Оклемаюсь.
– Гарриет, это просто чудо, – шепнул я. – Отродясь ничего подобного не видел.
– Даст Бог, увидишь еще, – отвечала Гарриет, удерживая мой взгляд.
С минуту Кессия гладила Гарриет по лбу, затем обернулась ко мне. Ее улыбка не предполагала слов, ее кивок казался совсем обыденным, но именно эти действия спровоцировали в моей душе смешение двух диаметрально противоположных чувств – скорби и радости. До сих пор я томился, не сознавая причины, – и вот осознал. Гарриет, ее братья, ее отец… Все вместе они вели священнейшую из войн – войну за то, чтобы жить одной дружной семьей. На Кессию я взглянул новыми глазами – как на мостик, готовый вернуть меня в Виргинию, где остались, подобно зарытому кладу, воспоминания о маме, где осталась Фина, обиженная мной. И я сделал самое естественное, что мог. Я обнял Кессию за плечи, и прижал к груди, и вдохнул цветочный запах ее кудрей, и ощутил персиковость ее щеки – отщепенец, нежданно-негаданно обретший сестру и с нею вместе обновление. Для большинства неволя – это непосильный труд, голод и унижения; для меня неволя складывалась не только и не столько из этих кошмаров. Ибо я был рабом своих амбиций: отец-де вытащит меня из убогой хижины, и я, способный и рачительный сын, сумею возродить Локлесс. Я забыл родную мать. Я вступил в господский дом, словно матери никогда у меня и не было. Потом случилась Переправа. Я спасся, очутился на свободном Севере, да только ведь менялась внешняя среда, а не я сам. И вот змеиная кожа самообмана сползла с меня шуршащим чулком, и миру предстал Хайрам, пусть не идеальный, но гораздо чище прежнего.
– Все будет хорошо, Хай, все будет хорошо, вот увидишь, – приговаривала Кессия, гладя меня по спине, – так детей успокаивают.
Лишь почувствовав на губах вкус соли, я осознал, что плачу, что разнюнился на груди у женщины. Ох, какой стыд, просто глаз не поднять. И все же я поднял и увидел: все, кого вывела Гарриет, тоже плачут – бросаются друг другу на шею, обливаются слезами. И у Кессии глаза мокрые, и Ота всхлипывает.
Из доков мы выбирались не все скопом, а по очереди, чтобы не привлекать внимания горожан. Совсем загоняли одноколку, но к рассвету собрались в доме на Девятой улице. Успели благодаря точным расчетам. Рэймонд сварил ведро кофе, поставил на стол подносы с ржаными кексами, черным хлебом и яблочным пирогом из Марсовой пекарни. Голодны мы были ужасно, однако приличия старались соблюдать, не хапали сразу помногу. Впрочем, еды хватило для полного насыщения.
– Вот она, значит, какая – свобода? – хмыкнул Роберт. Он покончил с завтраком первым и давно уже стоял у окна, в углу, наблюдая за остальными.
– Ну, налопаться до отвала – это далеко не весь смысл свободы, – отвечал я. – И потом, на Севере тоже плохого хватает.
– А все ж лучше, нежели в ярме ходить, верно, Хай-рам?
– Конечно, в целом лучше. Только не обольщайся, что теперь совсем свободным будешь. Каждый к чему-то привязан, так жизнь устроена, я вот не сразу это понял. Зато здесь человек сам выбирает, от чего и от кого ему зависеть.
– Ну, такое-то я сдюжу, – протянул Роберт. – Пожалуй, и к Мэри моей снова не прочь привязаться.
– Люби тех, кто тебя любит, – изрек я.
– Вот это правильно.
– Ты с Гарриет уже говорил?
– Куда там! Не знаю, как и начать.
– Я вместо тебя поговорю. Я Мэри поклялся – значит, это мой долг.
* * *
Целый день Рэймонд опрашивал вызволенных, а я вел записи. Пока мы с Гарриет отсутствовали, филадельфийская ячейка позаботилась найти каждому жилье, и с наступлением темноты братья Гарриет разошлись по своим новым квартирам. Всем было велено сидеть тихо, не высовываться – уж конечно, в Мэриленде беглецов хватились и объявили в розыск, и, ясное дело, главной подозреваемой была Гарриет. К концу недели, по нашим расчетам, Филадельфия будет кишеть Райландовыми ищейками, но к этому времени Роберт, Бен и Генри с Джейн уже уедут дальше на Север. Итак, гостиная опустела, там остался я один. Гарриет с самого возвращения спала в моей комнате на втором этаже.
Проводить Генри и Джейн вызвался сам Рэймонд. Уже в дверях он протянул мне конверт и сказал:
– Держи. Не хотел тебя перед операцией взвинчивать. Теперь можешь прочесть. Только имей в виду: ты больше ничего не должен ни нам, ни Коррине. Вообще ником у.
С письмом в руках я едва доковылял до ближайшего стула. На конверте был виргинский штемпель; догадаться, о чем сказано в письме, не составило труда. Коррина приказывала мне вернуться. Обратно в это дерьмо. И что бы там ни заявлял Рэймонд о чувстве долга, отказаться я не мог. Никак. Я уже полностью принадлежал Тайной дороге и не мыслил себя без этой организации. Исключи она меня из агентов – я бы просто не знал, что делать со своей жизнью. Вдобавок надо мной висела клятва, данная год назад (даром что по ощущениям минуло целое десятилетие), – клятва вызволить Софию. Блэнд погиб, но разве означала его смерть, что Софии вечно томиться под ярмом? Разве не справлюсь я без Микайи Блэнда?
Примерно через час после Рэймондова ухода кое-как спустилась в гостиную Гарриет. Дохромала, опираясь на посох, до дивана, села, глубоко вздохнула.
– Справились, значит, Гарриет? Закончена операция? – спросил я.
– Закончена, друг.
– Вообще-то не совсем.
– Ты на что намекаешь?
– Не рискнул сразу сказать. Просто, когда я Роберта забирал, мне пришлось… поклясться, короче, пришлось. Перед Мэри. Она Роберта не отпускала, ну я ей все и выложил.
– Все?!
– Знаю, знаю, это было неправильно. Глупо.
– Мягко говоря. – Гарриет вперила в меня долгий взгляд, отвела глаза, шумно выдохнула. С минуту мы сидели молча.
– Что ж, друг, меня там не было, а тебе я велела: приведи моего брата. Ты справился, это главное. Спасибо. Погоди, а сам-то Роберт хочет с Мэри быть?
– Говорит, что хочет.
– Семь пятниц у него на неделе!
– Это еще не все, Гарриет.
– Не все? Чего ж тебе надобно? Чтоб я целый штат переправила?
Я рассмеялся:
– Нет, я о другом. Уезжаю я, Гарриет. Домой, в Виргинию.
– Ясненько. Поглядел, как дело делается, – можно и ехать.
– Вовсе не в этом причина. Вдобавок я все равно ведь коня своего пока не оседлал.
– Потерпи. Все получится. Не была бы я уверена насчет тебя, вообще бы уменье свое не явила. Думаешь, я перед всяким раскрываюсь? Как бы не так! Ты первый и единственный. Ты тоже Паромщик, мы с тобой равны, Хайрам. Другие – они только советы давать горазды или хаять. Сам увидишь, когда коня оседлаешь. Тотчас полезут, знай успевай отбиваться. Я это не со зла говорю. Виргинская ячейка хорошо работает, агенты тамошние мне по нраву – они к Богу сердца свои стремят. Но ты, Хайрам, не дай им волю над собой взять. С них ведь станется. Втянут тебя в свои плутни – самим хоть бы хны, а тебе расплачиваться. Чем? А вот чем я расплачиваюсь. Видел, какая вернулась? Как нынче целый день подняться с постели не могла, сейчас перед тобой какая сижу? Обычные люди – они забывают, их забвением Господь благословил. Мы, Паромщики, помнить должны. А это больно, друг, больно и тяжко. Взять меня: если бы не братья, не хор, я бы не сдюжила в этот раз.
– Туго придется – Кессии черкни пару строк, она мне на словах передаст. Мы ведь с нею всегда рядом. Совет понадобится или не захочешь один это бремя тащить – я у тебя есть, помни, Хайрам. Никому неведомо, чем для Паромщика все закончиться может, куда воспоминания заведут его, где он затеряется. Рискуем мы, Паромщики, ох как рискуем. Обещай, Хайрам, что свяжешься со мной через Кессию.
Я обещал. Мы еще поговорили о том о сем; скоро Гарриет выдохлась и пошла спать в мою комнату, а я отключился прямо на диване. Наутро меня разбудили веселые голоса. Я поспешил в столовую, где обнаружил Рэймонда, Оту и Кессию.
– Новости есть, – объявил Ота, сияя лицом. С того дня, как стало известно, что Лидия и дети в тюрьме, а Блэнд убит, я не видел Оту столь исполненным надежды.
– Новости? Какие?
– Про Лидию и детишек, Хайрам. Похоже, скоро мы их вызволим.
– Как?
– Хозяин, Мак-Кирнан, продает их. Мы от посредника узнали, – ответил за Оту Рэймонд.
Кессия на этих словах достала из сумки небольшую книжку.
– Обычно мы так не делаем, Хайрам, но надо ведь людям про наши страдания рассказывать.
Она протянула мне книжку, и я прочел название: «Похищенные и выкупленные». Бегло пролистал – оказалось, это история рабства и побега Оты Уайта.
– Здорово, – отреагировал я. – Ну а план-то в чем заключается?
Объяснять взялся Рэймонд:
– Ота и еще несколько наших отправятся на Север. Проедутся по разным городам, будут выступать в аболиционистских обществах и продавать книги. На вырученные деньги мы выкупим Лидию и детей.
Я вытаращил глаза.
– А Мак-Кирнан, видимо, будет сидеть и терпеливо ждать, пока вы достаточно заработаете? После того, что ему устроили?
– Скажи уж: после того, что ОН устроил! – вскинулся Ота. – Блэнд мертв по его милости. А насчет Лидии он знает: мы ее не бросим, так и так он и ее лишится, и детей. Конечно, гадко оно – своих же за деньги выкупать, да дела такие, что в позу не встанешь.
– И не надо, не надо в позу становиться, – зачастила Кессия. – Появился шанс вызволить семью – пользуйся, не тяни. Все сделай, что от тебя зависит, а белые… что ж, им еще на Страшном суде ответ держать. Перед Господом Богом.