Танцующий на воде

– В смысле, все было подстроено?

– Нет. Но ты спросил, почему мы допустили похищение. А я ответил. Чтобы повод появился для предупреждения. Чтобы эти выродки осознали, чем их занятие чревато. Сам понимать должен, Хайрам: в городе столь наглядные «послания» недопустимы. Только безлюдные места годятся для…

– Убийства, – подсказал я.

– Убийства? А тебе известно, что они с тобой сделать собирались?

– Еще бы.

Это «еще бы» вернуло меня в кошмарную ночь побега. Я снова был прикован к тюремному забору, и София дышала рядом со мной, сломленным; со мной – бахвалом и сопляком, если уж начистоту. Я спекся, я, изнывая от стыда, призывал Смерть, но приблизилась София, неистовая, даже могучая. Она пришла, когда я нуждался в ней более всего. Я же сплоховал опять, я ей поддержки не дал ни взглядом, ни жестом, ни словом. И вот она в лапах Райландовых ищеек, и одному Господу ведомо, что они с ней творят.

– Вы только половину знаете, – заговорил я. – Половину истории. Что я с девушкой сбежал, с Софией, – это вы в курсе. Кто она для меня, вам невдомек. А я дышать не могу, мне и воля не воля, как подумаю, как представлю, что с ней сталось. Она лучше меня. Вы ошиблись, не того освободили. Я – пустое место. Софию надо было выручать – вот из нее агент получился бы не то что из меня.

Я всхлипнул. Слезы, пусть недолгие, возымели свое действие. Скоро я смог продолжить:

– София – она на меня положилась. А я сам влип и ее за собой потянул. Меня-то спасли, я тут, в Филадельфии, прохлаждаюсь, а она… Я даже не знаю, где она, куда ее увезли. Одно знаю: она лучшей доли заслуживает. Не такой, чтоб остаться с идиотом, который ее прямо к ищейкам привел.

На этой фразе я сорвался – заплакал в открытую. Потому что назвал вещи своими именами. По моему недомыслию, по моей мальчишеской наивности любимая оказалась в адском логове. Одно дело было – знать об этом про себя, другое – озвучить постороннему. Блэнд меня не утешал, даже попыток не делал. Глядел на дорогу неотрывно. Дождался, чтоб я затих, и лишь тогда заговорил:

– Теперь ты понимаешь? Это твое чувство к Софии – оно же тебе сердце рвет, правда? Ты ночей не спишь, изводишься: что с ней, да что было бы, если б ты иначе поступил, так-то и так-то. Не то что спать – лежать, сидеть не можешь. Душит тебя страх – а жива ли вообще твоя милая? Хайрам, Хайрам! Да ведь ты сейчас весь свой народ в себе воплощаешь. Целая нация ежеминутно тревожится об отцах и сыновьях, матерях и дочерях, кузенах, племянниках, друзьях, любимых.

Ты вот сказал: убийство я свершил там, в лесу. Допустим; ну а скольких я спас? Да без счету! Мне даже имен их не узнать. А теперь подумай: что за люди те четверо и люди ли они вообще? Они бы тебя убили – не охнули. Они семьи рушат не задумываясь. И жить такие недостойны – разве только в страхе перед возмездием, чтоб им призраки загубленных являлись. Убийство, говоришь? Ладно, я согласен убийцей называться. На таких условиях незазорно.

Блэнд замолчал. Несколько мгновений слышалось только, как цокают лошадиные подковы.

– Спасибо, – промямлил я. – С этого мне начать надо было – с благодарности. Спасибо, мистер Блэнд.

– Не благодари, Хайрам. Если бы не работа моя, не война – жизнь бы смысла всякого лишилась. Чем бы я стал? Не представляю. А ты подумай, хорошенько подумай. Глядишь, и тебе смысл явится, если…

Блэнд продолжал речь, но, на мое счастье, сказались последствия удара по голове. Сначала мой разум захлестнула волною мигрень, затем утро померкло перед глазами. Скоро на козлах чудом удерживался человек в глубоком обмороке.





* * *


В тот же день, ближе к вечеру, я очнулся в доме на Девятой улице от боли в руках, ногах, голове, позвоночнике – словом, во всем теле. Кое-как я оделся и сполз в гостиную, где обнаружил совет трех – Рэймонда, Оты и Блэнда. Каждый смерил меня взглядом, и под этими взглядами, повинуясь им, я сел напротив совещавшихся. По выражениям лиц, по последнему уловленному мной слову – «почти» – я сделал вывод, что речь шла о моей неосмотрительности (почти непростительной, гадал я; почти идиотской?). Еще мне казалось, Рэймонд, Ота и Блэнд вынуждены были сделать нечто ужасное, хоть и необходимое.

– Хайрам, – издалека начал Рэймонд. – Блэнд – мой старый товарищ. Ему я доверяю как родному, а если быть откровенным, то даже и больше, чем отдельным членам семьи. Ты знаешь, Хайрам, что Блэнд не является агентом филадельфийской ячейки. У него обширные связи на всей Тайной дороге свободы, и с этими-то своими соратниками Блэнд периодически разрабатывает проекты, которые никогда не снискали бы моего одобрения. И ты, Хайрам, вероятно, как раз и являешься таким проектом.

Эге, прикинул я; дело-то новый оборот принимает.

– Я наслышан о методах и репутации Коррины Куинн, – продолжал Рэймонд. – И вот что я тебе скажу: каковы бы ни были Корринины цели, ее методов я не приемлю.

Рэймонд тряхнул головой, уставился в пол.

– Погребение заживо, ночная травля – все это, по моему убеждению, омерзительно. Мне представляется, Хай-рам, что перед тобой следует извиниться. То, чему тебя подвергли, пусть и ради высокой цели, было недопустимо.

– Вы тут ни при чем, – сказал я.

– Нет, вина лежит и на мне. Я ведь в этой армии служу. Впрочем, хоть я и не в силах исправить Корринины… гм… ошибки, я зато отвечаю за свои действия. Коррина избрала неправильную стратегию. Поступила жестоко по отношению к тебе и немало навредила всей организации… – Рэймонд наконец-то поднял взгляд и добавил: – Что до силы, которой ты, возможно, наделен, ее поиски оправданием не являются.

– Это ничего. Ничего. Я понимаю, – зачастил я.

Рэймонд вдохнул поглубже.

– Нет, Хайрам, боюсь, не понимаешь.

– А я, – вмешался Блэнд, – знаю больше, чем тебе кажется, Хайрам.

– О чем?

– Обо всем. О Софии, например, и о твоей влюбленности я знал с самого начала. Работа у меня такая. Мне известно, что ты тогда чувствовал, что сейчас чувствуешь, но не только. Я знаю также, где сейчас находится София.

– Что?!

В затылке запульсировало едва ли не сильнее, чем сегодня утром, за минуту до обморока.

– Хороши были бы из нас агенты, – усмехнулся Блэнд, – не знай мы, с кем ты бежать надумал, и не следи за дальнейшей судьбой твоей подруги.

– Я ведь спрашивал Коррину, а она сказала, ее власть лимиты имеет!


– Да, Хайрам, я в курсе. В курсе. Коррина жестоко с тобой обошлась. Я ее оправдывать не стану. Одно скажу, хотя ты и сам мог бы сообразить: для агента вроде белой Коррины Куинн все не так, как для агента вроде чернокожего Хайрама Уокера. И это логично. По ту сторону и счет другой, Хайрам.

Я попытался дистанцироваться от мигрени – выдохнул одно слово:

– Где?

– В поместье твоего отца. В Локлессе. Коррина уговорила его принять Софию обратно.

– То есть вы ее не вызволили? У вас такая силища, а вы одну несчастную женщину не можете…

– В Виргинии свои правила. Мы стараемся обернуть их в свою пользу. Не всегда получается.

– Понятно. Вы ее там и оставите. В неволе, – хмыкнул я.

– Нет, – возразил Ота. – Мы никого не оставляем. Никогда. У них там свои правила. А у нас, черт возьми, свои.

– Хайрам, – снова перехватил Рэймонд нить разговора, – ты здесь не затем, чтоб слушать, как мы в извинениях рассыпаемся. Мы и план имеем.

– Видишь ли, Хайрам, нам не просто известно, где твоя София. Мы придумали, как ее вызволить.





Глава 18




В следующие несколько дней, бродя по филадельфийским улицам, орудуя в мастерской долотом или работая на токарном станке, выправляя вольные и паспорта для беглецов, я думал только о Софии. Она представлялась мне в рождественскую ночь: горит костер, недвижен кувшин на изящной головке, венчающей стройную шею. Я видел ее в беседке с бутылкой эля и в мастерской – длинные пальцы скользят по пыльным дверцам, столешницам, кресельным подлокотникам. Чаще всего я воспроизводил в деталях нашу прогулку до оврага – и жалел, ох как жалел, что не решился тогда обнять Софию. А еще я предавался мечтам: как мы поженимся и станем жить в Филадельфии. К собственным представлениям о счастье прибавлялись сцены недавно виденные. Я грезил, что у нас родятся девочки – звонкоголосые, как весенние пташки, что они будут музицировать после воскресного обеда, а потом мы все вместе пойдем гулять на набережную Скулкилл-реки. Я уже не мог спокойно смотреть на поезда, людские толпы, омнибусы; нет, мне самому они становились привычнее с каждым часом, но я жаждал явить их Софии.

Через две недели после похищения и спасения меня пригласил к себе домой Рэймонд. Встречать вышел на крыльцо, сразу сказал, что жена и дети в городе, на прогулке. По его лицу я догадался: это не случайно. Рэймонд нарочно услал близких – незачем было обременять их дополнительными тайнами.

Мы вошли в дом и поднялись на второй этаж. Рэймонд дернул за железное кольцо, вмонтированное в потолок. Открылся люк, из него выпала веревочная лестница. Мы залезли на чердак. В углу было нагромождение деревянных ящиков, и Рэймонд выбрал два, которые мы и спустили со всеми предосторожностями, закрыли за собой люк и проследовали в гостиную.

– Взгляни, Хайрам, – сказал Рэймонд, снимая крышки.

В ящиках оказались письма беглецов – с благодарностями, новостями о воссоединении семей, а также с информацией о деятельности Райландовых ищеек, об интригах и планах Силы Рабства[21]. Но больше всего было писем с мольбами вызволить родных. На конвертах я разглядел значки и догадался: Рэймонд ведет собственный учет просьб – удовлетворенных и тех, которые только предстоит удовлетворить. Все письма, все их огромное множество, без сомнения, были бесценны; настоящие разведданные, подумал я. Впрочем, попади они в лапы врагов, те узнали бы немало о нас, хватали бы наших агентов десятками.



– В эти истории поверить невозможно, Хайрам, – заговорил Рэймонд. – Я порой перечитываю – и не верю, даром что сам во многих операциях участвовал.

Я все перебирал конверты, дивился – сколько же их, вызволенных! Казалось, каждый, кого спасла филадельфийская ячейка, счел своим долгом рассказать о своей судьбе во всех подробностях. Ох, да ведь и записанное мною интервью с Мэри Бронсон, вероятно, где-то здесь, в одном из этих ящиков-архивов!

– По-моему, Хайрам, это правильно – все время помнить, почему мы этим занимаемся. Мне доводилось работать с агентами разных убеждений, так вот не скажу, чтобы у всех у них были благородные мотивы.

– Наверно, благородных среди нас вообще нет, – отозвался я. – У каждого своя цель, свои причины. Личные.

– Ты прав. Взять меня, к примеру. Если бы не моя семья, стал бы я членом ячейки? Влез бы в борьбу по самые уши? Нет, конечно. А мы ведь и тебе воссоединение с близкими обещали. С Софией твоей, которая с тобой убежала, как многие женщины убегают со своими мужчинами, о чем в этих вот письмах сказано.

– Да нет, тут по-другому, – возразил я. – Мы вообще не понимали, что делаем, кому доверяемся, как все будет. Мы слишком молоды были. Нелепо звучит, знаю, словно сейчас я намного старше! Ведь и года не минуло. И потом, вы, Рэймонд, моей Софию назвали. А ведь она не ради меня, даже не совсем со мной сбежать хотела. А сама по себе. Но только… только мне кажется… я этой мыслью тешусь, во всяком случае… Короче, есть у меня ощущение, что зарождалось между нами что-то такое особенное, что мы бы в конце концов поженились с Софией. Хотя… может, я это себе и нафантазировал.

– Поди пойми, – философски заметил Рэймонд. – Ну да зато у тебя есть шанс проверить.

– Да, пожалуй.

– Вызволение Софии – задача непростая. Да только с тобой, Хайрам, слишком долго играли, как с мышью кошка играет. Поэтому я насчет тебя, насчет твоих интересов отдельно распоряжусь и после тебе дам знать. В детали тебя посвящу.

Я сделал глубокий вдох – приготовился. Рэймонд продолжал:

– Прежде всего с Софией надо наладить контакт. Это непросто, как ты понимаешь. В один день такое не делается. Впрочем, Блэнд уже и план разработал. Хочет сам все дело провернуть. Только тут одно обстоятельство… заминка одна. Не в Софии проблема, а в нас. Дело в том, Хайрам, что ты к нам попал в неподходящее время. Мы сейчас заняты совсем другим. Другой операцией вызволения. Ота, должно быть, тебе о жене своей рассказывал?

– О Лидии?

– Да, о Лидии. Она томится в неволе. И дети с ней – трое. Племянники мои. Мы давно уже головы ломаем, как их освободить, как сюда, в Филадельфию, доставить. Сам Ота здесь появился – будто из сна в действительность шагнул. Будто мечтания наши взяли да исполнились. Мы ведь всякую надежду потеряли, крест, можно сказать, на нем поставили. А он – хвала Господу, чья милость безгранична, – снова с нами. Мы счастливы, и Ота счастлив, ибо мы обрели друг друга. Но без жены и детей счастье неполное, увечное какое-то.

– Лидия сейчас в Алабаме. Мы ее выкупить пытались – хозяин ни за что не продает. Хуже того: столько уже было предложений цены, что он подозрительным сделался, следит теперь за Лидией и за детьми. Они четверо будто в могильной яме, в гробу, и крышка на гроб надвигается – того гляди, ни щелочки надежды не оставит.

– Понимаю, – вымучил я. – Никого не бросим, только для каждого свое время, так?

– Так, Хайрам. Для каждого свое время. Но есть еще кое-что. Операция с Лидией не только сложна – она затрат требует. Нужен человек, который обеспечит Блэнду отбытие в Алабаму.

– Конечно. Для этого я здесь.