Святой из тени
Часть 61 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Лемюэль погнал Тереванта по перепутьям дворцовых кладовок.
– Услуга от Бюро, – шикнул он. – Мы вас покамест куда-нибудь законопатим, целее будете.
– А что с Лис?
– С ней все как надо. Ее слушаются и король, и патрос – и оба играют как по нотам. Союз Хайта и Церкви окреп. Корона не сможет обвинить в вашем похищении Церковь. А Лиссада будет все отрицать, крыть вас последней сволочью, убившей ее мужа. – В голосе Лемюэля звучало восхищение. – Я же советовал вам проваливать из этого города ко всем чертям. Надо было меня слушать.
– Это же ты мне врезал! На Фестивале. Ты меня вырубил!
Лемюэль закатил глаза.
– Да не я, а посольские от Даэринта. Из его кружка приближенных.
Лемюэль поддерживал достаточно скорый темп, чтобы раны болезненно мешали Тереванту двигаться, и явно об этом знал. Агент покосился, не пряча любопытства:
– Так это вы убили его? Посла?
– Нет.
– А я бы убил, стоило б только ей меня попросить. – Он пожал плечами. – Уходим через сад.
Тяжелую дверь запирал надежный замок, но у Лемюэля при себе был ключ.
– Живее, – бормотнул Лемюэль, направляя Тереванта под завесу деревьев. Выбрав маршрут подальше от фонарей и свечей, он вывел их на тропу, скрытую высокой травой и кустарником. Воздух перенасыщен непривычными запахами: медовая сладость цветов причудливо переплеталась с вонью горелого сала из трупных шахт. Их бегство было настолько внезапным и стремительным, что смахивало на сон. Будто Теревант забыл во дворце немалую часть своей души, и за Лемюэлем плетется его опустошенное, израненное тело.
За деревьями проглядывала древняя садовая стенка из камня, оплетенная плющом. Полуразрушенный забор и вывалившиеся камни поросли мхом, а сад ниспадал вдоль ограды по зеленому склону.
– Там будет вход в упырьи туннели, – сказал Лемюэль. – Уйдем под землю.
Они нырнули в более густую, темную часть садов, где над затененными клумбами нависали плакучие ивы. Лемюэль замедлил ход, радуясь, что им удалось скрыться с глаз. Теревант немного постоял, опирясь о дерево – переводил дыхание. Он оглянулся на темнеющий массив дворца – верхние этажи по-прежнему четко вырисовывались на фоне огненного заката. Он поискал окно комнаты, в которой разговаривал с Лис, но откуда ему знать, где оно и на эту ли сторону выходит. Последние лучи солнца, сверкая на блестящей крыше, творили в воздухе призрачные наваждения. Он заморгал – в небе на короткий миг будто проступили смутные контуры. Внезапно повеяло грозной мощью. Возникло ощущение, сходное с тем, что было при Эскалинде, на подступах к вражеским храмам. Хранимые Боги здесь, совсем рядом. Так близко, что даже Теревант способен их почуять.
– Двигай, – зашипел Лемюэль, – идиотина! Туннель уже вот он!
Лемюэль дернул его за локоть, увлекая вниз, на очередную тенистую дорожку в окружении цветов.
– Постой, – сказал Теревант. Он видел, что что-то не так, где-то поджидает опасность, – но не сразу сообразил, в чем именно она заключается.
Стояли сумерки, а все цветочные бутоны раскрыты. Он присмотрелся к одному из цветков, и тот взглянул на него в ответ.
В серединке каждого соцветья проклевывалось по человечьему глазу. Один и тот же глаз в каждом из тысячи цветов.
– Святая, – произнес он. Попытался произнести. Вдруг в ту же секунду цветник заглотил Лемюэля. Руки – одна и та же рука много раз – выпростались из травы и тянули агента вниз. Теревант уцепился за его пояс, рванулся назад, на каменистый песчаник, выдергивая Лемюэля из смертоубийственной флоры.
– Назад, – крикнул Лемюэль, – в карету! – Хайтский экипаж стоял по другую сторону забора. Пистолет агента гаркнул, бутоны взорвались дождем кровавых лепестков. Они понеслись обратно, к карете – освободиться из-под стражи не вышло. Пред божьим гневом трения между Бюро и Домами отброшены.
Неусыпные услыхали их крики и тут же рванули на помощь. Мечи наголо, боевой клич Хайта наполнил воздух свинцовой тяжестью. Оба воина-скелета вскарабкались на садовый забор со сверхъестественной ловкостью мертвых. Теревант на бегу разглядел, как двое неусыпных стоят наверху и осматривают подлесок, подобно часовым у бойниц Старого Хайта.
Взъярилась молния – с небес или с крыши дворца, Теревант и не понял – и один из неусыпных сразу был испепелен ее вспышкой. Осколки костей ливнем разлетелись по цветам. Второго – вторую – ударной волной перекинуло за стену, тяжело швырнуло в кусты. Она попыталась бежать, но молот Вещего Кузнеца догнал ее. Взмах невидимого бойка сшиб неусыпную наземь, расколов череп. Она попыталась встать, и незримый молот ударил снова, вбивая ее в гравий дорожки. А потом снова – и снова, и снова.
Теревант хотел броситься к упырьему туннелю, на который указывал Лемюэль, но из теней сада повыскакивали новые убийцы. Двое приблизились к Тереванту с разных сторон, достали пистолеты, но не открывали огонь. Естественно – мертвым он опаснее живого. Вместо этого его отрывисто двинули в грудь, прямо в перебинтованную рану, и воздух вылетел из легких. Он споткнулся, и его взяли под руки.
Третий схватил Лемюэля, с легкостью его пересилив. Вытащил меч, и жестокое белое пламя заплясало на кончике, распугивая тени. Лемюэля покинула боевитость – нет надежды выстоять и против одного святого Хранителей, не говоря о двух.
Или трех.
На тропинке показался Синтер, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидела Сильва Даттин, укутанная в одеяла. Голову она запрокинула набок. Из уголка рта стекала полоска слюны; на коленях, примотанный к креслу, лежал меч.
– Проклятье! Не вздумайте мне сказать, что вы позволили-таки скелетам вмешаться! – выругался Синтер. И харкнул в сторону дымящегося кратера.
Сильва что-то простонала, но не заговорила. Синтер вытер ей рот, смахнул слюни в маленький хрустальный фиал и убрал его в карман.
– Нынче она ходит под себя благодатью, наша милая Сильва. Глотнешь, Лем? Бьюсь об заклад, вылечит любые раны. – Он размашисто подступил к Лемюэлю. – Вот только не эту, хер ты хайитянский, безбожная тварь!
Меченосный святой вогнал лезвие в грудь Лемюэля. Оно вошло с ужасающей легкостью, настолько, что разрезало кости столь же беспрепятственно, сколь кожу с плотью. Священный огонь сжигает быстро. Даже его последний вскрик и то оборвался.
Синтер повернулся к Тереванту:
– Лемюэль был из местных честолюбивых пацанов. Этого говнюка кто только не перекупал за две полушки. Даэринт, Лиссада, Вант… даже мне попытался однажды продаться, мразишка. – Синтер взмахнул трехпалой рукой, отгоняя вонь горелого тела. – Ни за что не потерплю вероломных. Что заслужили, пусть то и жрут.
Сильва громко закудахтала – похоже, смеялась.
Тот факт, что Синтер не убил Тереванта на месте, подразумевал, что контрразведчик намерен использовать его живым. Например, выдать по договоренности Хайту, скрепляя союз между Хранителями и Короной.
– А кому верен ты, Синтер?
– Всеблагой Церкви, – сказал Синтер. – Боги на своем месте, я на своем, и нехер хавальник разевать на наш порядок. Ай, не переживай ты – Лиссаду Эревешич никто не тронет, хотя за вашей выходкой, естественно, стоит она. Дадим ей союз – только на наших условиях, без этой идиотской куклы, хайитянского короля. Парламент будет нашим. Город будет един и священен. Пора уже кончать все эти глупости. Келкину тоже пора. – Он пнул обожженные останки Лемюэля, как будто мертвым у его ног нечаянно оказался не тот враг.
До входа в упырий туннель подать рукой. И вместе с тем невообразимо далеко. Святые умели двигаться гораздо быстрее него, а еще быстрее летят их пули. Они его могли вылечить, а могли и убить, а потом подождать, пока он вернется назад неусыпным. Беги не беги – все дороги ведут в одно и то же место. К позорному возвращению на Хайт. Его заклеймят как злодея, братоубийцу. Последнего из рода Эревешичей, дурака, на котором отдохнула природа.
– Здесь мы закончили, – проговорил Синтер. – Поместите Эревешича обратно в его покои. Пошлите весть принцу Даэринту, что завтра утром мы доставим пленника сами.
Двое взяли его под мышки. Их ладони жесткие, как оковы.
Подле Синтера возникла цветочная святая. Руки в красных пятнах от крови, и в зеленых – от сока из раздавленных стеблей.
– Он, патрос, зовет вас. Наверх, во дворец, – выпалила она, в спешке глотая слова. – Что-то назревает. Он сказал… сказал, что «Великая Отповедь» вышла из порта.
– Кто был замечен? Какие боги? – пристал к девчонке Синтер, хватая за плечи. Она вздрогнула от прикосновения. – Это Ишмира? Ульбиш? Лирикс? – Девочка в смятении замотала головой.
На Священном холме собирается, густеет божественность. В вышине над садом волнуются и текут облака, образовывая непомерные фигуры, что, казалось, склоняются к земле, будто слушают.
Синтер заозирался по сторонам, схватил из-под оплетенной плющом арки декоративный фонарь и всучил его одному из святых.
– Проси Нищего Праведника наставить тебя на путь, сука, истинный! Давай скорее, кто там у них? В которого придурка метит Келкин?
Святой неуклюже поднял фонарь. Светильник не воссиял лучом откровения. Какое бы чудо ни надвигалось сейчас на них, оно не из желанных для Синтера. Теревант напрягся в руках пленителей, но те чересчур могучи, не высвободиться. Присутствие богов даровало им нечеловеческую мощь, и сейчас, этим вечером, боги сильны как никогда.
Сильны как никогда. Здесь, при своих храмах.
Что там вычитала Эладора в записках с явочной квартиры на Гетис Роу? Он вспоминал некрасивые, подчиненные голой целесообразности фразы. Будто если из описания действия не выбросить все величие и загадочность, оно не сработает…
– «Чтобы обеспечить полную аннигиляцию эфирного узла, необходимо достичь локального максимума божественного присутствия», – громко произнес Теревант.
Синтер уставился на него:
– Чего?
– Один из документов Ванта. В нем описывались божьи бомбы. Какая-то военная разработка. Их идеальная цель – большой храм, полный святых. Все боги собраны как на ладони.
Синтер застыл.
– Келкин не станет. Куда ему, хер посмеет.
Хватка святых обмякла, и Теревант смог пожать плечами:
– По мнению Бюро, он на такое способен.
– Нас предали! – верещит Сильва с кресла. – Он задумал ударить по нам!
Неожиданно растеряв уверенность, святые смотрели на Синтера, ожидая его руководительства. Воздух в саду неествественно тих, будто небеса затаили дыхание. Неужели Келкин их предал? Неужели город обратил против них свое самое грозное оружие?
Синтер стоял между ними как человек, который уже знает, что в него попала пуля, но пока еще не чувствует боли.
На минуту Теревант опять оказался на взморье у Грены. Чайки кружат перед мысленным взором над пустой, безбожной долиной. Там же видны и другие фигуры – доспешный рыцарь с мечом из огня, женщина в венке из цветов. Два тощих силуэта ковыряют ил, раскапывая обломки металла – при этом один из них светит фонарем. Хранимые Боги рядом, и даже Теревант способен к ним прикоснуться. Беззвучные фигуры заходят в прорехи его памяти, пробуют на ощупь прибрежный песок.
А потом…
– Разбегайсь! Врассыпную, говно бестолковое! – Синтер набрасывается на своих новоиспеченных святых, расталкивает их, осыпает богохульнейшей бранью. Неистово поносит богов. Срывает с себя знак Хранителей, отшвыривает, втаптывает в грязь. Если бы мог, он спалил бы храмы, отрекся от короля, выгнал паству взашей. Все, что угодно, только бы раздробить сгусток божественной силы над этим холмом. Все, что угодно, только бы хоть немного вывести Хранимых Богов из-под летящей божьей бомбы.
Сильва валится навзничь, выпадая из кресла, но невидимые руки подхватывают ее. В минуту левитации ее голова так и мотается на обмякшей шее, зато правая рука становится крепка, как башня, и воздевает меч к райским кущам.
И кущи отвечают ей.
Молния грохочет с небес над Священным холмом, озаряя полыханьем весь город.
Глава 41
Шпион сидел и ждал в пустой допросной. За стенами комнаты тюрьма ходила ходуном, надзиратели носились туда-сюда, алхимики с чародеями суетились со своими устройствами.
Даже сквозь толстый камень старого форта шпион чувствовал круговорот сил. Словно под изнанкой этого мира завращались огромные невидимые шестерни и приводы, сцеплялись зубья валов. Алик представил, как Эмлина перемалывают эти валы.
Шпион подавил незваную мысль. Это необходимая жертва.
– Услуга от Бюро, – шикнул он. – Мы вас покамест куда-нибудь законопатим, целее будете.
– А что с Лис?
– С ней все как надо. Ее слушаются и король, и патрос – и оба играют как по нотам. Союз Хайта и Церкви окреп. Корона не сможет обвинить в вашем похищении Церковь. А Лиссада будет все отрицать, крыть вас последней сволочью, убившей ее мужа. – В голосе Лемюэля звучало восхищение. – Я же советовал вам проваливать из этого города ко всем чертям. Надо было меня слушать.
– Это же ты мне врезал! На Фестивале. Ты меня вырубил!
Лемюэль закатил глаза.
– Да не я, а посольские от Даэринта. Из его кружка приближенных.
Лемюэль поддерживал достаточно скорый темп, чтобы раны болезненно мешали Тереванту двигаться, и явно об этом знал. Агент покосился, не пряча любопытства:
– Так это вы убили его? Посла?
– Нет.
– А я бы убил, стоило б только ей меня попросить. – Он пожал плечами. – Уходим через сад.
Тяжелую дверь запирал надежный замок, но у Лемюэля при себе был ключ.
– Живее, – бормотнул Лемюэль, направляя Тереванта под завесу деревьев. Выбрав маршрут подальше от фонарей и свечей, он вывел их на тропу, скрытую высокой травой и кустарником. Воздух перенасыщен непривычными запахами: медовая сладость цветов причудливо переплеталась с вонью горелого сала из трупных шахт. Их бегство было настолько внезапным и стремительным, что смахивало на сон. Будто Теревант забыл во дворце немалую часть своей души, и за Лемюэлем плетется его опустошенное, израненное тело.
За деревьями проглядывала древняя садовая стенка из камня, оплетенная плющом. Полуразрушенный забор и вывалившиеся камни поросли мхом, а сад ниспадал вдоль ограды по зеленому склону.
– Там будет вход в упырьи туннели, – сказал Лемюэль. – Уйдем под землю.
Они нырнули в более густую, темную часть садов, где над затененными клумбами нависали плакучие ивы. Лемюэль замедлил ход, радуясь, что им удалось скрыться с глаз. Теревант немного постоял, опирясь о дерево – переводил дыхание. Он оглянулся на темнеющий массив дворца – верхние этажи по-прежнему четко вырисовывались на фоне огненного заката. Он поискал окно комнаты, в которой разговаривал с Лис, но откуда ему знать, где оно и на эту ли сторону выходит. Последние лучи солнца, сверкая на блестящей крыше, творили в воздухе призрачные наваждения. Он заморгал – в небе на короткий миг будто проступили смутные контуры. Внезапно повеяло грозной мощью. Возникло ощущение, сходное с тем, что было при Эскалинде, на подступах к вражеским храмам. Хранимые Боги здесь, совсем рядом. Так близко, что даже Теревант способен их почуять.
– Двигай, – зашипел Лемюэль, – идиотина! Туннель уже вот он!
Лемюэль дернул его за локоть, увлекая вниз, на очередную тенистую дорожку в окружении цветов.
– Постой, – сказал Теревант. Он видел, что что-то не так, где-то поджидает опасность, – но не сразу сообразил, в чем именно она заключается.
Стояли сумерки, а все цветочные бутоны раскрыты. Он присмотрелся к одному из цветков, и тот взглянул на него в ответ.
В серединке каждого соцветья проклевывалось по человечьему глазу. Один и тот же глаз в каждом из тысячи цветов.
– Святая, – произнес он. Попытался произнести. Вдруг в ту же секунду цветник заглотил Лемюэля. Руки – одна и та же рука много раз – выпростались из травы и тянули агента вниз. Теревант уцепился за его пояс, рванулся назад, на каменистый песчаник, выдергивая Лемюэля из смертоубийственной флоры.
– Назад, – крикнул Лемюэль, – в карету! – Хайтский экипаж стоял по другую сторону забора. Пистолет агента гаркнул, бутоны взорвались дождем кровавых лепестков. Они понеслись обратно, к карете – освободиться из-под стражи не вышло. Пред божьим гневом трения между Бюро и Домами отброшены.
Неусыпные услыхали их крики и тут же рванули на помощь. Мечи наголо, боевой клич Хайта наполнил воздух свинцовой тяжестью. Оба воина-скелета вскарабкались на садовый забор со сверхъестественной ловкостью мертвых. Теревант на бегу разглядел, как двое неусыпных стоят наверху и осматривают подлесок, подобно часовым у бойниц Старого Хайта.
Взъярилась молния – с небес или с крыши дворца, Теревант и не понял – и один из неусыпных сразу был испепелен ее вспышкой. Осколки костей ливнем разлетелись по цветам. Второго – вторую – ударной волной перекинуло за стену, тяжело швырнуло в кусты. Она попыталась бежать, но молот Вещего Кузнеца догнал ее. Взмах невидимого бойка сшиб неусыпную наземь, расколов череп. Она попыталась встать, и незримый молот ударил снова, вбивая ее в гравий дорожки. А потом снова – и снова, и снова.
Теревант хотел броситься к упырьему туннелю, на который указывал Лемюэль, но из теней сада повыскакивали новые убийцы. Двое приблизились к Тереванту с разных сторон, достали пистолеты, но не открывали огонь. Естественно – мертвым он опаснее живого. Вместо этого его отрывисто двинули в грудь, прямо в перебинтованную рану, и воздух вылетел из легких. Он споткнулся, и его взяли под руки.
Третий схватил Лемюэля, с легкостью его пересилив. Вытащил меч, и жестокое белое пламя заплясало на кончике, распугивая тени. Лемюэля покинула боевитость – нет надежды выстоять и против одного святого Хранителей, не говоря о двух.
Или трех.
На тропинке показался Синтер, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидела Сильва Даттин, укутанная в одеяла. Голову она запрокинула набок. Из уголка рта стекала полоска слюны; на коленях, примотанный к креслу, лежал меч.
– Проклятье! Не вздумайте мне сказать, что вы позволили-таки скелетам вмешаться! – выругался Синтер. И харкнул в сторону дымящегося кратера.
Сильва что-то простонала, но не заговорила. Синтер вытер ей рот, смахнул слюни в маленький хрустальный фиал и убрал его в карман.
– Нынче она ходит под себя благодатью, наша милая Сильва. Глотнешь, Лем? Бьюсь об заклад, вылечит любые раны. – Он размашисто подступил к Лемюэлю. – Вот только не эту, хер ты хайитянский, безбожная тварь!
Меченосный святой вогнал лезвие в грудь Лемюэля. Оно вошло с ужасающей легкостью, настолько, что разрезало кости столь же беспрепятственно, сколь кожу с плотью. Священный огонь сжигает быстро. Даже его последний вскрик и то оборвался.
Синтер повернулся к Тереванту:
– Лемюэль был из местных честолюбивых пацанов. Этого говнюка кто только не перекупал за две полушки. Даэринт, Лиссада, Вант… даже мне попытался однажды продаться, мразишка. – Синтер взмахнул трехпалой рукой, отгоняя вонь горелого тела. – Ни за что не потерплю вероломных. Что заслужили, пусть то и жрут.
Сильва громко закудахтала – похоже, смеялась.
Тот факт, что Синтер не убил Тереванта на месте, подразумевал, что контрразведчик намерен использовать его живым. Например, выдать по договоренности Хайту, скрепляя союз между Хранителями и Короной.
– А кому верен ты, Синтер?
– Всеблагой Церкви, – сказал Синтер. – Боги на своем месте, я на своем, и нехер хавальник разевать на наш порядок. Ай, не переживай ты – Лиссаду Эревешич никто не тронет, хотя за вашей выходкой, естественно, стоит она. Дадим ей союз – только на наших условиях, без этой идиотской куклы, хайитянского короля. Парламент будет нашим. Город будет един и священен. Пора уже кончать все эти глупости. Келкину тоже пора. – Он пнул обожженные останки Лемюэля, как будто мертвым у его ног нечаянно оказался не тот враг.
До входа в упырий туннель подать рукой. И вместе с тем невообразимо далеко. Святые умели двигаться гораздо быстрее него, а еще быстрее летят их пули. Они его могли вылечить, а могли и убить, а потом подождать, пока он вернется назад неусыпным. Беги не беги – все дороги ведут в одно и то же место. К позорному возвращению на Хайт. Его заклеймят как злодея, братоубийцу. Последнего из рода Эревешичей, дурака, на котором отдохнула природа.
– Здесь мы закончили, – проговорил Синтер. – Поместите Эревешича обратно в его покои. Пошлите весть принцу Даэринту, что завтра утром мы доставим пленника сами.
Двое взяли его под мышки. Их ладони жесткие, как оковы.
Подле Синтера возникла цветочная святая. Руки в красных пятнах от крови, и в зеленых – от сока из раздавленных стеблей.
– Он, патрос, зовет вас. Наверх, во дворец, – выпалила она, в спешке глотая слова. – Что-то назревает. Он сказал… сказал, что «Великая Отповедь» вышла из порта.
– Кто был замечен? Какие боги? – пристал к девчонке Синтер, хватая за плечи. Она вздрогнула от прикосновения. – Это Ишмира? Ульбиш? Лирикс? – Девочка в смятении замотала головой.
На Священном холме собирается, густеет божественность. В вышине над садом волнуются и текут облака, образовывая непомерные фигуры, что, казалось, склоняются к земле, будто слушают.
Синтер заозирался по сторонам, схватил из-под оплетенной плющом арки декоративный фонарь и всучил его одному из святых.
– Проси Нищего Праведника наставить тебя на путь, сука, истинный! Давай скорее, кто там у них? В которого придурка метит Келкин?
Святой неуклюже поднял фонарь. Светильник не воссиял лучом откровения. Какое бы чудо ни надвигалось сейчас на них, оно не из желанных для Синтера. Теревант напрягся в руках пленителей, но те чересчур могучи, не высвободиться. Присутствие богов даровало им нечеловеческую мощь, и сейчас, этим вечером, боги сильны как никогда.
Сильны как никогда. Здесь, при своих храмах.
Что там вычитала Эладора в записках с явочной квартиры на Гетис Роу? Он вспоминал некрасивые, подчиненные голой целесообразности фразы. Будто если из описания действия не выбросить все величие и загадочность, оно не сработает…
– «Чтобы обеспечить полную аннигиляцию эфирного узла, необходимо достичь локального максимума божественного присутствия», – громко произнес Теревант.
Синтер уставился на него:
– Чего?
– Один из документов Ванта. В нем описывались божьи бомбы. Какая-то военная разработка. Их идеальная цель – большой храм, полный святых. Все боги собраны как на ладони.
Синтер застыл.
– Келкин не станет. Куда ему, хер посмеет.
Хватка святых обмякла, и Теревант смог пожать плечами:
– По мнению Бюро, он на такое способен.
– Нас предали! – верещит Сильва с кресла. – Он задумал ударить по нам!
Неожиданно растеряв уверенность, святые смотрели на Синтера, ожидая его руководительства. Воздух в саду неествественно тих, будто небеса затаили дыхание. Неужели Келкин их предал? Неужели город обратил против них свое самое грозное оружие?
Синтер стоял между ними как человек, который уже знает, что в него попала пуля, но пока еще не чувствует боли.
На минуту Теревант опять оказался на взморье у Грены. Чайки кружат перед мысленным взором над пустой, безбожной долиной. Там же видны и другие фигуры – доспешный рыцарь с мечом из огня, женщина в венке из цветов. Два тощих силуэта ковыряют ил, раскапывая обломки металла – при этом один из них светит фонарем. Хранимые Боги рядом, и даже Теревант способен к ним прикоснуться. Беззвучные фигуры заходят в прорехи его памяти, пробуют на ощупь прибрежный песок.
А потом…
– Разбегайсь! Врассыпную, говно бестолковое! – Синтер набрасывается на своих новоиспеченных святых, расталкивает их, осыпает богохульнейшей бранью. Неистово поносит богов. Срывает с себя знак Хранителей, отшвыривает, втаптывает в грязь. Если бы мог, он спалил бы храмы, отрекся от короля, выгнал паству взашей. Все, что угодно, только бы раздробить сгусток божественной силы над этим холмом. Все, что угодно, только бы хоть немного вывести Хранимых Богов из-под летящей божьей бомбы.
Сильва валится навзничь, выпадая из кресла, но невидимые руки подхватывают ее. В минуту левитации ее голова так и мотается на обмякшей шее, зато правая рука становится крепка, как башня, и воздевает меч к райским кущам.
И кущи отвечают ей.
Молния грохочет с небес над Священным холмом, озаряя полыханьем весь город.
Глава 41
Шпион сидел и ждал в пустой допросной. За стенами комнаты тюрьма ходила ходуном, надзиратели носились туда-сюда, алхимики с чародеями суетились со своими устройствами.
Даже сквозь толстый камень старого форта шпион чувствовал круговорот сил. Словно под изнанкой этого мира завращались огромные невидимые шестерни и приводы, сцеплялись зубья валов. Алик представил, как Эмлина перемалывают эти валы.
Шпион подавил незваную мысль. Это необходимая жертва.