Святой из тени

За дверью послышалось сопение. Какой-то упырь принюхивался к разносортным запахам.

– Алик? – это оказалась Барсетка.

– Я здесь.

Дверь скрипнула. Лязгнул замок. Барсетка ввалилась в допросную.

– Мы приплыли тебя забрать, – сказала она. – Тебя, Эмлина и… Ее голос изменился, перейдя на глубокий рык. – КАРИЛЬОН. ТЫ ВИДЕЛ, ГДЕ Карильон?

«Девушку в тюремной камере».

– Внизу.

Барсетка заломила руки.

– Я ее заберу – но стой, Эмлин! Я учуяла его запах снаружи, на скалах. Его отвели туда, на это…

Ее оборвал исполинский громовой раскат. Гроза разверзлась прямо над тюрьмой. Содрогнулся весь остров.

Это была не божья бомба. Что-то другое.

– Что там такое? – Все, о чем мог думать шпион, это о нападении. Быть может, вторжение началось!

– Наверх, – сказала Барсетка. Они выбежали за дверь и по узкой лестнице вскарабкались на крышу форта.

Вон там, неподалеку от берега, качалась «Великая Отповедь». Из пробитой в ней дыры курился густой дым. Винты отчаянно месили воду, но она быстро тонула на мелководье острова Чуткий. На палубе копошились крошечные человечки. Божья бомба висела там же, в своей люльке. Гибнущие моряки, шатаясь, тянулись к ее темной кляксе, из последних сил пытаясь выстрелить по тому, кто…

Кто.

Восемь ног изогнулись от горизонта до горизонта, вздыбились выше небес. Восемь глаз, как настоящие луны, сверкали безумьем и ненавистью. Жвала подрагивали, вкушая тайны каждой живой души в этом городе, а клыки роняли божественную отраву, которая шлепалась на южную стену форта и плавила камни. Солнце не садилось – оно удирало от хозяина теней, властелина нашептываний.

Барсетка бросилась на настил, когда божий взор окинул их. Смертным не вынести прямого внимания божества. Снизу, во дворе, и стража, и заключенные точно так же кидались на землю; чародеи куклились за противоударными щитами утроенной обережной силы и трепетали перед призванным ими самими ужасом.

Шпион стоял прямо, встречая рок, который он себе уготовил. «Огонь, сучьи твари», – молил он, понукая пушкарей «Великой Отповеди» превозмочь бурлящие волны, дым, хаос – и выстрелить из орудия. «Топчите умирающих – вы им ничем не поможете. Их еще прославят, новых мучеников. Только запустите проклятую бомбу!»

Серебристые нити предназначения сплетались вокруг явленного бога столь плотно, что тоже становились видны, миллиард предпосылок стягивался к этой единственной во времени точке. Ткач Судеб взвизгнул в негодовании, когда опробовал одну прядь этой паутины, потом вторую, но не смог вырваться на свободу из пут алхимической машины. Он не мог отстраниться, никак, пока она в связке с Эмлином. Согласованность действовала двояко. Машина преобразовывала святость Эмлина в аркан, которым стягивала бога с небес, заставляла его проявиться. Будь наготове божья бомба, и ловушка захлопнется.

Один моряк доковылял по палубе «Отповеди» до пусковой люльки, положил ладонь в рукавице на рычаг механизма. Ощупал курки – увечные пальцы пытались исправить повреждения от взрыва. Ну же, еще совсем чуточку.

Капкан обладал огромной прочностью и был искусно устроен, но Ткач Судеб старее, чем мир. Не бывало ловушки, которую он не перехитрил бы в итоге. Катушки предназначений разматывались в новую паутину, полотно иных возможностей. И одна прядь встретила отклик в физическом мире. Новое развитие событий. Выход.

Перед тем как было явлено чудо, произошла, однако, краткая заминка. Возможно, некая часть Эмлина призадержалась в ужасных объятиях бога.

Это дало шпиону миг, чтобы пригнуться, когда судьба бичом хлестнула над ним.

Огонь на «Великой Отповеди» дошел до резервуаров с флогистоном, и корабль извергнулся во второй раз. Этот взрыв переломил плавучую гору пополам. Невезучего моряка убило мгновенно, его тело разнесло на куски.

Форштевень тонул, унося с собой божью бомбу – шпион осязал страшный облик орудия, даже когда оно опускалось, пронизывая сорок футов воды. На корме лопались двигатели, раскидывали во все стороны осколки горящего металла. Один крупный кусок – достаточный, чтобы проколоть человека – воткнулся в дюйме от места, где стоял шпион.

Другие обломки шрапнелью высеялись по двору, разжигая пожар. Острый штырь хрустнул по поверхности зеркальной вышки, вышибая на землю осколки стекла. Крыша распределительного барака уже вся в огне. И вот пламя облизнуло баки с успокоительным газом.

Раздался третий взрыв, в этот раз на самом острове, выброс мертвенно-зеленого пламени от загоревшейся емкости. Огонь устремился по резиновым трубкам, что соединяли баки с камерами. Все клетки со святыми подключены к этим бакам, равно как и половина помещений внутри комплекса форта. Зеркальная башня полыхнула лютым сиянием, отразив дюжину одновременных пожарищ.

С подвыванием гасли эфирные лампы. В море к югу от острова зашипел фонтан искр, с этим машина вызова богов и заглохла. Воплощение Ткача Судеб пропало, паук истаял призраком, уходя в свою незримую обитель.

Барсетка сгребла шпиона в охапку, поволокла вниз по ступеням. Она повизгивала, животно фыркала в панике и смятении. Они миновали огненный ад, ранее бывший допросной. От горящего сопла распылителя с потолка падали сгустки расплавленной резины.

– Скорее наружу. Скорее наружу, – постанывала Барсетка. Она подлезла к ближнему окну, попыталась протиснуться, но окно было слишком узким. Обезумев от ужаса, она зацарапала когтями кладку.

– Идем! – Теперь он ее повел, потащил за собой к ступеням. Лестничный колодец задымлен, но огня пока еще не видно. Они сбежали вниз до первого яруса. Снаружи царил хаос. Весь форт целиком охватил огонь – а может, и вообще целый остров. Зеленовато-синий дым притушил закатные краски.

Рев пожара натолкнулся на ружейный грохот. Святые вырвались из клеток. Прекратилась подача газа, и теперь не все молитвы узников оставались без ответа.

– Пора уходить с острова! – твердо заявил он.

– Я должна отыскать мисс Даттин. И Кари. – Барсетка сжала когтистый кулак и ринулась в чад и безумие, объявшие крепостной двор.

А шпион пошел дальше. Ворота тюрьмы были открыты, и никто их не охранял.

Впереди – пристань. Отсюда видны огни идущих к ней лодок – лучи разрезали дым, что катится над водой. Лодки заберут любых выживших в этом пожарище. Все, что ему надо – просто подождать их у берега. Быть может, в тюрьме сгорят все до единого, зато шпион спасется.

Ну, до поры до времени. Воплощение Ткача Судеб изгнано, однако Ишмира давно в пути. Кракен плывет, промеряет морскую пучину. Облачная Роженица расчищает горизонт. Напутствие Благословенного Бола разносится перезвоном каждой монетки на гвердонском рынке. И впереди их всех шествует Царица Львов. А орудие его отмщения лежит в сорока футах под водой на дальнем конце островка.


Раздался какой-то горестный, протяжный возглас – нечто между всхлипом и вскриком. Он не мог понять, откуда доносится этот стонущий звук, пока не осознал – его издает он сам.

Шпион, может, и выживет, но его дело рухнуло.



Эладора в ужасе смотрела, как взрывается «Великая Отповедь». Нос тонул в волнах, унося на дно основу гвердонской обороны. Осколки и искры от полыхавшей кормы разлетались по всему форту, запаливая пожары. Когда газовые баки взлетели на воздух, пошатнулась вся башня. На какой-то миг она разглядела на крыше старого форта две фигурки. Барсетка и Алик.

– Простите, я должна уйти, – начала она, но комендант башни придержал ее и указал под стол.

– Сядьте сюда, – велел он, – наденьте дыхательный аппарат.

Заклацал эфирограф, дюжина сообщений полезла разом. Командир рявкал приказы. Часть стражи отправили вниз, поддерживать порядок в камерах. Кого-то отрядили на стены, поручили сигналить судам в море, чтобы подходили принимать выживших, а также разрушили блоки машины, прежде чем беглые святые сумеют ею воспользоваться. Снизу слышались вопли, визг, пальба. Эладора спряталась под столом, как было велено, стараясь не мешаться военным, пока они организовывали безнадежную оборону тюрьмы. Дворик снаружи стал миниатюрной Божьей войной – чокнутые святые дюжины пантеонов разом припомнили давние обиды и призвали силу с небес.

Дымные облака клубились в воздухе. Походило, будто люди в башне, как в стеклянной лодке, плывут по огненному морю. Будто снаружи – чужой им мир, а единственной связью со здравым рассудком остался стрекочущий эфирограф. Оператор зачитывал послания четким, отрывистым тоном – верный выучке, невзирая на погром, он докладывал о гибели «Великой Отповеди», отвечал на лихорадочные расспросы с Мыса Королевы, парламента, десятка других станций.

Эфирограф зачирикал снова.

– Сэр, Мыс Королевы производит наводку на нас. Они выстрелят через двадцать минут. Полный залп ревунов.

– Трубите приказ об эвакуации, – отчеканил капитан.

Мыс Королевы утыкан пушками, как иголками, и самые большие крепостные орудия способны простреливать всю протяженность залива. Они окатят остров минами-ревунами, из капсул вырвется флогистон и выжжет все начисто.

– Строимся на первом этаже, – оповестил командир. Он застегнул маску и проверил пистолет. – Выступаем напрямик к воротам. Эддер, Валомар – обеспечите огонь прикрытия с башни. – Он повернулся к Эладоре: – Мисс Даттин, вы с нами. Только пригибайте голову.

– Я приехала сюда по распоряжению министра Келкина, чтобы забрать троих задержанных. Уехать без них я не могу.

– Если они не сели на лодку, мисс Даттин, то я ничего не могу тут поделать.

– Эффро Келкин лично…

Он указал на эфирограф:

– Уведомите его сообщением, если хотите. Хоть самого его тащите сюда, коль пожелаете. Это ничего не изменит. Времени не осталось.



Шпион брел по каменистому пляжу, не обращая внимания на пылавшую позади крепость и шум разорения. Зашел в прохладную морскую воду и смыл с лица сажу.

Смыл все остатки газа.

Смыл Икс-84, провалившегося агента Ишмиры.

Смыл Сангаду Барадина – пусть имя и лицо его дрейфуют помалу к устью бухты.

Смыл сотню других имен, что когда-то носил.

Его план потерпел крах. Найдутся ли у него силы начать заново где-нибудь в другом месте? Он уже был неполной сущностью, когда причаливал в Гвердоне, и с тех пор только терял себя.

Быть может, лучше все бросить?

Он начал развоплощать, смывать последнее оставшееся у шпиона имя, когда вдруг Алик услыхал, как вдалеке плачет Эмлин.

Эмлин попал под прожектор одного из катеров, и на него проливался свет сквозь мглу. Он был прикован к железному сиденью на зубце скалы в окружении оккультных устройств. Механические круги призыва вращались, как молитвенные барабаны. Остывали эфирные моторы. Стояли баки с медузами – взрощенные на человечьих душах, они слепо восторгались и почитали любое божество, какое бы им ни показали. А позади мальчика высилась статуя Ткача Судеб с Часовенной улицы.

Лодка разворачивалась, команда спешила пустить в ход палубное орудие.

Повернувшись, Алик пробултыхал к берегу. Потом побежал, перескакивая с камня на камень вдоль тощего огрызка суши, навстречу торчащей из моря скале. Он мчался наперегонки с канонеркой, наперегонки с залповым зарядом палубного миномета. Команда лодки засекла его, их окрики велят повернуть назад.

Он не остановился, и тогда по скалам затрещали выстрелы ручного оружия. Алику все равно, он дух, обрубок, ложь изреченная в образе человека. Разве он существует на свете?

Но Эмлин – настоящий. Каким бы мальчик ни был, он – настоящий. Из плоти и крови, весь такой смертный, такой уязвимый. Преподнесенный богам, невинным ребенком вошел в Папирусные гробницы. И с тех самых пор принадлежал Пауку.

Алик бежал к своему ребенку. Сердце тяжело молотило в груди, легкие разъедал колючий дым. Впервые он чувствовал в себе жизнь.

Голова Эмлина запрокинута набок. Глаза разъехались, с губ свисала слюна. Лицо перемазано кровью, бегущей из ушей, из носа. Мальчишка провел сквозь себя полную мощь целого бога – было бы чудом, сохрани он разум. Через камни и поломанные механизмы Алик перелез к нему. Металл круга призыва горячий, раскаленный. Через трещинки в кожухах эфирных моторов в мир утекало волшебство.

– Эмлин?

Мальчик увидел Алика – и словно очнулся от злого кошмара. Боги нижние и верхние, боги всех народов и стран – он еще жив! Его глаза посветлели, он кашлянул, сплюнул кровь и откликнулся:

– Я хочу домой.

Эмлин пристегнут к железному креслу, на его тяжелых оковах насечены руны связывания. Алик дергал замки, пытаясь понять, как разомкнуть их механизм, но они были защелкнуты слишком туго. Он дергал и цепи, молотил по ним камнем. Царапал их, сдирал пальцы в кровь.