Святой из тени
Часть 37 из 81 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мать, прекрати! – Эладора отвесила матери пощечину, так крепко, как смогла. К ее удовлетворению, это возымело успех – пламя ушло, меч снова стал палкой, а Сильва судорожно зашаталась. Шатер словно вращался вокруг обеих; где-то вдалеке Эладора услышала, как небо прорезал гром. Хранители зовут его гласом Святого Шторма.
Эмлин пополз, не встававя с пола, он жалобно скулил, укачивал обожженную руку. И тут, невозмутимо, будто вытирала пятнышко грязи, Сильва наклонилась и провела ладонью по вздутой коже на руке Эмлина. Новое чудо – его раны исцелились в одно мгновение, на коже осталась только полоска красноты.
– Он… он… – Сильва опять грузно оперлась на трость, покачиваясь вперед-назад, словно собиралась грохнуться без чувств. Трость дымилась. – И ты – ты тоже. Ты… – Она теперь заплеталась, лицо одрябло. – Карильон. Ты с ней встречалась. – Голос у Сильвы странный, и вновь у Эладоры появилось болезненное впечатление, будто сквозь мать разговаривает нечто иное.
– Да, в Новом городе. Она мне жизнь спасла.
– Коварны ложные друзья. Но путь к истинным богам тернист.
Сильва покачнулась вперед и взяла Эладору за руку с ошеломляющей нежностью.
– Ах, помнишь, милая, как мы поднимались в горы к часовне Святой Алины? Лучи солнца блестели, как лезвия, они сдирали шкуру с этого мира и обнажали нам самое главное. Спасение нашей семье. Спасение нашему городу. Ох, дитятко, мы были так близки с тобой. – Сильва обняла Эладору, синюшные руки со стальными костями сомкнулись на ней, как захлопнулась клетка. Эладора застыла.
Полог шатра откинулся вновь, за ним показалась Мхари Воллер. Она поспешно вошла, легонько стукнула Сильву по руке и заворковала:
– Сильва Даттин, дорогая Сильвушка, нельзя тебе от меня убегать. Ты так ясно видишь богов, что не смотришь под ноги. Пойдем, тебе надо подготовиться. Вспомни, сегодня Цветочное Благословение и тебя ждут на службе. – Она повела Сильву из палатки, бросив обеспокоенный взгляд на Эмлина. Снаружи бурый поток приверженцев Хранителей в рясах, подобных той, что надета на Сильву. Спускаясь на поле, они выпевают хоралы и громко читают псалмы. Воллер тихонько подтолкнула Сильву, и та нетвердо побрела в толпу, присоединяясь к шествию. Ее голос сразу же влился в общий хор и был прекрасен, словно наплыв сладкозвучной мелодии большого церковного органа.
Эладора бросилась к Эмлину, оказать первую помощь. Мальчика трясло, и он оттолкнул ее, когда она опустилась рядом с ним на колени.
– Ничего страшного, – буркнул он. – Раны на нем пропали столь стремительно, что Эладора засомневалась – не померещились ли?
– Дай осмотрю, – настаивала она, но мальчик резко отстранился и вскочил на ноги, будто его дернули невидимые нити.
– Со мной все хорошо, – уперся он. Вытер лицо о плечо рубашки, сплюнул – и вот уже улыбается снова.
Ее временный ассистент Риадо просунул свою лопоухую голову под полог.
– Келкин выступает. Пора.
Чертово выступление. Ей надо идти, как бы ни хотелось остаться и приглядеть за Эмлином. Эладора поманила Риадо внутрь. Дала несколько монет и попросила увести Эмлина и тщательно о нем позаботиться. Купить все, что захочет. Найти целебную мазь. Мальчик оправился подозрительно быстро, и Эладора поставила зарубку – переговорить с Аликом о сыне. Если с Божьей войны за ним тянется духовная порча, то быть рядом с мальчишкой опасно для каждого. Если его поймает стража, то тут же отправит на Чуткий.
У выхода из шатра ее поджидала Воллер.
– Леди Воллер, если вам угодно считать себя хранителем моей матери, то, пожалуйста, предохраните ее от нападений на моего помощника. – «Кормите ее впроголодь», – подмывало Эладору добавить. «Засадите в позолоченную клетку. Держите в строгой узде, ибо кто знает, что наворотит она в своей ужасной силе. Сделайте с ней то, что Хранителям полагается делать с богами».
– Она хотела тебя повидать. Она переживает за тебя – говорят, Эффро гоняет тебя по Новому городу, подвергая разным опасностям.
– Какое трогательное беспокойство!
– Оно искренно. Она не… Она предстала не в лучшем виде, Эладора. Ты расстроила ее, и она потеряла контроль. Все потому, что она так редко бывает с тобой. Если бы вы виделись чаще, она не была бы в таком напряжении.
– Я должна идти на выступление Келкина. – Эладора подняла сумку. Кожа обуглилась – должно быть, соприкоснулась с огненной тростью матери. Внутри, кажется, все цело – неколько папок с промлибовскими документами, записная книжка, кошелек, отломленная рукоять меча Алины, что отдал ей Синтер, и этот безобразный роман «Костяной щит».
– Что-то не так? – Воллер нависла над ней, вглядываясь из-за плеча. Эладора закрыла сумку.
– Нет, все замечательно.
«Костяной щит» напомнил о недавней краткой встрече с Теревантом Эревешичем. У него экземпляр «Духовной и светской архитектуры» – и не просто экземпляр, а ее экземпляр. Во время Кризиса она забрала книгу из университетской библиотеки и в итоге таскала с собой по всему городу. Книга описывала возрождение Гвердона после войны с Черными Железными Богами трехсотлетней давности. Иллюстрировала, как постройки эпохи Восстановления возводились над разрухой, сожженными храмами, замурованными башнями прежних чудовищных божеств. В последний раз книга оставалась в берлоге Синтера, его конспиративном доме. Она вспомнила, как читала ее, как погружалась в былое, чтобы забыться от окружающих бед. Как пряталась в спальне, пока убийцы резали всех и вся в этом доме. Как эта книга опять нашла ее после всего того кошмара? Выследила, будто отрастила лапки и выползла из темного прошлого, с кровавыми пятнами на страницах.
Все вокруг стало далеким и зыбким. Показалось, что солнце давит с небес, залезло под череп и выжигает мозги. Эладора со стороны увидала, как сама согнулась в рвотном позыве. Фестиваль волчком завертелся вокруг. Тут же кудахтала Воллер, придерживая Эладоре волосы, пока ту рвало. Некоторые прохожие зубоскалили, потешаясь над пьяной девкой.
– Ничего страшного, милая. – Воллер достала платочек, промокнула ей рот. – Я тоже постоянно нервничаю перед большими выступлениями, даже если ни слова не должна произносить сама. Знаю, ты писала для Келкина речи. – Она достала серебряную фляжку и вложила в руки Эладоре. – Сполосни горло. Это лекарственная настойка, чудесное средство.
Эладора набрала в рот из фляжки, едва не захлебнулась, потом отпила второй раз.
– Там еще и джин, – призналась Воллер.
Воллер думает, что она переживает из-за речи Келкина. Но ей эти выборы – целительный отдых. Они так восхитительно мелочны и приземленны. Очаги и надгробия, улицы и округи, придирки к законодательству. Все это о делах здесь и сейчас, а не о богах и чудовищах. С ней происходит что-то другое.
– Я должна идти на выступление, – опять говорит Эладора и, спотыкаясь, направляется к главной фестивальной площадке. Кружится голова, и по пути ей приходится опираться на руку Воллер.
Глава 26
Хайитянский охранник нашел Тереванта в пивной палатке и сообщил, что в павильоне требуется его присутствие. Прибыла леди Лиссада. Теревант двинулся за стражником. В отдалении слышались рокот огромной толпы и гул жреческих псалмов. На дорожках среди палаток уже не так людно, как час назад. Всех тянуло к главному зрелищу Фестиваля Цветов.
Почти всех. Снаружи его ожидал Даэринт в сопровождении письмоводителей из посольства. Писцов бывший принц отпустил и пошаркал вместе с Теревантом в павильон. Зной стоял невыносимый. Даэринт был как высохший стебель, опаленный солнцем.
– Это недостойно. – Даэринт придирчиво одернул на Тереванте мундир, сердито морщась от пивного дыхания. – По счастью, свидетелей было немного, но подлые собаки из Бюро все равно подхватят весть. Шпионы падки на скандалы почище базарных торговок. Ну и идиотина же вы!
Тереванту хватило выпитого, чтобы гнев старичка скорее забавлял его, нежели оскорблял.
– Я думаю, Лис поймет.
– Была у меня двоюродная сестра, – шептал Даэринт, пока застегивал на Тереванте плащ, – которая навлекала на семью позор. Рхаен ее звали. Мы отправляли ее за море, но она вернулась. Посылали в академию, но ее исключили.
– Такая дама мне по душе.
– После того как мою мать увенчали Короной, Рхаен упала со ступенек дворца. Пьяная была. Неслыханная трагедия. – Даэринт затянул плащ, как удавку, и опять закрепил застежку. – К неуспению ее не готовили, и некроманты не успели к ней вовремя, молителем она не стала. Она умерла обесчещенной, тайком и вне касты.
– Поучительное наставление всем младшим отпрыскам.
Даэринт приостановился у кареты Лиссады. Понизил голос, чтобы не слышала выстроившаяся рядом охрана.
– Не отдавайте его. Заберите меч себе.
– Чего? – Теревант в замешательстве уставился на Даэринта. Дедуля что, съехал от солнечного удара? Зачем, во имя безымянного бога, Даэринт подговаривает его присвоить Меч Эревешичей? Даэринт, ближайший советник брата, первый секретарь, принц Империи, мать его за ногу, подбивает его на невероятное предательство. «Или это я совсем чокнулся?»
Даэринт зашикал на него:
– Берите меч и уезжайте. У вашего брата раздвоение помыслов. Он пытается спасти Империю Хайта и дом Эревешичей одновременно. Ему не разорваться на два дела разом.
– Вы спятили! – пролопотал Теревант, но Даэринт продолжал. Это не старческая придурь, его речь, очевидно, отрепетирована.
– Его желание – получить Корону, но долг перед мечом тянет его назад. Лучше избавить его от этого бремени. И вам тоже за это воздастся, да, да. – Даэринт теребил Тереванта за китель. – Да, на некоторое время вы станете изгоем за похищение меча, но когда ваш брат завоюет Корону, вы будете прощены и займете место старшего Эревешича. А до тех пор вы сможете выковать себе новую судьбу. В Хайте две прямые дороги к славе – армия и Бюро, и вы оступились на обеих из них. Возьмите меч и прорубите себе путь через бурелом! – Даэринт сунулся в карету, нажал на какую-то скрытую задвижку между сиденьями. Отошла панель. Внутри лежал меч. В ушах Тереванта зазвучал его шепот.
– Ольтик… он никогда меня не простит.
– Я непременно помогу ему все понять – и принять. Сделайте так, и его коронуют. Из него получится прекрасный правитель. А Корона смотрит дальше живых или мертвых. Он не перестанет любить вас. Примите клинок. – Даэринт отступил. – Я ничего вам не говорил, – хрипло каркнул он. Руки у него тряслись. Потом старик повернулся спиной и побрел к павильону, прикусывая костяшки на кулаке. Теревант остался стоять возле меча.
Выход Келкина на фестивальное поле превратился в шествие, а потом в демонстрацию. Во главе толпы вышагивали музыканты и исполнительницы танцев; за ними несли растяжки и флаги, скандировали, хлопали. Келкин не обращал внимания ни на кого. Эладора попыталась протиснуться к нему сквозь сутолоку, но приверженцы тесно сгрудились вокруг его персоны, не пробиться – а далее, на поле уже ждало в сотни раз больше народу.
Перевалило далеко за три, когда Келкин достиг помоста, и бесконечно тянулись речи меньших партийных фигур, прежде чем ему было предоставлено слово. Слушать саму речь Эладоре было необязательно – какую-то часть она написала сама, остальные куски Келкин уже полвека повторял слово в слово. Новый материал коснется лишь предложения нанимать в дозор городских упырей для защиты от враждебных святых. Он вберет в себя все услышанное здесь на встрече и чудесной алхимией своей харизмы заставит собравшийся люд пожелать, чтобы упыри надзирали над ними.
Выкрики «КЕЛКИН! КЕЛКИН!» наполнили поле, затем раздались ввысь – и наполнили небо.
Келкин поднимает руки, и толпа замирает в молчании.
Он выступает задиристо, нетерпеливо, с обилием цифр – все, что нужно, чтобы отбить у людей воодушевление. Но собственная убежденность и вечно бурлящая злость придают красноречию Келкина огонь, который распаляет слушателей. Он умудряется быть одновременно старым прожженным плутом, который знает, на какой рычаг надавить, как использовать любую уловку в системе – и факельщиком нового мира, стремящимся спалить все дотла и на пепелище возвести нечто лучшее. Он обещает проложить курс между нещадным разгулом гильдейского пиратства и духотой церковного застоя, привести город к обновлению и богатству – и подспудно намекает на готовность разобраться с любой угрозой. Светлое завтра не за горами, стоит лишь поверить в него – и в себя. Не нужны ни гильдии, ни боги, главное – труд, единение и милосердие.
– Умеет он завлекать, не растерял хватку, – молвила Воллер.
Эладоре стало легче на воздухе, подальше от шатра и от матери.
– Соблазнились вступить в промышленные либералы?
– Нет, – ответила та. – Взгляни на толпу. Они пришли не на него, а на Цветочное Благословение. Нет, кто-то за него проголосует, но этот город – не его и никогда его городом не был. Он и сам знает, как глубоко в людях залегла любовь к Хранителям. Город живет ради церкви, а церковь – ради города.
– Любовь? – рассмеялась Эладора. – Скажете еще, что ж-жениться – все равно что запереть невесту в подвале. Хранители веками единолично распоряжались душами гвердонцев! У людей не было выхода, кроме как поклоняться Хранимым богам.
– Они – боги нашего города, деточка. Наши боги, а не страшилища с чужих земель. Они любят нас – почему ж нам нельзя любить их в ответ? – Воллер склонилась вплотную, шепча на ухо сквозь рев толпы. – Тебе-то лучше других известно о том, как они избавили нас от Черных Железных Богов и заслонили от Божьей войны. Вообрази, где бы мы очутились без их благой милости! Ты и вправду считаешь, будто пара алхимических пушек остановит Ишмиру от вторжения?
– И поэтому вы решили, что все должны стать сафидистами? Мы должны оборониться от безумных богов, поэтому давайте подпитаем худшие порывы в наших, прирученных, пока они тоже не обезумеют и не начнут превращать нас в м-мам… в манекены!
Воллер шагнула назад.
– Эладора, деточка, прошу тебя. Угомонись и подумай – я знаю, ты не обделена мозгами. Хранители тебе не враги. Нижние боги, они даже ему не враги. – Она указала на Келкина, который хвастался оборотом торговли с Архипелагом. – Мы все хотим Гвердону добра. Мы все хотим мира – и поскорее закончить этот Кризис. И я первая признаю, что Хранители совершили много ошибок в прошлом, но боги никогда не отвращали от нас свою любовь. Городу нужны его боги.
– Это, – холодно произнесла Эладора, – в точности слова моего дедушки.
– О, бедное, надломленное дитя, – вздохнула Воллер. – Как бессовестно со стороны Эффро гонять тебя по Новому городу, когда ты еще не исцелилась от Кризиса. Тебе нужно немного передохнуть. Съезди домой и…
– Домой, в Вельдакр? К матери? Как же это я там отдохну? – сквозь разум Эладоры пронеслось воспоминание, образ давних лет, когда она была маленькой. Карильон – вечно эта Карильон – своровала из кладовой банку меда и убежала в сарай его есть. Наползли муравьи, привлеченные сладким. Кари увидела, как муравьи поедают капельки меда, и вытряхнула им на землю всю банку. Эладора вспомнила, как муравьи тонули в меду, прихваченные его липкой лаской, умирали от самого желанного. Страшна доброта богов.
Воллер продолжала умолять:
– Эладора, пожалуйста, помоги. Помоги нам вместе с Эффро. Всего лишь…
Ее слова утонули в реве толпы.
– Мой ответ – нет, – сказала Эладора. – Пакта между нами не будет. – Она ждала, что Воллер рассердится, или взмолится передумать, или тактично заметит, что Эладора всего-навсего одна из многих связей между Хранителями и промышленными либералами, и не ей говорить от имени Келкина, не говоря о всей партии. Она ждала, что фальшивый фасад собеседницы треснет, что напускная медовая сладость обернется чем-то жестоким и ледяным.
Эмлин пополз, не встававя с пола, он жалобно скулил, укачивал обожженную руку. И тут, невозмутимо, будто вытирала пятнышко грязи, Сильва наклонилась и провела ладонью по вздутой коже на руке Эмлина. Новое чудо – его раны исцелились в одно мгновение, на коже осталась только полоска красноты.
– Он… он… – Сильва опять грузно оперлась на трость, покачиваясь вперед-назад, словно собиралась грохнуться без чувств. Трость дымилась. – И ты – ты тоже. Ты… – Она теперь заплеталась, лицо одрябло. – Карильон. Ты с ней встречалась. – Голос у Сильвы странный, и вновь у Эладоры появилось болезненное впечатление, будто сквозь мать разговаривает нечто иное.
– Да, в Новом городе. Она мне жизнь спасла.
– Коварны ложные друзья. Но путь к истинным богам тернист.
Сильва покачнулась вперед и взяла Эладору за руку с ошеломляющей нежностью.
– Ах, помнишь, милая, как мы поднимались в горы к часовне Святой Алины? Лучи солнца блестели, как лезвия, они сдирали шкуру с этого мира и обнажали нам самое главное. Спасение нашей семье. Спасение нашему городу. Ох, дитятко, мы были так близки с тобой. – Сильва обняла Эладору, синюшные руки со стальными костями сомкнулись на ней, как захлопнулась клетка. Эладора застыла.
Полог шатра откинулся вновь, за ним показалась Мхари Воллер. Она поспешно вошла, легонько стукнула Сильву по руке и заворковала:
– Сильва Даттин, дорогая Сильвушка, нельзя тебе от меня убегать. Ты так ясно видишь богов, что не смотришь под ноги. Пойдем, тебе надо подготовиться. Вспомни, сегодня Цветочное Благословение и тебя ждут на службе. – Она повела Сильву из палатки, бросив обеспокоенный взгляд на Эмлина. Снаружи бурый поток приверженцев Хранителей в рясах, подобных той, что надета на Сильву. Спускаясь на поле, они выпевают хоралы и громко читают псалмы. Воллер тихонько подтолкнула Сильву, и та нетвердо побрела в толпу, присоединяясь к шествию. Ее голос сразу же влился в общий хор и был прекрасен, словно наплыв сладкозвучной мелодии большого церковного органа.
Эладора бросилась к Эмлину, оказать первую помощь. Мальчика трясло, и он оттолкнул ее, когда она опустилась рядом с ним на колени.
– Ничего страшного, – буркнул он. – Раны на нем пропали столь стремительно, что Эладора засомневалась – не померещились ли?
– Дай осмотрю, – настаивала она, но мальчик резко отстранился и вскочил на ноги, будто его дернули невидимые нити.
– Со мной все хорошо, – уперся он. Вытер лицо о плечо рубашки, сплюнул – и вот уже улыбается снова.
Ее временный ассистент Риадо просунул свою лопоухую голову под полог.
– Келкин выступает. Пора.
Чертово выступление. Ей надо идти, как бы ни хотелось остаться и приглядеть за Эмлином. Эладора поманила Риадо внутрь. Дала несколько монет и попросила увести Эмлина и тщательно о нем позаботиться. Купить все, что захочет. Найти целебную мазь. Мальчик оправился подозрительно быстро, и Эладора поставила зарубку – переговорить с Аликом о сыне. Если с Божьей войны за ним тянется духовная порча, то быть рядом с мальчишкой опасно для каждого. Если его поймает стража, то тут же отправит на Чуткий.
У выхода из шатра ее поджидала Воллер.
– Леди Воллер, если вам угодно считать себя хранителем моей матери, то, пожалуйста, предохраните ее от нападений на моего помощника. – «Кормите ее впроголодь», – подмывало Эладору добавить. «Засадите в позолоченную клетку. Держите в строгой узде, ибо кто знает, что наворотит она в своей ужасной силе. Сделайте с ней то, что Хранителям полагается делать с богами».
– Она хотела тебя повидать. Она переживает за тебя – говорят, Эффро гоняет тебя по Новому городу, подвергая разным опасностям.
– Какое трогательное беспокойство!
– Оно искренно. Она не… Она предстала не в лучшем виде, Эладора. Ты расстроила ее, и она потеряла контроль. Все потому, что она так редко бывает с тобой. Если бы вы виделись чаще, она не была бы в таком напряжении.
– Я должна идти на выступление Келкина. – Эладора подняла сумку. Кожа обуглилась – должно быть, соприкоснулась с огненной тростью матери. Внутри, кажется, все цело – неколько папок с промлибовскими документами, записная книжка, кошелек, отломленная рукоять меча Алины, что отдал ей Синтер, и этот безобразный роман «Костяной щит».
– Что-то не так? – Воллер нависла над ней, вглядываясь из-за плеча. Эладора закрыла сумку.
– Нет, все замечательно.
«Костяной щит» напомнил о недавней краткой встрече с Теревантом Эревешичем. У него экземпляр «Духовной и светской архитектуры» – и не просто экземпляр, а ее экземпляр. Во время Кризиса она забрала книгу из университетской библиотеки и в итоге таскала с собой по всему городу. Книга описывала возрождение Гвердона после войны с Черными Железными Богами трехсотлетней давности. Иллюстрировала, как постройки эпохи Восстановления возводились над разрухой, сожженными храмами, замурованными башнями прежних чудовищных божеств. В последний раз книга оставалась в берлоге Синтера, его конспиративном доме. Она вспомнила, как читала ее, как погружалась в былое, чтобы забыться от окружающих бед. Как пряталась в спальне, пока убийцы резали всех и вся в этом доме. Как эта книга опять нашла ее после всего того кошмара? Выследила, будто отрастила лапки и выползла из темного прошлого, с кровавыми пятнами на страницах.
Все вокруг стало далеким и зыбким. Показалось, что солнце давит с небес, залезло под череп и выжигает мозги. Эладора со стороны увидала, как сама согнулась в рвотном позыве. Фестиваль волчком завертелся вокруг. Тут же кудахтала Воллер, придерживая Эладоре волосы, пока ту рвало. Некоторые прохожие зубоскалили, потешаясь над пьяной девкой.
– Ничего страшного, милая. – Воллер достала платочек, промокнула ей рот. – Я тоже постоянно нервничаю перед большими выступлениями, даже если ни слова не должна произносить сама. Знаю, ты писала для Келкина речи. – Она достала серебряную фляжку и вложила в руки Эладоре. – Сполосни горло. Это лекарственная настойка, чудесное средство.
Эладора набрала в рот из фляжки, едва не захлебнулась, потом отпила второй раз.
– Там еще и джин, – призналась Воллер.
Воллер думает, что она переживает из-за речи Келкина. Но ей эти выборы – целительный отдых. Они так восхитительно мелочны и приземленны. Очаги и надгробия, улицы и округи, придирки к законодательству. Все это о делах здесь и сейчас, а не о богах и чудовищах. С ней происходит что-то другое.
– Я должна идти на выступление, – опять говорит Эладора и, спотыкаясь, направляется к главной фестивальной площадке. Кружится голова, и по пути ей приходится опираться на руку Воллер.
Глава 26
Хайитянский охранник нашел Тереванта в пивной палатке и сообщил, что в павильоне требуется его присутствие. Прибыла леди Лиссада. Теревант двинулся за стражником. В отдалении слышались рокот огромной толпы и гул жреческих псалмов. На дорожках среди палаток уже не так людно, как час назад. Всех тянуло к главному зрелищу Фестиваля Цветов.
Почти всех. Снаружи его ожидал Даэринт в сопровождении письмоводителей из посольства. Писцов бывший принц отпустил и пошаркал вместе с Теревантом в павильон. Зной стоял невыносимый. Даэринт был как высохший стебель, опаленный солнцем.
– Это недостойно. – Даэринт придирчиво одернул на Тереванте мундир, сердито морщась от пивного дыхания. – По счастью, свидетелей было немного, но подлые собаки из Бюро все равно подхватят весть. Шпионы падки на скандалы почище базарных торговок. Ну и идиотина же вы!
Тереванту хватило выпитого, чтобы гнев старичка скорее забавлял его, нежели оскорблял.
– Я думаю, Лис поймет.
– Была у меня двоюродная сестра, – шептал Даэринт, пока застегивал на Тереванте плащ, – которая навлекала на семью позор. Рхаен ее звали. Мы отправляли ее за море, но она вернулась. Посылали в академию, но ее исключили.
– Такая дама мне по душе.
– После того как мою мать увенчали Короной, Рхаен упала со ступенек дворца. Пьяная была. Неслыханная трагедия. – Даэринт затянул плащ, как удавку, и опять закрепил застежку. – К неуспению ее не готовили, и некроманты не успели к ней вовремя, молителем она не стала. Она умерла обесчещенной, тайком и вне касты.
– Поучительное наставление всем младшим отпрыскам.
Даэринт приостановился у кареты Лиссады. Понизил голос, чтобы не слышала выстроившаяся рядом охрана.
– Не отдавайте его. Заберите меч себе.
– Чего? – Теревант в замешательстве уставился на Даэринта. Дедуля что, съехал от солнечного удара? Зачем, во имя безымянного бога, Даэринт подговаривает его присвоить Меч Эревешичей? Даэринт, ближайший советник брата, первый секретарь, принц Империи, мать его за ногу, подбивает его на невероятное предательство. «Или это я совсем чокнулся?»
Даэринт зашикал на него:
– Берите меч и уезжайте. У вашего брата раздвоение помыслов. Он пытается спасти Империю Хайта и дом Эревешичей одновременно. Ему не разорваться на два дела разом.
– Вы спятили! – пролопотал Теревант, но Даэринт продолжал. Это не старческая придурь, его речь, очевидно, отрепетирована.
– Его желание – получить Корону, но долг перед мечом тянет его назад. Лучше избавить его от этого бремени. И вам тоже за это воздастся, да, да. – Даэринт теребил Тереванта за китель. – Да, на некоторое время вы станете изгоем за похищение меча, но когда ваш брат завоюет Корону, вы будете прощены и займете место старшего Эревешича. А до тех пор вы сможете выковать себе новую судьбу. В Хайте две прямые дороги к славе – армия и Бюро, и вы оступились на обеих из них. Возьмите меч и прорубите себе путь через бурелом! – Даэринт сунулся в карету, нажал на какую-то скрытую задвижку между сиденьями. Отошла панель. Внутри лежал меч. В ушах Тереванта зазвучал его шепот.
– Ольтик… он никогда меня не простит.
– Я непременно помогу ему все понять – и принять. Сделайте так, и его коронуют. Из него получится прекрасный правитель. А Корона смотрит дальше живых или мертвых. Он не перестанет любить вас. Примите клинок. – Даэринт отступил. – Я ничего вам не говорил, – хрипло каркнул он. Руки у него тряслись. Потом старик повернулся спиной и побрел к павильону, прикусывая костяшки на кулаке. Теревант остался стоять возле меча.
Выход Келкина на фестивальное поле превратился в шествие, а потом в демонстрацию. Во главе толпы вышагивали музыканты и исполнительницы танцев; за ними несли растяжки и флаги, скандировали, хлопали. Келкин не обращал внимания ни на кого. Эладора попыталась протиснуться к нему сквозь сутолоку, но приверженцы тесно сгрудились вокруг его персоны, не пробиться – а далее, на поле уже ждало в сотни раз больше народу.
Перевалило далеко за три, когда Келкин достиг помоста, и бесконечно тянулись речи меньших партийных фигур, прежде чем ему было предоставлено слово. Слушать саму речь Эладоре было необязательно – какую-то часть она написала сама, остальные куски Келкин уже полвека повторял слово в слово. Новый материал коснется лишь предложения нанимать в дозор городских упырей для защиты от враждебных святых. Он вберет в себя все услышанное здесь на встрече и чудесной алхимией своей харизмы заставит собравшийся люд пожелать, чтобы упыри надзирали над ними.
Выкрики «КЕЛКИН! КЕЛКИН!» наполнили поле, затем раздались ввысь – и наполнили небо.
Келкин поднимает руки, и толпа замирает в молчании.
Он выступает задиристо, нетерпеливо, с обилием цифр – все, что нужно, чтобы отбить у людей воодушевление. Но собственная убежденность и вечно бурлящая злость придают красноречию Келкина огонь, который распаляет слушателей. Он умудряется быть одновременно старым прожженным плутом, который знает, на какой рычаг надавить, как использовать любую уловку в системе – и факельщиком нового мира, стремящимся спалить все дотла и на пепелище возвести нечто лучшее. Он обещает проложить курс между нещадным разгулом гильдейского пиратства и духотой церковного застоя, привести город к обновлению и богатству – и подспудно намекает на готовность разобраться с любой угрозой. Светлое завтра не за горами, стоит лишь поверить в него – и в себя. Не нужны ни гильдии, ни боги, главное – труд, единение и милосердие.
– Умеет он завлекать, не растерял хватку, – молвила Воллер.
Эладоре стало легче на воздухе, подальше от шатра и от матери.
– Соблазнились вступить в промышленные либералы?
– Нет, – ответила та. – Взгляни на толпу. Они пришли не на него, а на Цветочное Благословение. Нет, кто-то за него проголосует, но этот город – не его и никогда его городом не был. Он и сам знает, как глубоко в людях залегла любовь к Хранителям. Город живет ради церкви, а церковь – ради города.
– Любовь? – рассмеялась Эладора. – Скажете еще, что ж-жениться – все равно что запереть невесту в подвале. Хранители веками единолично распоряжались душами гвердонцев! У людей не было выхода, кроме как поклоняться Хранимым богам.
– Они – боги нашего города, деточка. Наши боги, а не страшилища с чужих земель. Они любят нас – почему ж нам нельзя любить их в ответ? – Воллер склонилась вплотную, шепча на ухо сквозь рев толпы. – Тебе-то лучше других известно о том, как они избавили нас от Черных Железных Богов и заслонили от Божьей войны. Вообрази, где бы мы очутились без их благой милости! Ты и вправду считаешь, будто пара алхимических пушек остановит Ишмиру от вторжения?
– И поэтому вы решили, что все должны стать сафидистами? Мы должны оборониться от безумных богов, поэтому давайте подпитаем худшие порывы в наших, прирученных, пока они тоже не обезумеют и не начнут превращать нас в м-мам… в манекены!
Воллер шагнула назад.
– Эладора, деточка, прошу тебя. Угомонись и подумай – я знаю, ты не обделена мозгами. Хранители тебе не враги. Нижние боги, они даже ему не враги. – Она указала на Келкина, который хвастался оборотом торговли с Архипелагом. – Мы все хотим Гвердону добра. Мы все хотим мира – и поскорее закончить этот Кризис. И я первая признаю, что Хранители совершили много ошибок в прошлом, но боги никогда не отвращали от нас свою любовь. Городу нужны его боги.
– Это, – холодно произнесла Эладора, – в точности слова моего дедушки.
– О, бедное, надломленное дитя, – вздохнула Воллер. – Как бессовестно со стороны Эффро гонять тебя по Новому городу, когда ты еще не исцелилась от Кризиса. Тебе нужно немного передохнуть. Съезди домой и…
– Домой, в Вельдакр? К матери? Как же это я там отдохну? – сквозь разум Эладоры пронеслось воспоминание, образ давних лет, когда она была маленькой. Карильон – вечно эта Карильон – своровала из кладовой банку меда и убежала в сарай его есть. Наползли муравьи, привлеченные сладким. Кари увидела, как муравьи поедают капельки меда, и вытряхнула им на землю всю банку. Эладора вспомнила, как муравьи тонули в меду, прихваченные его липкой лаской, умирали от самого желанного. Страшна доброта богов.
Воллер продолжала умолять:
– Эладора, пожалуйста, помоги. Помоги нам вместе с Эффро. Всего лишь…
Ее слова утонули в реве толпы.
– Мой ответ – нет, – сказала Эладора. – Пакта между нами не будет. – Она ждала, что Воллер рассердится, или взмолится передумать, или тактично заметит, что Эладора всего-навсего одна из многих связей между Хранителями и промышленными либералами, и не ей говорить от имени Келкина, не говоря о всей партии. Она ждала, что фальшивый фасад собеседницы треснет, что напускная медовая сладость обернется чем-то жестоким и ледяным.