Святой из тени

Вместо этого Воллер взяла ее за руку и проговорила:

– Прошу, удержи его от всяких дурацких закидонов, когда он проиграет. – Она произнесла это со страшной окончательностью, словно поражение Келкина полностью предрешено. Но откуда Воллер могла знать наверняка? До выборов еще недели, по опросам, церковь почти не укрепляет позиций, и даже здесь, в самом сердце Фестиваля Хранителей, народ выкрикивает имя Келкина.

Мать вылила на муравьев ведро воды, и всех их смыло.

Теревант стоял залитый солнцем, чувствовал, как под ногами вращается мир и пытался разгадать смысл ненормальной выходки Даэринта. Вдалеке за ярмаркой гулко ликовали двадцать тысяч людей.

Он залез в карету, вытащил меч из потайного укрытия. Резная рукоять, золотая вставка с родовым полумесяцем и древний металл темного лезвия. По воронению вьется вязь посветлее – при некотором освещении она напоминает цепочку лиц или человекоподобных силуэтов.

По размеру меч больше подходит ему, а не Ольтику. У Тера как раз нужные пропорции для фехтования таким клинком; могучее телосложение Ольтика скорее приспособлено для двуручного монстра. Когда Теревант поднял оружие, оно узнало его. Сила предков потекла на ладони, в плечи, наполнила сердце, пропитала целиком. Проблески памяти о былых днях, о великих сражениях.

Меч не положен ему по праву: наследник – Ольтик. Души предков, обитающие в клинке, могут его отвергнуть. И тогда он не присоединится к ним без дозволения, и когда умрет, душа его останется гнить. Но до тех пор… На миг помрачения он позволил себе помечтать: стать странником, легендарным воином-бродягой, отступником с врагами за плечами, как удар молнии промелькнуть в памяти мира. Меч подарит ему и быстроту, и силу. Клинок сумеет победить и демонов, и богов. Может, ему стать наемником? Брести по колено в крови и золоте, а наместники дюжины городов будут умолять его биться на их стороне. Или героем, который борется против жестоких, извращенных богов, сшибает алтари занебесных чудовищ и предает мечу их жрецов и святых. Среди туч ярятся гневные боги, брызжут ядом и громом, когда он поигрывает лезвием и смеется небу в лицо…

Хороша бы получилась поэма, но так жить – не для него.

Нет, последний жребий был брошен у Эскалинда, и вон оно как обернулось. Некромант, ухаживавший за отцом, произнес тогда: «Ему надо срочно выбрать, в какой из прочих каст умереть». Полезный совет.

Он обернул клинок и выбрался из кареты. На главном поле опять взревела толпа, будто приветствовала его выход. Он отдал честь охране у прохода в павильон. Огляделся, гадая, явился ли сюда Беррик, упорно не отстающий от Лис, но следа коротышки вроде бы не было. Там, у дальней занавеси шатра, стояли Ольтик и Лис. Там же находился и Даэринт, как какой-то страхолюдный священник на венчании. Глаза налились яростью, когда старик заметил Тереванта, несущего меч, но он смолчал.

Ольтик весь в нетерпении, Лис со своей загадочной полуулыбкой – он так любил, когда эта улыбка преломляется смехом. На ней платье для вечернего праздника, после закрытия Фестиваля. Ее красота рвет сердце.

Он шел навстречу Лис. И вместе с тем шел от нее прочь.



После выступления Эладора смотрела, как отбывает Келкин с ближним кругом доверенных соратников. Ей надо было быть с ними, но напор толпы вокруг слишком силен. Она в ловушке людского сборища. На дальнем конце поля взметнулось хоровое песнопение, и все рядом с ней подхватили гимн. Толпа переориентировалась, обращаясь на юг, к алтарю, и Эладоре поневоле пришлось переместиться со всеми. Этот гимн она слышала много раз, песнь-восхваление Матери. Ее четырех духовных ипостасей, по определяющим вехам года. Мать Надежд, Цветов, Скорби и Милосердия.

Верующие воздвигли деревянные вышки-штандарты. На каждом название их родного села. Штандарты сделаны похожими на облетевшие деревья – голые ветки, как руки скелета.

Вскоре, когда их благословят священники, они будут украшены венчиками цветов, символизирующих подъем жизненной силы, щедрый урожай и дары богини. Детвора полезет вешать на штандарты цветы. Карильон постоянно взбиралась на самую верхушку штандарта Вельдакра, когда была маленькой, качалась на шаткой жердине и беззаботно швырялась цветами.

Гимн возвышался, и Эладора, оказывается, тоже начала подпевать толпе. Ее голос взлетел – петь не в ее привычках, обычно она спотыкалась в словах, но сегодня разошлась фонтаном нектара. Одна ее часть спохватилась. Что-то в этом прилипчиво мягкое, уютное – сонное тепло, от которого с трудом ворочается мысль. Солнце колесило над головой, словно кружилось все поле. Небо кристально ясное, голубой бриллиант, лишь с небольшим пушком белых облачков. Кажется, на миг облака сложились в зыбкие человекоподобные силуэты, обратившиеся долу из райских высот.

А ведь так просто уступить, позволить толпе нести ее. Дать ногам скользить вперед, вместе с остальными верными. Дать душе уплыть в солнечный свет или дать свету затопить душу. Она вспомнила, как Святая Алина выручила ее из беды, дралась за нее. Стояла на страже, пока Эладора спала. И в руке ее горел меч, яркий как солнце.

Она навалилась, толкая в обратную сторону, борясь с движеньем толпы, как вдруг солнце точно копьем пронзило ей глаз, ослепило. Голос сорвался, и она больше не помнила слов гимна. Она покачнулась. Кто-то двинул локтем в бок, ее вынесло наперерез, и один здоровяк больно отдавил ей ноги. Но Эладора боролась с давкой, продиралась против течения и выбилась наружу на краю поля.

Здесь она смогла отдышаться. Укрылась под навесом от солнца, и боль в голове поутихла. Дважды за день она неведомо как терялась в пространстве – сейчас, в толпе, и ранее, в шатре, когда мать явила свою святость.

Чтобы успокоиться, она проделала колдовское упражнение с урока доктора Рамигос. Впитала энергию чар и опять выпустила их наружу. В конечностях закололо, когда сила сошла с них, но голова опять прояснилась. Облака стали обычными облаками.

Отсюда ей виднелся ряд краснорясых добровольцев – они вручали верующим небольшие гирлянды цветов, пока жрецы выпевали Цветочное Благословение. В городе говорят, что гирлянды приносят удачу.

Одну из добровольных помощниц она узнала даже на таком расстоянии. Это ее мать. Сильва, среди сотни прислужников, раздавала венки. Дочь семьи Таев, плоть от плоти некогда богатейшей элиты Гвердона, протягивала черни связки полевых бутонов. Через послушников шла длинная вереница народу, и каждый в очереди брал венок. Скоро они развесят их на штандарты, патрос вознесет молитву, и все закончится.

«Пора опускаться на землю», – сказала она себе. До выборов осталось всего ничего. Ни у какой другой партии нет лидера, способного потягаться с Келкином. Промышленные либералы победят, и Келкин в победной речи воздаст ей должное. Назначит на кафедру в университете, и она снова приступит к занятиям. Вернет в библиотеку «Духовную и светскую архитектуру» и извинится за опоздание.

Эладора глядела на мать сквозь толпу, словно хотела встретиться с ней взглядом. «Ты снискала святость, вот и наслаждайся, мама. Богам в тебя вливаться уже, наверно, не так и трудно – ведь душу-то ты потеряла».

И вдруг внутри ее снова раздался гимн, слова песнопения стали неодолимы, и ее опять вытолкнуло на солнце. Толпа хлынула вперед, вынося ее к алтарю. Она пошатнулась и, подняв глаза к небу, увидела их.

Горних богов.

Там, покрыт капюшоном, не Нищий ли Праведник вознес свою лампу истины? Великан, выше самих небес. Плащ его – ночное небо. Глаза исполнены мудрости, какую можно обрести только в страданиях. Подле него, колоссальным изваянием посреди павильона промышленников, высится сам Вещий Кузнец. Он тяжело ступает вперед и поднимает молот.

«Кто-нибудь другой видит их?» – думает она. Разве что некоторые – фанатичные сафидисты, духовицы-мистики, особо восприимчивые дети. В целом люд практически не ощущает приближение своих богов. Их присутствие зримо лишь в совокупности – подол Нищего Праведника коснулся толпы, и ряд поклонников задрожал в ознобе под летним зноем.

Эладора видела Хранимых Богов прежде. Их образы ненадолго показались ей в Кризис, когда была сражена Святая Алина. Тогда они были хрупкими, призрачными – растерянными и устрашенными. Теперь они сильно окрепли.

С востока шагает Святой Шторм. Его броня инкрустирована моллюсками и морской солью, но огненный меч ярко пылает на фоне небес. Он опускает взор на Эладору – под забралом шлема глаза бога ей не видны, но его узнавание озаряет вспышкой молнии, и вот она уже корчится на земле. Руки толпы поднимают ее и несут – очередную паломницу сразил религиозный экстаз. Кто-то надевает цветочную гирлянду ей на шею, но венок развязывается и соскальзывает на землю, под ноги паствы.

Эладора пытается отбиваться. Пытается прочитать охранное заклинание, но не может подобрать слова. На ум приходит только лекция профессора Онгента, глумливое развенчание Хранимых Богов. «Типичный пример небольшого сельского пантеона… образы, возникшие из циклов жизни и смерти, от разделения на нас и на не-нас… незамысловатые, непримечательные… Не более осмысленны или разумны, чем круглый червь или клещ…»

Мать встает со своих лугов и пастбищ. Над ее бровью сверкает венок из цветов. Сейчас время яркого света, время веселья, перед трудами осени, перед лютой зимой. Радость, как мед – переслащена. Эладору тошнит.

«Но это ничего не меняет, – в отчаянии убеждает себя она. – Это лишь эфирный спазм, духовная рябь. Поколенье назад, когда боги были столь же сильны, Хранители не удержали хватку на шее парламента. Келкин все равно победит».

Боги поглядели на нее сверху вниз, взвесили ее мысли – и двинулись дальше.

Они начали умаляться перед ее взором. Цветочный венец на челе Матери усох. Это как взрыв, как бомбардировка из гаубиц в обратном порядке. Они сокращаются, оседают, сжимаются в кольцо из огня…




Теревант поднес Ольтику меч.

На миг брат зачем-то нелепо оглянулся на Даэринта. Тот коротко покачал головой, но тем не менее Ольтик потянулся к мечу.

Он поднял его, и по клинку заструились души. Сквозь носителя потекли всплески энергии, усиливая, возвеличивая его. И без того сильный, он становится неуязвимым. И так красавец, он становится восхитительным. И прежде властный – отные богоподобен.

На остальных троих под пологом шатра – троих смертных – его превращение подействовало по-разному. Даэринт со стоном от сгибания старых суставов опустился на колени. До Тереванта докатилось безудержное ликование, дикое торжество, и он не сразу разобрал откуда – с Фестиваля на поле или изнутри его головы.

Лис тоже услышала шумные выкрики с Фестиваля. Она рассмеялась, поцеловала в щеку своего мужа и прошептала ему, вполне для Тереванта отчетливо:

– Я выиграла.



Сильва передавала цветочный венок какому-то неказистому коротышке в светло-зеленом плаще, как вдруг раздался громовой треск. Солнце полыхнуло так сильно, что в зрачках Эладоры пропечаталось огненное кольцо. Пропечаталось в зрачках у всего народа – сборище всколыхнулось, тысячи людей полуослепли в эту минуту божественной славы. Эладора остервенело проморгалась, но кольцо по-прежнему было тут, чудотворный обод из золотого свечения, которое осаживалось, отвердевало, пока не приняло вид царственной драгоценности. Короны из огня. Цветочный венок превратился в искрящую жаром корону. И Сильва вместе с тем человечком в зеленом плаще так и не выпустили ее из рук.

Патрос бегом бросился с высокого алтаря, расшвыривая с пути епископов и прелатов. Он протолкнулся к Сильве. Мать все еще держала корону, застыв, как на картине. Со стороны все это просто ожившая сцена с религиозного полотна – краснорясая святая, какой-то нищий праведник – и в белоснежной сутане благочестивый патрос.

А потом этот бродяга склонил перед патросом колени. Патрос принял корону и возложил ее коротышке на голову на виду у всей многотысячной толпы.

– Король! Король вернулся!





Глава 27




Этим вечером воды гвердонской гавани илисты и темны. Морское ложе завалено грязью фабричных отходов, и каждый шаг баламутил клубы взвеси. Даже если бы шпион хотел зажечь лампу, прицепленную к подводному костюму, дальше нескольких дюймов все равно ничего б не увидел. Полагаться он мог только на натяженье каната, обвязанного вокруг талии. Веревка тянула его вперед, в кромешную тьму.

Где-то позади него Тандер, привязанный к той же веревке. Впереди шпиона канат тянется к женщине-русалке, Уне. Она держит конец еще и другого каната, им взнузданы два наемничих приятеля Тандера, Фьерди и Сменщик. Сменщик не отзывался ни на какое другое имя, и шпион не попрекал его этим. На всех четверых надеты костюмы, по клятвенному заверению Дредгера, водонепроницаемые, но растущий в правом башмаке шпиона холод предполагал обратное.

За спинами у них дыхательные клетки. Возьмите жабры от какого-нибудь морского животного, поддерживайте в них жизнь с помощью питательного желе. Закрепите жабры внутри решетчатой коробки, отводите от них жидкий воздух в шлем водолаза. И пока жаберное создание благоденствует, вы можете дышать под водой.

Шпион чуствовал при ходьбе, как существо булькает у его позвоночника. Обутый в свинец, он брел по морскому дну.

Где-то далеко в стороне, наверху качается катер Дредгера, где ждут Габерас и Анна. Когда работа будет выполнена, Уна проводит четверку обратно к катеру. Они отстегнут пояса и ботинки с грузом, и русалка по одному поднимет их на поверхность. Предполагается, что они пробудут внизу самое большее час, на пределе сил их дыхательных приспособлений. Шпион не мог сказать, сколько уже прошло – без зрения, без слуха, без ничего, кроме холода и вкуса меди. Он никогда так не ощущал кровь, бегущую по телу, ритм движения легких. Он ушами слышал стук сердца.

Промелькнула Уна, светлое мановение в иллюминаторе шлема. Некоторые части ее чешуйчатого тела источают свет под водой, ее плоть несет на себе начертанный благовест Кракена. Теперь его знаки воссияли: жабры по бокам русалки стали четче видны. Чем дольше она живет в глубине, тем больше смиряется со своей переменой. Шпион пообещал ей и мужу существенную плату за эту работу, но никаким количеством денег не обратить вспять ее преображение. Отные она принадлежит богу – и морю.

Натяжение, и они идут дальше. Маршем во тьму. Кто-то споткнулся – шпион судит по провисанию веревки. Потом заколыхалось стремительное течение, это Уна поплыла поднимать упавшего водолаза. Они движутся слишком медленно, полагает шпион, но нет способа донести мысль другим.

После бесконечного перехода вне времени морское дно начинает повышаться. Появились огни, высоко над ним, и где-то рокочут моторы. Что-то проплывает над головой. Бронированный военный корабль, огромный и страшный, как явление бога. Они приблизились к охраняемой бухте у Мыса Королевы. План таков: прошагать мимо крепостных стен и охраны, миновать все заграждения, избрав крайне неживописный маршрут по дну залива.

Это более простой путь, но и он защищен. Уна ведет их в обход подводных препятствий. Шипастых металлических глыб.

С пояса свисает тяжелый пистолет. Пистолет водоупорный – флогистон горит в воде с той же легкостью, что и на воздухе, – но вряд ли он сумеет в кого-нибудь попасть, пока на нем этот неудобный костюм. Взамен он отстегивает вспышку-призрак и берет ее рукой в перчатке. Нажми на рычажок, и маленькая граната разрядится воющим штормом эфирной энергии. Сырые чары, применять их опасно.

Вспышку-призрак трудно отследить на расстоянии. Наблюдатель увидит лишь скоротечный искровый вихрь, фосфоресцирующую мешанину, горящую только миг. Еще важнее то, что это оружие неплохо справляется с волшебной защитой, сметая обереги и заклинания грубой силой хаоса. Мало что не сумеет разнести к чертям вспышка-призрак. Обратная сторона в том, что действуют они неразборчиво, сперва атакуют наиболее уязвимую цель, по пути через наименьшее психическое сопротивление к забытью. Если шпион выпустит вспышку-призрак здесь, заряд устремится к Уне или одному из наемников. Тем не менее он держал призрака наготове.

По мере подъема огни на поверхности разгорались. Громадные эфирные прожектора, установленные на скалы, отгоняли сумеречную мглу от пещеры. На Мысу Королевы была пещерная протока, крутостенная расселина поперек отрога суши. Крепость поглотила мыс, одела морские утесы в бетон. Пещеру расширили землечерпалками и взрывчаткой, превратив в спокойную, безопасную заводь, узкую и обнесенную стенами.

Над головой прошел новый корабль, затмевая лучи прожекторов. Шпион рассмотрел тень от трала, тащившего корабль, как Уна тянула их группу. Как вверху, так и внизу.

При подготовке к выходу Тандер со шпионом прорабатывали свои связи. Общались с Дредгером, с отставными военными, алхимиками, моряками, всеми, кто бывал внутри Мыса Королевы. Устье бухты смотрело почти ровно на восток, и все контакты сходились на том, что главная якорная стоянка на северной стороне протоки. От середины южной стороны шел невысокий скальный уступ до западного конца заводи, где швартовалась «Великая Отповедь». То и была их цель. Там можно выбраться из воды и с близкого расстояния разведать корабль. Установить, есть ли на нем божья бомба, готовая к применению против потусторонних завоевательных сил.

На плане, который Тандер набросал на листке в таверне, все выглядело просто. Они еще злорадствовали, мол, народ уехал на Фестиваль, значит, выставят меньше караульных, и бахвалились, как за несколько минут проникнут туда и с легкостью скроются. Но воздух в шлеме уже начал приобретать спертый привкус, а им еще предстоял долгий путь на катер после выполнения задания. Три других водолаза беспокоились, доберутся ли они назад живыми.

У шпиона другие заботы.

Внезапно распустился клубок илистой грязи, разнося приглушенный рокот. Рябит коричневое с синим пятно – это Уна шарахнулась назад, за ней змеиными кольцами опадала веревка. Поодаль колыхание – там наемники, приятели Тандера. Один нащупывал пистолет, второй где-то впереди, в грязевом облаке. Шпион мельком углядел нечто с зубами и щупальцами – полип, выращенный огромным и плотоядным. Творение алхимического чана.

Он бросает в него творением другого алхимического чана, граната-призрак медленно вращается в воде. И взрывается также беззвучно, извергает из себя вихревое облачко белесых фантомов, они вскоре гасятся пеленой мути. Под водой визг этого оружия не услыхать.

Уже ничего не колышется, все спокойно.

Ил оседает, вода очищается. Он видит оборванный конец наемничьего каната, изодранные куски водолазного снаряжения и занесенную илом тушу, разорванную на части длинными, наждачными жалами. Выживший наемник – кто из них, непонятно – поднимается на ноги. Вспышка-призрак забрала чудовище, охранявшее устье бухты.

А точнее сказать, одно из чудовищ. Ибо кто знает, сколько еще монстров таится впереди среди камней и грязи?

Шпион оборачивается. Позади темный силуэт Тандера, по-прежнему привязанный к нему. Тандер подходит вплотную, прижимает шлем к стеклянному иллюминатору шпиона. Видно, как шевелятся губы Тандера, металл передает слабые толчки, но ему не разобрать слов. Не тратя времени, шпион отцепляет лампу и светит по разу – сперва на другого наемника, а потом в направлении, куда уплыла Уна.