Святой из тени

– Как хочешь.

– Тогда Алик. Алик, старина, братуха ты мой, друган мой к чертям закадычный, я тебе рассказывал, как попал в эти игры?

– Не поболтать ли об этом за выпивкой? – предложил шпион, делая жест в сторону припортовой таверны.

И тут же оказался на земле, вдавлен лицом в сырые доски пристани, а колено Тандера выламывало ему хребет.

Боль – занятная штука.

– Сейчас поболтаем, ты не против? – сопит Тандер шпиону в ухо. Давление пропадает, шпион перекатывается и видит, что Тандер наставил на него ствол.

– Чего это ты?

Тандер оставляет вопрос без внимания.

– С парнями мы здорово воевали. Нижние боги, мы так хороши были в драке! И глупы. Не теряли голову, когда на нас перли огрызки богов. Безмозглые и безблагодатные. Твари с того света, божки, которых столько раз мутузили, что от них, почитай, ничего не осталось, только чудеса и клыки. Мы на хайитянцах заделались богачами – за то, что валили для них этих огрызков. Вернулись сюда, и Бена следил, чтобы большую часть добра мы тратили на новую экипировку. На превосходное оружие из лучших алхимических мастерских.

Шпион сдвинулся, перемещаясь ближе к деревянной свае. Если припрет, он извернется и ускользнет в воду, как выдра.

– В следующий раз мы поплыли на юг. Нанялись к северастовцам, держать оборону от Ишмиры. Столько денег мы раньше в жизни не видывали. Хорошее вино, девахи из храма Танцора, и всяк уверял нас, что Божья война сюда не придет, Ишмира не нападет на Севераст. Боги-то те же, сечешь? Годам их союза люди и счет потеряли.

Продержались мы месяц.

Губы дрогнули, сигарета осыпала пеплом рубаху. Ствол тоже дрожал, и Тандер крепче сжал рукоять. Палец на спуске затрепыхался.

– Меня схватили. Облачная Роженица сорвала меня с земли и зашвырнула в небо. Я очнулся в… в их гребаном раю. Там была Анна, она из разведкорпуса, и там же был б-б-бог, их паук. Ткач Судеб. Он…

Тандер отвернул голову, и его стошнило в залив. Шпион бросился вперед, но Тандер был быстрее и выровнял пистолет, нацелив точно в лицо шпиона.

– Назад!

Шпион отступил.

– Страшное это дело, встретить бога воочию. Паук… растворил меня. Меня выжег дотла его яд. И ничего не осталось, кроме маленького, орущего существа. И мне предоставили выход. Соткали мне новый удел, сплели меня с Анной. И вот я должен делать все, что она велит, а не то она порвет нить – и я… перестану существовать. Скажи она «прыгай» – я прыгну. Скажи «умри» – и я умру. Поэтому, если она велит забраться на Мыс Королевы и все проверить, придется мне так и сделать. Ты хитрован шустрый – ты мне поможешь.

– Мне нельзя.

– Убью!

Шпион не пошевелился. Такая угроза вселяла в него мало страха.

– Убью мальчишку. Сожгу к херам ваш смирительный дом. Всех их сожгу. Думаешь, не стану? Я захерачил нашего прошлого святого и этого порешу. С радостью. Сраный паук меня не найдет, коли я вырву ему все глаза. – Палец Тандера туже надавил на спуск.

– Не надо! – воскликнул Алик. – Я помогу. Помогу. – Образ горящего Эмлина застил его разум и никак не пропадал.

Тандер облегченно всхлипнул, скукожился на досках и зарыдал бурным потоком удушливых слез. Он не выпустил пистолет, но трясся, силясь вдохнуть.

Шпион присел рядом, до омерзения недовольный собой. И этим, не менее омерзительным громилой перед ним. Но ум уже разгонялся, срочно меняя планы. Ему удастся обернуть все это к своей выгоде.

– Невдомек тебе, каково оно, такое бытие. Как жить мужику, болтаясь на ниточке. Когда тебя пользуют… – Он вытер рукавом соплю под носом. Покорно убрал в карман пистолет. – Я твой должник, уразумел? Я этого не забуду. Мы с тобой дружбаны. Что бы ни случилось, мы в деле вместе, до конца.

Хуже и быть не может.



– Сан! – пророкотал Дредгер. – Входи, входи. Присядь. Выпей.

Контора Дредгера так воняла свежей краской, что Сангада Барадин решил позаимствовать противогаз. Он сел на новый диванчик, нацедил стакан из хрустального лафитника на приставном столике.

– Дела, смотрю, идут в гору.

– О да. Поскольку алхимики еще отстраиваются, поставки нового оружия упали, зато спрос только возрос. Кажется, Ишмира опять на тропе войны.

– Они движутся сюда? – спросил шпион.

– Ни в коем разе. Похоже, выступили на Лирикс. А может, на Хайт. На обоих разом у ишмирцев не хватит сил, и, надо думать, они волнуются, как бы те промеж себя не стакнулись. – Дредгер потер краги. Звякнули металлические пальцы. – Неопределенность вызывает страх, страх вызывает желание иметь собственные орудия устрашения и неодолимого гнева. Ради святого, скажи, что ты пришел поработать в продажах.

– Вообще-то я и правда немного сменил карьеру. – Шпион передал Дредгеру одну из предвыборных листовок Алика.

Дредгер охнул в изумлении.

– Это ты? Алик? Я слышал, как работяги в цехах о тебе говорят. У тебя неплохой шанс на победу. А почему «Алик»?


Шпион пожал плечами:

– С чистого листа.

– Так, и чего ж тебе надо? Мой голос? Или ты пришел обчищать мои карманы, как и прочая братия грязных политиканов?

– Взносы на кампанию.

– Естественно, естественно. – Дредгер протопал к столу, выдвинул ящик. – Сколько?

Шпион считал на пальцах:

– Пара подводных костюмов с дыхательными масками. Твой катер напрокат. Связку вспышек-призраков. Водоупорные ружья. Тавматургические очки. Ах да, еще сорок тысяч серебром.

Дредгер медленно развернулся. Лицо скрыто собственной дыхательной маской, но шпион догадывался о его выражении.

– Походу… ваша кампания проводится не по обычным правилам. Какой хренью ты занимаешься, Сан?

– Ничего сказать не могу.

– Сан… Алик… как ни назовись. Это что – афера? Ты меня собрался надуть?

– Нет. – Шпион тщательно отбирал ложь. – Как я сказал, я начал с чистого листа, а это значит, что мне нужно развязаться со старыми делами, старыми долгами. Я задолжал пиратам из Лирикса. Мне назначили отработку, для которой требуется специальное оснащение.

– А серебро?

– Частично для них. Частично мне – на выборы.

– Ответь-ка, – спросил Дредгер, – с чего ты взял, что я тебе все это выдам? Попроси у меня пару сотен, Сан, но уж никак не хренов арсенал в придачу к целому состоянию, в придачу к… остальному.

– Оттого, что ты меня покупаешь. Я буду твоим человеком в парламенте. Я буду голосовать, как ты скажешь, договариваться с тем, на кого ты укажешь. Пойду против Келкина, если ты попросишь. Сорок тысяч – сущие гроши в обмен на полную и непоколебимую верность. Вот тебе мое слово, Дредгер.

– Это обойдется дешево, если ты победишь. Но чертовски дорого, если проиграешь. Для нас обоих. Тогда мне придется проделать с тобой неприятные вещи, Сан, ради моей же репутации. – Дредгер закрыл ящик, отошел к полотну с изображением горящего судна. За ним прятался сейф. Контрабандист положил крагу на ползунок, но не повернул его. – Ради чего ты так поступаешь, Сан? На самом-то деле? Если ты в долгах, есть варианты избавиться от них и попроще. А если ты настолько честолюбив, зачем привязываешься ко мне?

Шпион сделал глоток.

– В данный момент кругом зыбь и муть. Келкин бросил кости, и кто бы знал, как они лягут? И, как ты верно заметил, от этого многие напуганы. А напуганные люди творят глупости. Я поступаю так из-за того, чего нагляделся в Северасте, дружище. И добьюсь того, что люди с твоим неодолимым оружием устрашения и гнева будут стрелять из него в правильном направлении.

– Ты обрел принципы и на этом основании вымогаешь взятку? – Дредгер плюхнул на стол тяжелый мешок с монетой, потом закрыл сейф. – За тонкую соломинку хватаешься, друг.





Глава 25




Теревант не знал, что хуже – костедробительные толчки, когда старый экипаж набирал скорость на булыжной дороге, или удушливая парилка в кабине. Карета была выполнена в традиционном хайитянском стиле, как подобает официальному посольскому средству передвижения, а это значит – окна-крохотульки и много меха против зимних холодов – той зимы, что отстала на шесть месяцев и несколько сот миль к северу. Летним гвердонским днем карета становилась колесной духовкой и медленно жарила их живьем. Принц Даэринт сох в кабине, время от времени обмахивал лицо белым, как кость, веером. Ольтик молча тушился, подрумянивался под бородой. Могучие ладони то и дело напряженно сжимались, словно смыкались на рукояти невидимого меча или сдавливали тощую шею.

Теревант пробовал читать. Достал книгу, которую нашел в том заброшенном доме, куда привел Вант – «Духовную и светскую архитектуру Пепельной эпохи». Экслибрис предупреждал о том, что это собственность библиотеки Гвердонского университета, но, очевидно, прошло много времени с тех пор, как книга хранилась на полке. Она истрепана, обляпана грязью и кровью и набита рукописными листками. Эти записки велись несколькими разными почерками и в основном касались туннелей под городом. Прилагались даже карты туннелей, на некоторых из них поверх старых обозначений кто-то обвел контуры Нового города.

– Что у тебя? – рыкнул Ольтик.

Теревант поспешно закрыл книгу.

– Старый путеводитель.



Фестиваль Цветов был грандиозным событием. На день или два в сельскую местность выезжало сразу полгорода. Исходно здесь проходило религиозное празднество Хранителей – большая церемония, где они взывали к Матери Цветов, моля о грядущем урожае, а окрестные фермеры могли нанимать на лето батраков из города. Впрочем, за последний век Фестиваль разросся и видоизменился, превратившись в торговую ярмарку, где гвердонские гильдии выставляли напоказ свои изделия; в увеселительный сад, полный забав и развлечений; в рынок найма боевых отрядов и плац для военных смотров. Сотня мелких фестивальчиков и разных выставок слились здесь воедино.

Фестиваль всегда был связан с природой, с цветами, солнечными полянами и деревенскими пастбищами, но карта в брошюрке показывала временно выстроенный город, размером поболе иных постоянных. Десять тысяч жителей Гвердона и пригородных земель переселялись в эту феерию холста и штукатурки. Они прибывали на поезде и пароме, в каретах или пешком по запруженной народом дороге, распевая гимны – их еле помнили, и пивные песни – эти репетировали частенько.

В этом году мало кто сомневался, что здесь схлестнется политика. Все кандидаты будут тут как тут, произносить пространные речи. Также на месте гости с иных земель: один завешенный павильон принадлежал правительству Хайта, другим владел Лирикс, свои палатки были и у дюжины прочих стран. Глядя на карту, Теревант отметил, что даже более не существующие на свете государства нашли себе место в этой стране чудес – изгнанники Севераста и Маттаура воздвигли шатры, заявляя Ишмире о своем непокорстве.

Последний отрезок самый медленный – экипажу пришлось проталкиваться сквозь толпу. Наконец они въехали на охраняемый дворик позади хайитянского павильона. Стражники – живые – помогли выгрузиться Даэринту. Ольтик спрыгнул на землю и, широко шагая, ступил внутрь павильона, криком раздавая команды. Теревант потащился следом. Изнутри павильон прохладен и темен, почти совсем пуст. Здесь проходит показ мраморных скульптур, хвалебная песнь военному триумфу Хайта. Он прикоснулся к одной из статуй – они из гипса, слепки с мраморных шедевров Старого Хайта. Суррогатные памятники из крошащейся штукатурки, призванные впечатлить Гвердон непреходящей и вечной стойкостью Хайта.

Тервант услыхал, как Ольтик орет на каких-то подчиненных, и решил не попадаться под горячую руку. У него здесь и так нет никаких служебных обязанностей, пока еще нет. Когда Лис доберется сюда, он закончит миссию, начатую месяцем ранее – заберет Меч Эревешичей из тайного схрона и доствит его Ольтику.

Он выскользнул из шатра, вернулся на усыпанное людом поле, прошел сквозь бесконечные ряды прилавков и пивных навесов. Толпы празднующих чем-то отличались от городского народа. Вот одно отличие – нет каменных людей. Упырей он тоже не увидел. Меньше иноземцев – он выделялся бы, даже не надень на себя хайитянский военный мундир. Некоторые посматривали на него с опаской, но, как ни странно, ни с кем не возникало никаких хлопот. Солнце, смех и добродушие – в первый раз после Кризиса город отдыхал. Даже предвыборные страсти бушевали как-то приглушенно.

У будки промлибов он заметил Эладору Даттин.