Священная ложь
Часть 27 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, вас – копов!
– Значит, в твоих глазах я плохой человек, так?
– «Вы же хотите мне помочь», – саркастично бросаю я.
– Я никогда тебе не врал.
– Я вас раскусила, ясно? Вы просто трус. Поэтому вы с такой радостью приехали в эту глушь. Потому что бежите от чего-то! Прячетесь.
Он усмехается.
– Сама не понимаешь, о чем говоришь.
– Нет. Я все понимаю. Вы носите обручальное кольцо. Значит, у вас есть семья. Но вы взяли и уехали на полгода. Бросили своих родных!
В глазах у него вспыхивает бледный огонь.
– Ладно, – говорит доктор Уилсон. – Раз тебе так хочется, давай пройдемся по всему списку подозреваемых.
Он открывает другую папку и рассматривает ее содержимое.
– Вейлон Лиланд. Мотив – был пьян. В прошлом не раз проявлял склонность к насилию. Прокрался ночью в хижину и заколол Пророка в живот охотничьим ножом.
– Что? – Я изумленно вскидываю голову. – Но это ведь не так…
– А может, Констанс, твоя сестра? Ее описывают как плохо развитую девочку, физически отсталую и с задержкой полового развития. Она видела, что с тобой случилось, и решила тебя спасти. Знала, что потом настанет ее черед. Зашла той ночью в спальню Пророка, разбила у него над кроватью лампу и подожгла матрас.
Я вскакиваю с койки и гляжу на доктора Уилсона сверху вниз. В груди пылает прежний огонь, заполняя вены нестерпимым жаром.
– А может, это были вы? – ору я. – Пробрались к нам ночью, подожгли хижину или задушили Пророка его собственной подушкой, потому что вы шизик. Ясно?! Вы псих!
– А что насчет Джуда? – продолжает тот, будто вовсе меня не слыша. – Мотив у него был. Возможность и оружие – тоже. И давай посмотрим фактам в лицо – разве не он самый вероятный кандидат, а? Он легко пошел за тобой в Общину, ведь так? Наверняка ты могла подговорить его и на убийство.
– ЗАХЛОПНИ СВОЙ ПОГАНЫЙ РОТ!
– Не надо так кричать, – говорит доктор Уилсон до ужаса спокойно.
– Я БУДУ КРИЧАТЬ! И НЕ СМЕЙ МНЕ УКАЗЫВАТЬ! – ору я во всю глотку.
Он не зовет охрану, сержант Проссер приходит сама. Она открывает дверь камеры, хватает меня за плечи и с силой швыряет на вытертый пол. Я на мгновение теряюсь. Громко лязгает металлический замок. Я перевожу дух, набираю полную грудь воздуха и снова ору, стуча руками по бетону.
– Дайте ей транквилизатор, – говорит доктор Уилсон снаружи.
– Кому она опасна? – отмахивается офицер Проссер.
– Себе, например.
– Обойдется.
Многие думают, что это руки заставляют человека бунтовать. Так думал, например, Пророк. Если б он только знал, если б знал хоть кто-то, что причиной моего непослушания были отнюдь не руки…
Глава 32
– Минноу, надо держать свои чувства в узде, – говорит миссис Нью.
Я снова сижу в ее кабинете, на знакомом деревянном стуле. Мне неуютно, внутри чешется, хоть я и не могу понять, где именно. Словно зудит душа.
– Меня снова отстранят от занятий? – спрашиваю я.
– Мисс Бейли просит проявить снисхождение, – отвечает миссис Нью. – И я с ней согласна. Ты закатываешь истерику всякий раз после встреч с психологом. Я настоятельно рекомендую подумать о его смене.
– Нет! – тут же отвечаю я.
– Почему нет?
– Потому что я так хочу. Вы говорили, у меня есть выбор. Так вот, я выбираю доктора Уилсона.
– Минноу, смотри, что получается, – размеренно говорит миссис Нью. – Смотри, что ты с собой сделала.
Я опускаю взгляд на свои руки. Они снова обвязаны белыми бинтами и до самых локтей покрыты свежими багровыми синяками. Швы разошлись, поэтому в лазарете их снова скрепили, уже скобками.
Очнувшись от успокоительного, я первым делом спросила медсестру:
– Вы что, скрепки в меня поставили?
– Конечно, так полагается, – ответила та.
– Что, прямо скрепки? – удивилась я. – Дайте-ка гляну. Хотя нет, не хочу… Господи, да вы здесь все психи…
Мне сунули в рот какую-то таблетку, она тут же растаяла, как порошок, и меня отпустило. Волнение ушло.
– Я сама виновата, – говорю миссис Нью. – Доктор Уилсон ни при чем. Он просто хочет помочь.
От этих слов на языке остается горечь, которую я тороплюсь сглотнуть. Надо увидеться с ним любой ценой, сбить со следа моей матери, со следа Констанс, Вейлона и Джуда.
– Ты могла всерьез пораниться!.. Как бы там ни было, доктора Уилсона на время отстранят, пока другой психолог не оценит, удалось ли вам достигнуть прогресса.
– Надолго? – спрашиваю я, пытаясь пробиться сквозь туман, в который меня затягивает таблетка.
– Сколько потребуется.
Я не могу двигаться. Все мышцы сковало, они меня не слушаются. Закусив нижнюю губу, я плачу.
* * *
Остаток дня я разглядываю бумажку у меня на стене. «Гнев сродни убийству, которое ты каждый день совершаешь в своем сердце». Я столько раз читала эту фразу, что, видимо, уже в нее поверила. Сегодня и впрямь у меня в сердце случилось что-то нехорошее. Драка, наверное. Или даже война.
– Энджел, чего тебе больше всего не хватает?
Подруга отрывает от подушки голову.
– «Поп-тартсов»[13]. И «Маунтин-дью». А еще настоящей пиццы и жареной курицы. Просто жить без них не могу.
– А из родных? – спрашиваю я.
Энджел мотает головой, болтая кончиками косичек.
– Не-а. Люди вроде меня не оглядываются. Идут только вперед.
– Ты когда-нибудь скажешь, как долго тебе еще сидеть?
– Ага, в тот самый момент, когда ты лежишь в кроватке и распускаешь слюни… Еще поплачь мне тут.
– Спасибо, – хмыкаю я. – Поддержала!
Энджел снова ложится, исчезая из виду. Однако уже через минуту сверху доносится ее голос:
– Хочешь, чтобы я спросила, по кому скучаешь ты?
– Может быть.
– Ладно. И по кому ты скучаешь?
– По дедушке, – отвечаю я.
Энджел спрыгивает с кровати и встает рядом со мной.
– Я думала, ты скажешь, по Джуду.
Я качаю головой. По Джуду я не просто скучаю. Тот факт, что его больше нет, тенью нависает надо мной каждую минуту и ледяными тисками сжимает мне сердце.
– Дедушка по отцовской линии, – принимаюсь я объяснять. – Он уже умер, но если был бы жив, то никогда такого не допустил бы. Будь он хоть чуточку крепче, обязательно всех нас спас бы.
Я плохо помню отцовских родителей. Бабушка осталась в памяти сморщенной старушкой, скончавшейся, когда я была совсем крохой. А вот дедушка жил с нами до самого появления Пророка. Он почти ничего не говорил про новую отцовскую веру, но, как мне кажется, дедушке она не нравилась, потому что всякий раз, когда заходила речь о Пророке, он сутулил морщинистые плечи и заметно напрягался.
Мне было пять, когда дедушка умер. Мы несколько часов просидели в больнице, и все это время я любовалась куском торта в приемном покое. Отец не дал мне лизнуть даже краешек: мол, он осквернен зубами грешников или что-то в этом духе. Поэтому я просто пялилась на шоколадный бисквит, облитый толстым слоем белой глазури с остатками какой-то зеленой надписи сверху. Торт принесли на чью-то выписку, чтобы отпраздновать выздоровление, уход из больницы…
– Значит, в твоих глазах я плохой человек, так?
– «Вы же хотите мне помочь», – саркастично бросаю я.
– Я никогда тебе не врал.
– Я вас раскусила, ясно? Вы просто трус. Поэтому вы с такой радостью приехали в эту глушь. Потому что бежите от чего-то! Прячетесь.
Он усмехается.
– Сама не понимаешь, о чем говоришь.
– Нет. Я все понимаю. Вы носите обручальное кольцо. Значит, у вас есть семья. Но вы взяли и уехали на полгода. Бросили своих родных!
В глазах у него вспыхивает бледный огонь.
– Ладно, – говорит доктор Уилсон. – Раз тебе так хочется, давай пройдемся по всему списку подозреваемых.
Он открывает другую папку и рассматривает ее содержимое.
– Вейлон Лиланд. Мотив – был пьян. В прошлом не раз проявлял склонность к насилию. Прокрался ночью в хижину и заколол Пророка в живот охотничьим ножом.
– Что? – Я изумленно вскидываю голову. – Но это ведь не так…
– А может, Констанс, твоя сестра? Ее описывают как плохо развитую девочку, физически отсталую и с задержкой полового развития. Она видела, что с тобой случилось, и решила тебя спасти. Знала, что потом настанет ее черед. Зашла той ночью в спальню Пророка, разбила у него над кроватью лампу и подожгла матрас.
Я вскакиваю с койки и гляжу на доктора Уилсона сверху вниз. В груди пылает прежний огонь, заполняя вены нестерпимым жаром.
– А может, это были вы? – ору я. – Пробрались к нам ночью, подожгли хижину или задушили Пророка его собственной подушкой, потому что вы шизик. Ясно?! Вы псих!
– А что насчет Джуда? – продолжает тот, будто вовсе меня не слыша. – Мотив у него был. Возможность и оружие – тоже. И давай посмотрим фактам в лицо – разве не он самый вероятный кандидат, а? Он легко пошел за тобой в Общину, ведь так? Наверняка ты могла подговорить его и на убийство.
– ЗАХЛОПНИ СВОЙ ПОГАНЫЙ РОТ!
– Не надо так кричать, – говорит доктор Уилсон до ужаса спокойно.
– Я БУДУ КРИЧАТЬ! И НЕ СМЕЙ МНЕ УКАЗЫВАТЬ! – ору я во всю глотку.
Он не зовет охрану, сержант Проссер приходит сама. Она открывает дверь камеры, хватает меня за плечи и с силой швыряет на вытертый пол. Я на мгновение теряюсь. Громко лязгает металлический замок. Я перевожу дух, набираю полную грудь воздуха и снова ору, стуча руками по бетону.
– Дайте ей транквилизатор, – говорит доктор Уилсон снаружи.
– Кому она опасна? – отмахивается офицер Проссер.
– Себе, например.
– Обойдется.
Многие думают, что это руки заставляют человека бунтовать. Так думал, например, Пророк. Если б он только знал, если б знал хоть кто-то, что причиной моего непослушания были отнюдь не руки…
Глава 32
– Минноу, надо держать свои чувства в узде, – говорит миссис Нью.
Я снова сижу в ее кабинете, на знакомом деревянном стуле. Мне неуютно, внутри чешется, хоть я и не могу понять, где именно. Словно зудит душа.
– Меня снова отстранят от занятий? – спрашиваю я.
– Мисс Бейли просит проявить снисхождение, – отвечает миссис Нью. – И я с ней согласна. Ты закатываешь истерику всякий раз после встреч с психологом. Я настоятельно рекомендую подумать о его смене.
– Нет! – тут же отвечаю я.
– Почему нет?
– Потому что я так хочу. Вы говорили, у меня есть выбор. Так вот, я выбираю доктора Уилсона.
– Минноу, смотри, что получается, – размеренно говорит миссис Нью. – Смотри, что ты с собой сделала.
Я опускаю взгляд на свои руки. Они снова обвязаны белыми бинтами и до самых локтей покрыты свежими багровыми синяками. Швы разошлись, поэтому в лазарете их снова скрепили, уже скобками.
Очнувшись от успокоительного, я первым делом спросила медсестру:
– Вы что, скрепки в меня поставили?
– Конечно, так полагается, – ответила та.
– Что, прямо скрепки? – удивилась я. – Дайте-ка гляну. Хотя нет, не хочу… Господи, да вы здесь все психи…
Мне сунули в рот какую-то таблетку, она тут же растаяла, как порошок, и меня отпустило. Волнение ушло.
– Я сама виновата, – говорю миссис Нью. – Доктор Уилсон ни при чем. Он просто хочет помочь.
От этих слов на языке остается горечь, которую я тороплюсь сглотнуть. Надо увидеться с ним любой ценой, сбить со следа моей матери, со следа Констанс, Вейлона и Джуда.
– Ты могла всерьез пораниться!.. Как бы там ни было, доктора Уилсона на время отстранят, пока другой психолог не оценит, удалось ли вам достигнуть прогресса.
– Надолго? – спрашиваю я, пытаясь пробиться сквозь туман, в который меня затягивает таблетка.
– Сколько потребуется.
Я не могу двигаться. Все мышцы сковало, они меня не слушаются. Закусив нижнюю губу, я плачу.
* * *
Остаток дня я разглядываю бумажку у меня на стене. «Гнев сродни убийству, которое ты каждый день совершаешь в своем сердце». Я столько раз читала эту фразу, что, видимо, уже в нее поверила. Сегодня и впрямь у меня в сердце случилось что-то нехорошее. Драка, наверное. Или даже война.
– Энджел, чего тебе больше всего не хватает?
Подруга отрывает от подушки голову.
– «Поп-тартсов»[13]. И «Маунтин-дью». А еще настоящей пиццы и жареной курицы. Просто жить без них не могу.
– А из родных? – спрашиваю я.
Энджел мотает головой, болтая кончиками косичек.
– Не-а. Люди вроде меня не оглядываются. Идут только вперед.
– Ты когда-нибудь скажешь, как долго тебе еще сидеть?
– Ага, в тот самый момент, когда ты лежишь в кроватке и распускаешь слюни… Еще поплачь мне тут.
– Спасибо, – хмыкаю я. – Поддержала!
Энджел снова ложится, исчезая из виду. Однако уже через минуту сверху доносится ее голос:
– Хочешь, чтобы я спросила, по кому скучаешь ты?
– Может быть.
– Ладно. И по кому ты скучаешь?
– По дедушке, – отвечаю я.
Энджел спрыгивает с кровати и встает рядом со мной.
– Я думала, ты скажешь, по Джуду.
Я качаю головой. По Джуду я не просто скучаю. Тот факт, что его больше нет, тенью нависает надо мной каждую минуту и ледяными тисками сжимает мне сердце.
– Дедушка по отцовской линии, – принимаюсь я объяснять. – Он уже умер, но если был бы жив, то никогда такого не допустил бы. Будь он хоть чуточку крепче, обязательно всех нас спас бы.
Я плохо помню отцовских родителей. Бабушка осталась в памяти сморщенной старушкой, скончавшейся, когда я была совсем крохой. А вот дедушка жил с нами до самого появления Пророка. Он почти ничего не говорил про новую отцовскую веру, но, как мне кажется, дедушке она не нравилась, потому что всякий раз, когда заходила речь о Пророке, он сутулил морщинистые плечи и заметно напрягался.
Мне было пять, когда дедушка умер. Мы несколько часов просидели в больнице, и все это время я любовалась куском торта в приемном покое. Отец не дал мне лизнуть даже краешек: мол, он осквернен зубами грешников или что-то в этом духе. Поэтому я просто пялилась на шоколадный бисквит, облитый толстым слоем белой глазури с остатками какой-то зеленой надписи сверху. Торт принесли на чью-то выписку, чтобы отпраздновать выздоровление, уход из больницы…