Священная ложь

– Господь не раз обращался к нему. Ты сама знаешь, дитя, – ответил тот обычным для себя речитативом, каким говорил с тех пор, как стал дьяконом.

– Но почему Господь хочет этой свадьбы, если я против?

– Нам не всегда дано понять Его мотивы. Однако в этом случае причины очевидны.

– Какие еще причины?

– Пророк видел в твоих глазах знак дьявола.

Отец произнес это, не поднимая взгляда. Я бессильно уронила руку.

Отец закрыл дверь. Я на всякий случай подергала за ручку, но та не поддалась. Каждая комната невест была снаружи снабжена засовом толщиной с палец. Их привинтили еще много лет назад – я сама видела. Только тогда не поняла, что это единственные замки в Общине.

Весь день я пролежала на тюфяке, глядя в забранное пластиком окно, небо за которым из голубого становилось синим, а потом черным, и размышляла над словами отца.

От знака дьявола не было никакого спасения. В первые дни Пророк показывал нам старую фотографию, запечатлевшую его вместе с отцом: толстяком с огромным пивным пузом, тесно обтянутым клетчатой рубашкой с оторванными рукавами. Пророк на снимке был еще мальчиком, с зажатыми коленями, словно боялся обмочить штаны, и большими очками, за которыми торчали слишком круглые, почти совиные глаза. Пророк рассказал, что отец, на тот случай если дети будут плохо себя вести, всегда ставил у двери топор. Он рассказал, что все детство прожил в страхе, а потом, повзрослев, заметил у отца в глазах красные всполохи – знак дьявола – и все понял.

Он никогда не говорил, что было дальше; все понимали, что топор упоминался неспроста.

Я смотрела в окно, пока внизу не закончился ужин и домашние не легли спать. Никогда бы не подумала, что мне предстоит побег из этой комнаты. К Джуду я убегала уже не раз, однако стены внизу были тряпичными, а двери не запирались. Серьезные планы мы с ним никогда не строили.

Осознав, что мне предстоит, я шумно выдохнула. Вскочила с тюфяка и отодрала с окна пластиковую пленку – аккуратно, скобка за скобкой. В комнату ворвался холодный ветер. Окно располагалось в крыше, и кончиками пальцев я могла ухватиться за ее гребень. Неуклюже болтая ногами, я кое-как вытянула себя наверх и на мгновение задержалась там, бросая последний взгляд на Общину. Все дома грудились вокруг двора, в это время года больше похожего на замерзшее слякотное болото. В любой момент меня могли заметить – достаточно лишь выглянуть в окно, но я все равно медлила, не спеша уходить. Сама не знаю почему. Может, сознавала, что навсегда ухожу из дома. Я смотрела, как поднимается паром дыхание. Мелодично скрипели деревья, а легкие будто впервые в жизни расправлялись, наполняясь воздухом.

Я присела и свесила ногу с крыши, нашаривая в сухой дранке опору. Разжала ладони, которым цеплялась за конек, и всем телом распласталась по наклонной поверхности, сползая как можно тише. Уже почти на самом краю вдруг потеряла равновесие и ухнула вниз, больно отбив ноги и задницу. Дыхание перехватило.

Стали слышны чьи-то шаги.

Я обернулась. В трех метрах от меня стоял дьякон Карл. На губах у него горел рыжий огонек. Я не сразу поняла, что это такое, ведь сигареты были у нас под запретом. На мерзлую землю упала кучка пепла. Между нами что-то пронеслось, и стало ясно: он сразу догадался о моих намерениях.

Дьякон Карл шагнул ко мне. Я вскочила и ринулась прочь.





Глава 24




– Почему ты не сбежала раньше? – спрашивает доктор Уилсон, отрываясь от своих записей.

Я прижимаюсь спиной к бетонной стене за койкой. Доктор Уилсон не понимает, до чего непростой вопрос он задал. Или, напротив, прекрасно понимает – судя по тому, как он щурит взгляд, видимо, не ожидая ответа.

– Боялась, – говорю я.

– Боялась? – переспрашивает он.

Я качаю головой.

– Нет, наоборот. Совсем не боялась. В Общине всегда царило такое чувство, будто с нами никогда не случится плохое. Не в том смысле, как принято считать. Просто наши жилы, наши вены были сотворены самим Господом. Что бы я ни видела, что бы ни происходило, все равно я чувствовала себя неприкасаемой. Как будто беда до меня просто не дотянется.

– Но все изменилось после того, как Пророк объявил о вашей грядущей свадьбе…

Я кивнула.

– Решительно все.





* * *


Я неслась к лесу, хрустя коленями; ребра и спина ныли после удара о землю. Сзади пыхтел дьякон Карл.

– ПОБЕГ! – заорал он. – У НАС БЕГЛЯНКА!

Я залетела под полог деревьев, однако сзади уже чавкала грязь под ногами других дьяконов. Казалось, их не меньше тысячи, хотя на самом деле не набралось бы и десятка, причем многие были совсем старыми. Но некоторые, молодые и проворные, вполне могли меня нагнать.

Выручало то, что этой дорогой я проходила уже не раз. Дьяконы ломились напролом сквозь кусты, а я проворно шмыгала между деревьями, охваченная лихим азартом. Неужто я и впрямь решилась на побег? В кончиках пальцев стучало сердце, и кровь, подстегиваемая им, энергично струилась по всему телу.


Перескочив через очередной корень, я вдруг сообразила, что несусь прямиком к хижине Джуда, и сбилась с шага, думая, где же мне спрятаться.

Свернула влево и побежала к домику на дереве. Если успею взобраться на лиственницу, дьяконы меня не найдут. Будут всю ночь бегать по лесу, всматриваясь в кусты.

Впереди мелькнуло знакомое дерево, на вид неотличимое от других: в таком же желтом, как все, наряде. Я подбежала, прыгнула на ветку и, перевернувшись, повисла вниз головой.

Топот раздавался совсем близко. Забраться выше я не рискнула, опасаясь выдать себя шумом. Оставалось лишь затаить дыхание и молиться, чтобы дьяконы не посмотрели вверх. Ночь была черной, безлунной, а я висела высоко, теряясь в листве.

Внизу под ногами захрустел мертвый замерзший кустарник. Преследователи перешли на шаг, потом и вовсе остановились.

– Она побежала вниз по склону, – буркнул один из дьяконов. – Наверняка в сторону города.

– Лучше дождаться рассвета, – сказал другой. – Ничего не видно, хоть глаз выколи.

– Постойте-ка, – перебил его третий, более молодой.

По замерзшему подлеску захрустели шаги. Я закрыла глаза, вжимаясь лицом в ледяную кору. Руки тряслись, но я не смела шевельнуть и пальцем, чтобы надежнее ухватиться за ветку.

Шаги резко оборвались.

Но и тогда я считала, будто нахожусь в надежном убежище. Я забыла, что оставила свою шляпку в комнате невест. Забыла про косу, свисавшую с головы канатом.

Мощный рывок чуть было не снял с меня скальп. Я рухнула с дерева, ударившись спиной об усыпанную уголками землю. Надо мной, сжимая в кулаке кончик косы, навис Абель, дьякон с морщинистым, вечно злым лицом и клочковатой светлой бородой. Он поднял сапог, медленно вдавил мою щеку в землю и процедил:

– Сейчас получишь у нас, сучка. Жду не дождусь увидеть, какое наказание придумает тебе Пророк.

Он наклонился, наваливаясь всем весом на ногу, и я застонала от боли. Челюсть, казалось, сейчас выскочит из суставов.

– Надеюсь, он отдаст тебя мне, – прошептал Абель совсем тихо. – Мне есть что тебе показать…

Воздуха не хватало, перед глазами заплясали крохотные оранжевые шарики, из-под век полились холодные слезы. Подоспели мужчины постарше, более неповоротливые. Вокруг собрались дьяконы, прожигая меня взглядами. Вместе с ними пришло понимание, что теперь меня обязательно накажут. Не только силком выдадут замуж за Пророка, но и заклеймят, или выпорют, или порежут. Некоторых жен, не желавших подчиняться мужьям, брили налысо, а так как бритв в Общине не было, все делалось ножом. Причем, судя по отметинам на черепе, тупым.

Отец стоял немного в стороне, не говоря ни слова.

– Поднимите ее на ноги, – велел дьякон Ларри.

– Давайте ее здесь и проучим, – предложил Абель. – Пророку будет без разницы.

– Эта женщина предназначена ему в жены, – сказал Ларри. – Пусть он сам своей бесконечной мудростью изберет для нее меру наказания.

– Да будет так, – хором отозвались остальные.

Меня подняли и потащили за руки и за ноги сквозь темный лес. Когда мы выбрались из зарослей, все жители Общины в ночных сорочках уже толпились во дворе. Женщины держали фонари, разгоняя мрак крохотными лужицами света. На мгновение показалось, что залитая желтыми отблесками поляна – единственное живое место на Земле, такая вокруг царила непроглядная тьма.

Судя по изумленным лицам, никто не думал, что я и впрямь решусь на побег. В самом центре, у кострища, стоял Пророк, и угасающие угли озаряли его силуэт рыжим дымным ореолом. Он выглядел совсем как дьявол, а в глазах горело настоящее бешенство. Я буквально чувствовала исходящий от него жар.

– Мы нашли ее в полумиле к северу, почти у самой границы проклятых райманитов, – отчитался Абель.

Я посмотрела ему в лицо. Они знали про Джуда и его семью. От этой мысли все внутри затряслось.

– Те вас видели? – спросил Пророк.

– Нет. Наверное, поняли, что лучше не высовываться лишний раз.

– Никогда не думай, будто райманиты способны к здравомыслящим поступкам. Эти черти слишком коварны и непредсказуемы.

– Не называйте их так! – крикнула я.

Пророк склонил голову набок, и на его губах заиграла улыбка.

– Я бы на твоем месте больше переживал за себя, сестра Минноу, – с убийственным спокойствием сказал он. – Ты вызвала гнев Господень. Теперь тебе предстоит испытать его на собственной шкуре.

У меня перехватило дыхание, а из глаз хлынули слезы. Я даже не пыталась их спрятать. Это было уже слишком – Пророк стоял передо мной, огромный, необъятный, разъяренный, а за спиной шумела толпа, взволнованная ожиданием кары. Безудержные слезы лились тяжелым потоком, будто могли что-то изменить.

Пророк вдруг перестал улыбаться.

– О чем тебе плакать? – рявкнул он. – Тебя благословил сам Господь!

– Я плачу, потому что мне плохо! – проорала я в ответ. – Люди всегда из-за этого плачут, так ведь?

Пророк отшатнулся, словно я вновь его ударила. Еще никто и никогда не осмеливался говорить с ним в подобном тоне.

– Господь предупреждал меня, Минноу, о твоей подлой натуре, – сказал он. – Я был готов взять тебя в жены, потому что тебе нужна твердая рука, дабы направить на путь истинный. Однако Господь поведал, что тебе найдется достойная замена. Раз ты настолько… непригодна, твое место по праву займет Констанс.

Позади раздались изумленные вздохи и оханье – не я одна знала, что так нельзя. Это шло вопреки сути замужества, которую Господь определил нам много лет назад. Жен брали ради того, чтобы завести детей. Однако Констанс сама еще ребенок!