Свет невозможных звезд

Оконкво сохранила невозмутимое выражение лица.

— Будем надеяться, что не в последний раз.

Минуту мы разглядывали друг друга — две женщины лицом к лицу на поляне, так далеко от родины.

— Вы в самом деле хотите вступить в мою команду?

— Это представляется мне наилучшим способом послужить Конгломерату.

— Что вы умеете?

Оконкво чуть расслабилась, опустила плечи.

— В академии специализировалась на тактике сражений в космосе и на грунте. Могу консультировать вас при столкновениях кораблей и возглавить десант на планету, а в случае необходимости и в пограничных действиях.

— Значит, драться умеете.

— Да.

В ее голосе совсем не было хвастовства, простая констатация факта, убедившая меня больше любых пышных слов. Я оглядела ее с головы до ног. Во время войны эта женщина была мне врагом. Возможно, стреляла в меня. Но здесь мы за границей мелочных склок. Этика Дома Возврата всегда требовала оставить прошлое за спиной, а помнить о тех, кому нужна помощь. Сейчас спасать надо было целую человеческую расу, так что наш долг — забыть старые обиды и сотрудничать. А я, потеряв Альву Клэй, нуждалась в человеке с боевым опытом. Пусть даже этот человек злит меня, как эта Оконкво, что вечно смотрит на меня сверху вниз.

Я встала на платформе и протянула ей руку:

— Добро пожаловать на корабль.

После крошечной заминки — она собиралась отдать честь — Оконкво пожала мне руку.

— Благодарю, коммодор. Вы не пожалеете.

Я устало улыбнулась и коснулась повязки на лице.

— Как знать? Обо всех своих прежних решениях я жалею до сих пор.

В кронах зашумел ветер. Сухие листья по спирали летели к земле. Рука Оконкво в моей руке была прохладной и сильной. Будь эта женщина еще парой сантиметров выше, мне пришлось бы задирать голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Потому-то я вам и нужна, — сказала она, потупившись. — Может, помогу впредь решать благоразумнее.



Позднее я очутилась в лесу, среди корней Мирового Древа. Повсюду сновали драффы, как терпеливые паучки, починяющие нити паутины, а к запаху компоста под ногами я почти привыкла. Люси увязалась за мной, лицо ее было задумчивым.

— Я вас не понимаю, — наконец заговорила она.

— Чего не понимаешь?

— Зачем вы это делаете? Рискуете жизнью без шансов на победу, ради самой зыбкой надежды. Вы никому ничего не должны. Могли бы просто уйти, подыскать надежное место и спрятаться там навсегда.

Я остановилась и повернулась к ней.

— Это означало бы покинуть «Собаку».

— Необязательно. Она могла бы сесть на планету. Если разрядить ей двигатели и найти ангар по ее росту… — Люси улыбнулась своду ветвей над головой. — Или затащить поглубже в лес, где никто не найдет.

— Ей это совсем не понравится.

— Да, но все же можно. — Девочка склонила голову к плечу. — Дело же не только в заботе об удобствах тяжелого крейсера.

— Не уверена, что понимаю тебя.

— Эта экспедиция к Интрузии. Вся наша надежда — на слова старика-ученого с корабля Судак. А вам не приходило в голову, что это могла быть ложь или ловушка?

Я смотрела, как шестикрылая летучая мышь виляет между древесными стволами.

— Нет, — сказала я, — не приходило.

— Я только потому об этом говорю, что и своей головой рискую.

— Ты можешь предложить что-то лучше?

Люси пожала плечами. Ее глаза среди зелено-бурой пестроты леса блестели яркой голубизной.

— Не могу.


— Значит, и по-твоему тоже надо продолжать?

— Вы, очевидно, думаете так.

— Да.

— Что возвращает меня к первоначальному вопросу. Зачем вы это делаете? Вы не военные. Вы лично — спасатель на списанном военном корабле с наклонностью к пацифизму.

— Кроме нас, некому.

— Никто не стал бы вас винить, пустись вы бежать.

У меня сжались челюсти. Вспомнились друзья и сотрудники, оставшиеся на станции Камроз. Им бежать было некуда.

— Кто-то должен найти способ дать им бой.

— Однако, — насупилась Люси, — мне любопытно. Разве вам не страшно?

Я выдохнула. Конечно, мне было страшно. Но я не дам страху ни остановить, ни задержать себя. Я пойду вперед, туда, куда надо, а отдохну потом — после победы или смерти, там видно будет.

Держа руки в карманах старой пилотской куртки, я пожала плечами:

— Похоже, мне просто уже нечего терять.

Звякнула капсула в ухе. Я дважды тронула ее пальцем, и передатчик вывел в мое поле зрения аватару «Злой Собаки».

— Что-то еще стряслось?

Сердце у меня зачастило. Неужели белые корабли так скоро нас догнали?

«Злая Собака» покачала головой. Она явилась передо мной в толстом свитере и какой-то вязаной шапчонке с помпоном.

— Нет, ничего не случилось.

— Тогда в чем дело?

— Просто я заметила, что, согласно старым календарям Конгломерата, сегодня сочельник.

— Это что такое?

— Старинный обычай. Праздник неумеренного потребления и обмена подарками в честь рождения человека, осуждавшего накопление личных богатств и имущества.

— Звучит как-то странно.

— Земные традиции при внимательном рассмотрении часто обнаруживают мало смысла.

Я разбросала ногой кучку хрупких опавших листьев.

— Зачем же ты вспомнила этот?

«Злая Собака» улыбнулась.

— Сочельник отмечался в декабре, посреди зимы, когда дни в северном полушарии короче всего и погода самая холодная. Зима — суровое и голодное время. Христиане, как и старые язычники, чей обычай они присвоили, отмечали ее перелом: точку, где выжившие понимали, что полпути сквозь тьму пройдено и впереди свет.

— Значит, это праздник страдания?

— Праздник стойкости и жажды жизни. И еще дня, когда хуже уже некуда.

Я глубже засунула руки в карманы.

— Звучит подходяще.

— Вот и мне так показалось.

Балдахин крон шевельнулся от ветерка. Дрожащие листья отозвались шумом морского прибоя.

«Злая Собака» добавила:

— Вы, Внешние, всегда охотно принимали чужие традиции и чужих богов.

Я скривилась.

— Богов, честно говоря, не так уж часто. Мы скорее подбирали все лучшее из чужих культур и, как умели, приспосабливали к своей.

— Да-да, — махнула рукой «Собака». — Одним словом, я подумала, что в этом году нам неплохо бы соблюсти эту традицию.