Свет невозможных звезд

— Лучше.

Нод провел меня под низкими потолками в камеру в форме лоханки, в которой стояло что-то похожее на оплавленный железный слиток.

— Вот, — сказал он.

Я, неудобно пригибаясь, обошла вокруг.

— Что это такое?

— Принтер.

— Принтеры у нас есть.

— Таких точно нет. Старый, старый проект. Печатает горючее.

— Из чего?

— Из всего.

— То есть, если набить мусором один из отсеков челнока…

— Он напечатает много стержней. Никогда больше не нужно будет дозаправляться. Просто добавь нового вещества, когда кончится запас.

— И почему же никто до нас его не ухватил?

— Это старая технология. Сомнительно, чтобы люди поняли, что это.

— А ты знаешь?

— Драффы тысячелетиями служили механиками. На всех кораблях. Знаем все оборудование.

Я, наклонившись, обняла его за ближайшую к себе шею.

— Нод, ты гений.

— Только одна сложность, коммодор.

— Какая же?

Два лица Нода качнулись из стороны в сторону.

— Достать его отсюда целиком.

Он говорил дело. Принтер неизвестной цивилизации весил не меньше тонны. А нам надо было его не только извлечь, но и избежать внимания других старьевщиков. Я была уверена, что, увидев нас с этим предметом, они тотчас заинтересуются.

— «Собака» над нами. Кто вздумает мешать — пожалеет.

Нод повесил голову:

— Не утешает.

— Почему? Ты же знаешь, на что она способна.

— Она способна убивать. Не хочу стоять рядом с теми, кого она убивает.



Я вызвала с челнока грузовую платформу, и мы загрузили на нее принтер. Нод, упираясь четырьмя ногами и действуя остальными двумя, неожиданно показал себя могучим грузчиком.

Мы уже заканчивали, когда нас окружило трио старьевщиков. Я готова была увидеть Шрайбера с присными, но эти трое были незнакомыми. Двое мужчин, все в тату и пирсинге, с голой грудью, в замасленных полукомбинезонах. И женщина. Бесспорно, мужики — мускулы, а голова тут она. Моего языка она не понимала, но чего хочет, было ясно из тона и жестов. Мы выловили что-то в завалах мусора: что именно, она не знала, но, раз мы сочли его ценным, решила наложить на него руки.

Принтер стоял на антигравитационной платформе, готовой взмыть к кораблю. Старьевщики-мужчины были вооружены стальными топорами, а женщина — плазменкой из армейских остатков. Она была ярко-рыжей, с грубо наколотым на лице зигзагом молнии, и носила старую пилотскую куртку, наводившую на мысль, не состояла ли она в команде одного из застрявших здесь кораблей. Может, была капитаном, как я, а двое дуболомов рядом с ней — ее служба безопасности.

Обернись жизнь по-другому, это я могла бы оказаться на ее месте, добывая себе кусок хлеба ролью королевы всепланетной свалки. Если вспомнить цели Мраморной армады, можно было увидеть в этой женщине воплощение будущего — не только моего, но и всей человеческой расы. Лишенные выхода в космос, мы должны будем крысятничать в стенах стерильной империи флота, подбирая крохи великой в прошлом технологии, бросаясь на все, что блестит.

Женщина, кривя губы, что-то сказала и повела стволом плазменки. Мужчины по обе стороны от нее крепче сжали тяжеловесные колуны. Намек был ясен: отдайте добычу или умрите. Беда в том, что, послушайся я, сама бы здесь застряла наравне с ними.

На секунду я задумалась, не вызвать ли корабль. Но «Собака» опустилась на грунт, чтобы принять челнок и дождаться нас. Мы умрем раньше, чем она достигнет высоты, с которой можно обстрелять этих придурков заградительными орудиями. Я представила, что бы сделала на моем месте Альва Клэй. При мне был ее пистолет. Я без колебаний подняла его и выстрелила женщине в лицо. Двое других метнулись в стороны. Одному я попала в ляжку, другому — в грудь. Пока они корчились на земле, я медленно развернулась по кругу. Обводя стволом груды хлама, я заметила шмыгающих прочь мусорщиков. Не знаю, старьевщица ли оставила их в засаде или это прятались просто любопытствующие. Ручаюсь, среди них были дети, но это ничего не меняло.

Я подстегнула их, пальнув поверх голов, и кивнула Ноду:

— Давай-ка убираться отсюда, пока можно.




На подходе к «Злой Собаке» у меня начали дрожать руки. Я предоставила Ноду с отпрысками разгружать новый принтер, а сама сбежала в каюту, где меня стошнило в раковину.

Утирая губы кулаком, я поймала свое отражение в зеркале. На меня смотрела незнакомка. Знакомая мне Сал Констанц не способна была так просто убивать. Я вспомнила, на какие ухищрения шла, чтобы пощадить претендовавших на мой корабль угонщиков с Сиколы, и как мучилась, когда пришлось убить отца нашего Престона в Галерее, — во времена, когда в мире был смысл и моральные терзания еще не представлялись непозволительной роскошью. Лицо, смотревшее на меня из зеркала, принадлежало закаленной женщине. Та теряла дорогих ей людей, принимала жесткие решения и сжигала мосты. Пока рядом была Альва, я во всем, что требовало применения силы, полагалась на нее. Но ее не стало, и мне пришлось взять инициативу на себя. Я не мучилась над выбором, а просто поступила, как поступила бы она, и сама позаботилась о своем спасении. Защищая и свою жизнь, и Нода, я исполняла долг командира. Так почему же у меня внутри так пусто, словно я лишилась значительной части самой себя?

Я повалилась на койку и свернулась в позу зародыша.

Моя прапрабабка по материнской линии София Никитас, основывая Дом Возврата, искренне желала помогать людям. Вдохновленная пропавшими очажниками, она организовала спасательную службу в космосе, с девизом: «Жизнь превыше всего».

В чем же дело? Оттого ли эта немота во мне, что я исказила цели несуществующей уже организации, или я просто чувствую, что каким-то непростым образом подвела прародительницу? Я издавна привыкла мерить свою жизнь по ней, а выстрелив в лицо незнакомки, словно бы отказалась от ее примера. И при этом, наперекор всему, где-то во мне таилась ужасная гордость за содеянное.

Я представила, что сказала бы Альва, будь она сейчас здесь. Наверняка что-нибудь в смысле: «Когда кто-то пытается убить тебя, бей первой».

Ее образ вызвал у меня горькую улыбку. Как бы мы ни спорили друг с другом, мне ее чертовски не хватало, и я бы почти все отдала, чтобы она оказалась сейчас рядом. Но нет, мне и впредь придется полагаться на себя. Может, человеческая Общность и разваливается, но у меня есть люди и корабль, о которых надо позаботиться.





15

Мишель Па




Я один сидел за угловым столиком в обветшалом, сколоченном на скорую руку баре. Бар был встроен в нишу вестибюля древней башни на внешнем краю города. Для чего была нужна эта высотка нашим предкам, никто не знал. Верхние две трети ее представляли собой полый конус, по внутренней стене которого спиралью тянулись узенькие мостки к люку на вершине. Расположенный на самом краю обжитой зоны бар был известным местом сбора старьевщиков — сюда они сходились обменяться рассказами и слухами. Подавали здесь дерущий глотку джин домашней перегонки в больших пластиковых кружках. Я облюбовал этот бар потому, что задняя дверь выходила прямо в путаницу переулков. Если нагрянут патрульные, погоня не сунется в глубину пустого города. Пусть у них есть и карты, и транспортеры, слишком там ненадежные места. Мосты, на вид выдерживающие броневик, могут рассыпаться в пыль от одного касания. А тончайшая с виду ткань под ударом обретает алмазную твердость. Только опытный старьевщик найдет там дорогу, а безопасники из патруля не рискнут, пока совсем не припрет.

Впервые я пришел сюда четыре года назад, оставив Корделию в порту. Приткнул фургон в темном переулке, потому что возвращаться домой к дяде совсем не хотелось. Я тогда попросил официантку Труди присмотреть за стариком, а сам спрятался здесь. В мужском туалете ножом срезал собранные в хвост волосы и спустил их в унитаз. Остатки постриг старыми ножницами, которые попросил у бармена, — получился ежик не больше сантиметра длины. Сменил рваную парку на старую шинель, брошенную кем-то на спинке стула. Одежда воняла мокрой псиной, но была теплой и в сочетании со стрижкой делала меня выше и стройнее, чем я казался раньше. Я надеялся, что так безопасникам труднее будет меня опознать.

Труднее, но все же возможно.

Тогда в Норе трое патрульных успели хорошо меня рассмотреть, и я был уверен, что узнают при встрече. Они могли уже раскопать досье с моим именем и адресом, а значит, домой мне было нельзя. Патрульных атаковали, угрожали им пескоструем. Безопасники не спустят такого безнаказанно. Меня станут разыскивать все копы на этой тарелке, а дом дяди уже наверняка под наблюдением. Раз я не мог явиться сам, то выделил Труди (так и не получившей койку ни на «Электросопротивлении», ни на другом корабле) щедрую долю от денег Ломакс и попросил нанять кого-нибудь, кто позаботится о старике. Больше я ничего не мог сделать. Исполнил свой долг и был теперь сам себе хозяином — как всегда хотел, если меня послушать.

Четыре года спустя я гонял самогон по дну кружки, а внутри у меня было пусто. Какого же я свалял дурака! Сколько громких слов, а чего ради?



Я так и просидел на этом стуле три долгих одиноких часа, мучая остатки выпивки, пока на меня не упала тень. Я поднял голову. Человека, загородившего меня от света, звали Доберман. Имечко подходило ему в самый раз.

— Привет, Па. Еле узнал тебя с отросшими волосами.

Я невольно тронул макушку. Четыре года стригся коротко, а недавно снова начал отращивать шевелюру.

— Решил, что пора перемениться.

Доберман скривил губы, обнажив розовые десны. У него-то под тусклой лампой блестела гладко выбритая серая кожа головы.

— Да, я давеча слышал, что копы тебя еще ищут.

Я помрачнел. Уже четыре года в бегах, прячусь за бородой и поддельным удостоверением.

— Тебе чего?

Олаф Доберман был выше многих. Шрам на правой щеке остался после знакомства с ловушкой в чужом городе. А может, памятка от драки на ножах. Слухи ходили разные.

— Думаю, тебе поднадоело прятаться? А, Мики?

— Я привык.

— Ну, у меня, пожалуй, найдется для тебя работенка.

Я рывком оттянул ворот. Все эти годы я вилял и нырял, приставал ко всем экспедициям старьевщиков. Чем больше времени я провожу в необитаемом центре города, тем меньше шансов попасться властям.

— Что у тебя?

Доберман придвинул стул напротив и заговорил хриплым шепотом:

— Собираю партию. Напрямую в сердце города. Выходим в ближайшие дни. Максимум через неделю. Хочешь пристегнуться?

— На что нацелились?

Доберман развернул гибкий экран. Перебирая толстыми тупыми пальцами, вывел на него схему улиц, собранную из материалов аэросъемки и зарисовок старьевщиков.