Свет невозможных звезд

— Вас заботят такие вопросы?

Зверь взглянул на меня россыпью глаз-самоцветов.

«Мы не правы?»

Вдвоем с ним мы стояли в рубке — посреди безупречно белой сферы. На возвышении в центре.

— Нет, правы.

«Так каким образом ты примиряешь необходимость насилия с эмпатией художника?»

Я смотрела на одну из стычек, разыгрывавшихся на внутренней поверхности сферы. Два белых кинжала рвали в клочья боевой крейсер Внешних. Изнутри его пробивались взрывы, сминался и раскалывался металл, мужчины и женщины умирали на сто мучительно неприятных ладов.

— Стараюсь об этом не думать.

«Отрицание?»

— Самосохранение.

«Ценой отказа от полного осознания последствий твоих решений?»

— Это свойственно человеку.

«Это объясняет вашу воинственную историю. Не говоря уж об осквернении окружающей вас среды».

Я оттопырила щеку языком и протяжно вздохнула. Нелепым казалось мне изображать здесь пару богов-олимпийцев, невозмутимо обсуждающих природу человечества перед лицом гибели тысяч людей.

— «Садовнику нет дела до стебелька травы, — процитировала я одну из самых популярных моих поэм, — лишь бы жил луг».

«Утилитарный подход?»

— Максимальное благо для максимального числа людей. Нужды большинства перевешивают потребности немногих.

«В таком случае мы с тобой согласны».

— Я и не сомневалась.

«Как и мы. Нам просто было любопытно, каким образом ты сочетаешь участие в уничтожении такого множества представителей своего вида с сочинением стихов, оплакивающих тщету войн».

Пора бы ему уже было заткнуться.

— Люди — сложные существа, — сказала я.

«Вы способны одновременно принимать две противоречивые точки зрения?»

— Пожалуй, так.

«Это многое объясняет в вашем видовом поведении».



Алексий Бошняк сидел на каменной лавке в пустой белостенной каюте. Архангел флота дыбился за его спиной на задних лапах.

— Вас бы следовало расстрелять как предателя, — сказала я.

Бошняк прищурился на меня из-за антикварных очков. Его волосы разлетались пухом одуванчика. Он так и носил мешковатый костюм с незашнурованными ботинками, и за левым ухом у него торчало неизменное стило. В последние мгновения нашей стычки со «Злой Собакой» он переслал этой заблудшей посудине все, что раскопал о Кинжальном флоте, Интрузии и стоящей перед нами угрозе.

— Предатель здесь не я.

— Хотите сказать — я?

— Вы видели донесения. Знаете, сколько народу поубивали.

Флот, разлетевшись со станции Камроз, встречал на своем пути сопротивление по всей Общности — и сокрушал его без ненависти и без пощады.

— Знаю. Это… неприятно.

— Неприятно?

Я пожала плечами:

— Мы не ожидали от людей такого сопротивления.


— От людей? — Бошняк вскочил бы на ноги, если бы медведь не удержал его огромной лапой за плечо. — Вы себя хоть слышите, Судак?

— Я делаю все для защиты человечества.

— Вы его убиваете.

Я поджала губы, а когда заговорила, голос мой звучал ровно:

— Вы знаете о драконах. Если позволить человечеству затеять новую войну, она привлечет их целую стаю.

Бошняк покраснел.

— Человечество уже ведет войну. Против вас!

— И потому ее необходимо закончить быстро и эффективно.

— Убивая всех, кто встает против нас?

— Ради спасения большинства.

Старик презрительно фыркнул.

— Может, вы еще и благодарности ждете?

За такие слова я могла бы его ударить. Но вместо этого выпрямилась со всем достоинством и самообладанием, приличествующим бывшему капитану флота Конгломерата.

— Доктор Бошняк, — размеренно и взвешенно заговорила я, — мне, как никому, известно, что такое трудный выбор. И о благодарности я все знаю. Перед вами женщина, которая положила конец войне Архипелаго — самому разрушительному конфликту в человеческой истории. Я пожертвовала одной планетой, чтобы спасти сотни других. А единственной благодарностью мне стал смертный приговор.

Бошняк побагровел.

— Я не желаю больше принимать в этом участия!

Услышав это, я свысока взглянула на его жалкую сутулую фигуру. В самом деле, никому не нужный человечишко; книжный червь, ничего не понимающий в настоящей жизни, в холодной, жестокой необходимости — цене выживания. Я прокашлялась.

— Извините, доктор, не вижу, как это зависит от вас.





11

Сал Констанц




— Приближаемся к Переменной, — сообщила «Злая Собака», по такому случаю нарядившая свою аватару в белое шелковое платье. — Разрешение на выход через пятнадцать секунд?

Я уже пристегнулась на командирском месте. Таким же образом закрепились Люси, Престон и Нод: Люси — в своей койке, Престон — на рабочем посту в лазарете, а Нод — в гнезде машинного отделения, в окружении отпрысков. Я не сомневалась, что на «Грешнике» пристегнулись Шульц и Эддисон, и полагала, что гражданские тоже приняли меры предосторожности.

— Разрешаю по готовности.

— Приступаю.

В животе у меня стало пусто, и я завалилась вперед на ремнях, когда прыжковый двигатель дал обратную тягу, тормозя нас до скорости выпадения из гипера. На носовом экране я видела только привычные клочья серого тумана высших измерений. Но по мере приближения к конвенциальному четырехмерному пространству туман стал окрашиваться в оттенки бирюзы и беж — так видятся извне спрессованные цвета космоса. А потом, словно корабль сорвался с гребня волны, мы выпали из бесформенности в обыкновенность.

Переменная уже заполнила собой полнеба. Я, порывшись в архивах, обнаружила, что в войну Архипелаго здесь произошло крупное столкновение флотов. Тогда система была верфью стратегического значения, а теперь напоминала всепланетную свалку, усеянную свежими обломками кораблей и разбомбленных перерабатывающих заводов.

— Есть признаки Кинжального флота?

— Корабли флота не обнаружены.

Я позволила себе выдохнуть. Мы сильно рисковали, направляясь сюда. Переменная лежала на внешнем по вращению крае Общности.

— Что еще есть в системе?

«Злая Собака» открыла на экране дополнительное окно. Дала полное увеличение, позволявшее рассмотреть скелеты вскрытых, как консервные банки, кораблей. Рядом с каждым возникли числовые показатели: сменяющиеся координаты, скорость, масса.

— Эти еще сохраняют остаточное тепло, — сказала «Злая Собака».

— То есть они свежие?

— Не более семидесяти двух часов.