Судьба непринятой пройдет

– Когда ты влез в наркотики, ты чем думал? – Следователь подул на чай и сербнул из чашки еще разок. – Не спорю, посыл благородный: помочь семье, да только воплощение дурное и самое тупое: сунуться туда, где проще всего и быстрей срубить бабла, без особых трудов и напряжения, не утруждая себя размышлением, а что будет, если меня поймают. А то, что вход в это дело – копейка, а выход – жизнь, твои дружки, что сманили тебя быстрым и простым заработком, тебе не сказали, и так понятно.

Да все Игорь понимал. В том числе и то, что подписываться на «побегушки» курьерские с наркотой перспективка так себе – очень мутная. Сколько уж сгинуло из числа его знакомых и приятелей с района, кто от наркотической комы, а кто и навсегда без вести исчезнув, некоторых даже находили через какое-то время… «подснежниками» по весне, из-под стаявшего снега.

Но говорить-отвечать следователю ничего он не стал, ждал, что тот скажет. Овчинников же помолчал, порассматривал задумчиво Игоря, попивая уже подостывший чай и громко хрустя затвердевшими сушками, отставил чашку и завершил свою наставническую речь:

– Если хочешь быть нормальным человеком, Игорь, и хочешь реально чего-то достичь в этой жизни и преуспеть, всегда – всегда! – повторил он с нажимом, – думай на перспективу. Обдумывай все свои шаги наперед, учись мыслить стратегически, ставь перед собой по-настоящему большие цели и, главное, просчитывай возможные последствия своих действий и шагов. И не будь дешевкой, шелупонью житейской. Не растрачивай свою человеческую ценность.

Уголовное дело на Игоря Александр Иванович заводить не стал, мало того, не стал даже оформлять Югрова как свидетеля, проходящего по этому громкому делу, и протокол допроса не составил, не желая подставлять мальчишку в случае, если кто прознает, что тот свидетельствовал о чем-то. У них в тот день в управлении такое столпотворение творилось, все коридоры забиты задержанными, ожидающими допроса, что хватало фигурантов и свидетелей и без мальца. И Овчинников просто вывел паренька через черный ход и отпустил, взяв с него слово, что тот придет завтра сюда, к управлению, в определенный час.

Игорь слово сдержал и пришел на следующий день. Думал, что Александр Иванович его «вербовать» будет или еще какое иное хитрое ментовское применение для него придумает. Но следователь отвел его в автомастерскую, хозяином которой был его хороший знакомый, бывший коллега, тоже милиционер из той еще, старой гвардии, разумеется, под «ментовской» же крышей, хотя для своего в самой мягкой форме. Но про все эти дела-принадлежности бизнеса Югров узнал, а о чем-то и сам догадался, гораздо позже.

А тогда передал его Овчинников, как говорится, с рук на руки, вышедшему им навстречу из распахнутых ворот мастерской здоровому мужику лет эдак под пятьдесят, с первого же взгляда понятно, что человеку сильному, спокойному и основательному, с мудрым, цепким взглядом.

– Вот, Степан Валерьевич, привел тебе паренька в ученики. Игорь Югров его зовут. Ты уж возьми, будь добр. Мальчишка смышленый, рукастый, работу ищет, чтобы семье помогать.

– Возьму, чего уж, – выдержав паузу, во время которой пристально рассматривал Югрова, ответил Степан Валерьевич. И прокричал в глубь мастерской: – Петро, найди мальцу переодеться! – И предупредил, что называется, «на берегу»: – У меня тут правила и дисциплина строгие, с теми, кто нарушает, расстаемся сразу.

Игорь только кивнул, мол – услышал, вкурил… то есть понял, понял.

И поплелся за парнем, вышедшим из ангара и махнувшим ему рукой, призывая идти за собой.

То, что Игорь попал именно к Степану Валерьевичу, стало для него самой большой, даже, наверное, величайшей удачей всей жизни.

Под руководством и наставничеством Валерича, как звали между собой Хому автослесари, во многом заменившего Игорю так недостающего ему отца, взрослого мужчины, которому он мог бы полностью доверять, уже через год Югров освоил премудрости автослесарной работы. Да так освоил, что способен был починить любую «убитую» тарантайку сумеречного гения советского автопрома и восстановить раздолбанную до состояния ведра с гайками престарелую иномарку. Правда, не так быстро и ловко, как остальные мастера, но ведь мог же.

Именно там, в автомастерской, среди мужиков-слесарей, под руководством Валерича, Югров сформировался как личность, как мужчина, во всех объемных и непростых смыслах этого понятия и настоящего внутреннего стержня, воспитанный вполне реальным трудом и ответственностью за свою работу, за свое слово. И именно в те годы он получил первую свою профессию и первые серьезные профессиональные навыки-умения. Ну и первая любовь-секс случилась у него именно тогда.

Через три года, в сентябре, когда Игорь пошел в последний школьный класс, Валерич как-то пригласил его в свою каморку-кабинет для серьезного разговора, усадил напротив и произнес слова, которые Югров запомнил на всю свою жизнь.

– Есть у меня к тебе один разговор, Игорь. Непростой, – сказал мастер и замолчал.

Что-то начало какое-то напряженное, Игорь аж насторожился весь, подобрался, не зная, чего и ожидать. А ожидать в принципе можно было чего угодно в те не самые ласковые, прямолинейные, как выстрел, времена.

Но меньше всего он ожидал того, что сказал ему дальше Хома.

– У тебя золотые руки, ты это знаешь, и я это знаю. За три года ты поднялся в слесарном деле, в мастерстве, до уровня талантливого, уникального профессионала. Но этого мало, Игорь.

– Почему это мало? – подивился необычайно Югров. – Я сейчас уже больше некоторых наших слесарей зарабатываю, – напомнил он мастеру.

Нет, ну как-то обидно, да. Он прекрасно знал, что многое умеет и классно владеет профессией, на самом деле и получше некоторых мастеров, работавших в их слесарке, и нормальная пацанская гордость брала Игорька за все, что он делал, и за то, сколько зарабатывал. А тут…

– Да потому, Игорь, что не все деньгами меряется, – чуть нахмурился Валерич, что было известным признаком того, что мастер недоволен. – Помимо золотых рук у тебя еще и голова светлая на плечах имеется и цепкий, верткий ум исследователя. Вон какие придумал ходы с клапанами и усовершенствования с клеммами старыми. Да только мало придумать, надо знать, как реализовать, воплотить. Ты ведь даже сформулировать четко не можешь свою задумку. А почему? – спросил Хома и сам ответил на свой вопрос: – А потому, Игорек, что знаний тебе не хватает. Есть такое высказывание: «открытия приходят подготовленному уму». А твой пока-то для серьезных идей и дел не подготовлен.

Мастер вдохнул-выдохнул продолжительно и высказал главное, к чему и затевал весь разговор:

– Высоко подняться, Игорек, и стать по-настоящему значимым человеком в обществе, в социуме, на одном только простом физическом труде невозможно, даже при самых удачных раскладах. Век Стахановых и Паш Ангелиных канул в небытие, особенно если учитывать тот факт, что их заслуги специально раскручивали, как социальную рекламу, в те-то времена. Да и тогда, куда они дальше своего забоя и трактора двинулись? Никуда. Я к чему тебе это все объясняю? А к тому, что ты сейчас просто обязан заточиться на поступление в институт.

И повторил с нажимом:

– Обязан. У тебя последний год в школе. Поднажми с учебой, если нужны дополнительные занятия, помогу с репетиторами, и с вузом помогу, есть у меня еще концы-знакомства. А ты давай, упрись в этот вопрос. – И подсластил задачу: – И не межуйся, не забивай голову переживаниями о деньгах, из мастерской тебя никто не гонит, будешь по вечерам подрабатывать понемногу, на жизнь хватит, да и мать твоя стала побольше зарабатывать и поспокойней ей.

Это да, Лида теперь работала в кафе бухгалтером. Помог ей в этом деле Степан Валерьевич, договорившись со своим хорошим знакомцем, коих у него имелось великое множество, в большинстве чем-то ему обязанных. Игорь оплатил бухгалтерские курсы для мамы, гордясь за себя и за нее, и через полгода она уже работала в чистом, спокойном месте, в своем отдельном небольшом кабинетике.

Так что всем был обязан Игорек Югров этим двум тертым жизнью, битым-мудрым мужчинам: Александру Ивановичу и Степану Валерьевичу – свободой, житейской наукой, достатком и спокойствием своей семьи, да и по большому счету самой жизнью, если прикинуть, какие у него вырисовывались четкие перспективы, не отпусти его Овчинников, а заведи на Игорька уголовное дело.

Только подвел он своих наставников один раз. М-да.

А «Белоснежку» Югров починил. Не сам-один, помогли ребята, но большую часть всего сложного и трудоемкого сделал все-таки самостоятельно, своими руками.

Полгода с ней потихоньку ковырялся, в основном по ночам, а когда еще? Школа и дополнительные занятия, работа в сервисе, которую Игорь не бросал, ну и вот ночью красавицу свою доводил до ума. А как закончил, навел полный лоск-красоту, словно «копеечка» его только сейчас с конвейера заводского выпорхнула, а то и получше, чем при «рождении», – двигатель-то Игорь, с помощью мужиков-слесарей, подшаманил, усилил, усовершенствовал.

Вот тогда и прокатил он мастера по полигону с ветерком да лихостью, как и было договорено. И летала его «девочка», посверкивая белыми отполированными боками, как стремительный стриж.

Хозяин сети автомастерских, в том числе и той, где трудился Игорек, бывший милицейский полковник в отставке, знал про «сына полка», как он сам окрестил Игорька, и способности его высоко ценил, не без обсуждения, понятное дело, с Хомой, который был близким другом-товарищем хозяина, неофициальным замом и советником во всех вопросах, относящихся непосредственно к производственному процессу.

Так вот, полковник этот бывший через свои каналы договорился, слегка «смазав» механизм договора вечнозеленными бумажками, и Югров экстерном сдал экзамены в автошколе, но по-честному, без дураков, потому как знал предмет досконально, что называется: «от зубов отскакивало», в том числе и правила дорожного движения. Сдал на отлично, и ему вручили специальную справку-разрешение на вождение автотранспортного средства, поскольку по малолетству своему, всего-то шестнадцать годков, права получить он пока не мог, а вот в автогонках участвовать в качестве спортсмена – это сколько угодно. Вот он и участвовал с превеликим удовольствием и азартом, и даже призы брал на городских соревнованиях.



Югров улыбнулся вспомнив, как рассекал на своей «Белоснежечке», гоняя по Мичуринскому проспекту и Воробьевым горам, лихо закладывая виражи, и как визжала от восторга, страха и азарта Катюха, та самая его первая любовь. Замечательная была девчонка, отчаянная, веселая, огонь!

Эх, и хорошая была жизнь, лихая. Молодость она всегда хорошая, даже в тяжелые, непростые времена, просто потому, что молодость.


В автодорожный институт Игорь поступил. Не сказать, что легко и без напрягов – понервничал он всерьез, сдавая вступительные экзамены, но предложенным Степаном Валерьевичем блатом не воспользовался. Хотел сам, по-честному, – сам и сделал.

И учился в удовольствие, с азартом и подлинным интересом, ну и подрабатывал понемногу в выходные все там же, в мастерской у Валерьича.

А на втором курсе влюбился и зарома-а-анился… не слегка так и нежно-прекрасно с приятными ощущениями и легким головокружением, а как-то настолько его вштырило страстью, аж до полной потери разумности и осознанности.

«Задурил», как говаривала его бабуля-покойница.

Когда тебе восемнадцать-девятнадцать лет, любовь – она шибает без спросу и разбору исключительно по физиологии, отключая мозг и любую разумность напрочь. То есть совсем.

И между Игорем и предметом его любви все было великолепно и даже, как ему казалось, взаимно, а секс такой, что… Только в перерывах между сексом девушку требовалось, да и хотелось ему, удивлять, окучивать и «выгуливать», желательно по высшему разряду. И прекрасная «Белоснежка» для этих целей уже никак не подходила, поскольку девушка его была не простушкой-погулюшкой, а барышней-красавицей из семьи новых богатых русских, знавшей цену как себе, так и дорогим вещам, украшениям и богатой жизни.

Вот Югров и подрабатывал, как и где мог: в родном автосервисе, и ночным извозом не брезговал, и погрузками-разгрузками на вокзалах – на те ухаживания и «выгул» любимой по лучшим ночным клубам, барам-ресторанам, поездкам на выходные в другие города, благополучно «забив» на всякую учебу.

Результат такого пренебрежения к получению знаний был предсказуем и очевиден – отчислили студента Югрова после зимней сессии на фиг, и полетел тот белым влюбленным лебедем из института… и «приземлился» точнехонько в военкомате, будучи призванным на срочную службу отдавать задолженность Родине.

Ну, раз ты у нас весь такой из себя спортсмен-автогонщик и специальность автослесаря имеешь, да еще и в автодорожном институте учился, иди-ка ты, паря, прямиком в механики-водители боевых машин – так постановила военная комиссия.

Ну в мехводы так в мехводы, какая ему разница, где служить, тем более дело привычное в моторах ковыряться, машинами рулить – «мазута» она везде «мазута», это он с удовольствием, глядишь, за любимым делом и не заметишь, как служба пролетит.

Да-да, только кое-чего не мог тогда учесть и даже предположить Игорек в своих радужно-беспечных планах на будущее.

А вот расставание с девушкой прошло совсем не так, как ожидал Югров. В ночь после шумных проводов Игорька в армию родными и друзьями они уединились с любимой, долго, горячо и страстно «провожавшей» его уже лично. Лежали вспотевшие, распластанные, уставшие после очередного шикарного «захода», и он спросил, скорее для проформы, заранее уверенный в ее ответе:

– Ты меня ждать будешь?

– Чего? – переспросила девушка, от недоумения даже приподнявшись на локте, заглядывая ему в лицо.

– Ждать меня из армии, спрашиваю, будешь? – повторил Югров более конкретно.

А она вдруг откинулась назад на кровать и начала заливисто, совершенно безудержно хохотать. И все смеялась и смеялась, аж до слез, и никак не могла остановиться.

– Я что-то смешное спросил? – завелся вдруг Игорь.

– Ну, конечно… – ухохатывалась она так, что даже говорила с трудом. – Господи, Игорек… ну не можешь же ты… всерьез об этом спрашивать?..

И, чуть подуспокоившись, но все продолжая веселиться, она снова приподнялась на локте, чтобы лучше видеть выражение его лица.

– Почему? – уже подозревая, что услышит в ответ, все же спросил Югров.

– Ты же понимаешь, что не можешь быть для меня вообще кем-то, даже моим парнем? – спросила она и, усмехнувшись, пояснила более доходчиво: – Кто ты и где, а кто я и где я, – подчеркнула она голосом разницу в их социальном раскладе. – С тобой было прикольно, ты такой смешной, старался так, пыжился, копеечку зарабатывая, чтобы произвести на меня впечатление, было так забавно за этим наблюдать. И смотрел на меня влюбленными щенячьими глазами, а это приятно каждой девушке. Да и секс у нас огонь, что ни говори.

– То есть ты была со мной, чтобы повеселиться?

– Ну что ты такой серьезный, Игорек, – все посмеивалась она над его непроходимой наивностью. – Жить надо в кайф, слышал про это?

– Да, – подтвердил он, процитировав другой слоган: – «Живи быстро».

– Вот именно, – кивнула девушка. – Живи быстро и легко. Так что, Игорек, сейчас мы еще разок трахнемся, и ты отправишься в вашу армию.

– В нашу, – поправил ее Югров.

– Нет, Игорек, – перестав улыбаться, объяснила она ему со всей серьезностью то, что, видимо он так и не просек, не понял до конца: – Армия не наша и не для нас, как и многое другое, что составляет жизнь и существование таких, как ты. – И заключила свое объяснение: – Все просто.

– Да, – согласился он, – все просто.

Встал и, не исполнив последнего запроса любимой на горячий прощальный трах, оделся и ушел. В нашу армию.

Как водится, начал свою службу Югров в учебной воинской части, так называемой учебке. У Игорька, бывшего старше большинства товарищей по призыву в среднем на полтора года и воспитанного улицей и автослесарями, сразу же включился режим борзоты, как реакция на приказы, которые ему – ему! – отдавали пацаны младше его по возрасту и разуму, по его мнению, ничем не заслужившие этого права. Да и душившую Игорька злость-обиду на «любимую», оказавшуюся просто развлекающейся за его счет богатенькой сучкой, из-за которой он сюда и загремел, надо было куда-то девать.

Вот он, что называется, и нарывался.

Первое время боевая учеба для солдата Югрова шла параллельно с непрекращающимися драками. Паренек он был крепкий, здоровый до необычайности по нынешним-то временам, и хоть силовым-боевым спортом никогда не занимался и самбо-мамбо там всякое не осваивал, но искусством беспощадной дворовой драки владел почти в совершенстве. К тому же имел достаточное количество дерзости и мужской решительной готовности биться насмерть, если этого требовали обстоятельства.

Дворовые драки делятся на два типа. Первый – побуцкаться, прощупывая друг друга на слабость-силу характера, обозначая свою территорию и претензию. После таких драк частенько становятся настоящими друзьями, когда расползутся по домам битыми: кто победителем, кто побежденным, а то и по ничейному результату, – и залижут раны.

И второй – жесткая, беспощадная и смертельная драка, в которую можно вступать только одним образом: нападая первым, не щадя себя, деморализуя противника с ходу, с первого удара, транслируя свою внутреннюю готовность к смерти, и никак иначе. Любая слабина, проявленная тобой, любой испуг, и все – ты выбыл, чаще всего – из жизни.

Живя в том месте, в тех реалиях и в тех годах, где и когда он жил-выживал, драться Игорю приходилось часто, жестоко и беспощадно. Но мальчонка он был не из дурных-отмороженных, с головой все-таки дружил, и когда видел-понимал численное и возрастное превосходство противника, частенько «подогретое» дурью, то убегал подобру-поздорову, спасая ту самую свою умную голову от «насыщенных действий насильственного характера», как однажды записал в протоколе участковый, когда патруль арестовал все их «собрание джентльменов», участвовавших в потасовке.

Так и в учебке – борзеть-то он борзел, но не зарывался, расклады просчитывал. Да и старшие товарищи довольно быстро «объяснили», что в армии следует быть более гибким в своих убеждениях и стараться не выделяться на общем фоне местности, что весьма полезно для сохранности головы и здоровья организма в целом.

Югров особо и не спорил, это он нарывался от злости на себя, так попавшего со своей «любовью-страстью». Слил из-за циничной девицы все, чего достигал трудом и упорством, вылетел из института, накосячив таким образом перед своими наставниками, вот он пар и спускал, ему даже полезно было наполучать.

Ничего, отошел, даже сдружился потом крепко с парнями. Прошедший воспитательный процесс в автосервисе, не особо-то сильно отличавшийся от армейского, Игорь на собственном опыте давно уяснил то, что растолковал ему как-то Степан Валерьевич: человек должен пройти своеобразную «дедовщину» в любом коллективе, чтобы обрасти внутренней «броней» и постичь все нюансы и интриги того сообщества, в которое попал, научиться выживать и давать достойный отпор, заработать авторитет и научиться отстаивать себя.