Судьба непринятой пройдет

– Почему нельзя? – рассмеялась она. – Очень даже можно. Сейчас мы закажем тебе QR-код и вызовем такси. Я даже за него заплачу.

– Да что такое?! Что опять-то?! – проорал он, взорвавшись. Подскочил с дивана, в сердцах швырнув на него ни в чем не повинный ноутбук, и принялся нервно расхаживать по комнате, вываливая на Агату накопившиеся претензии: – То ухаживай за ней, завоевывай ее внимание, изворачивайся наизнанку, чтобы понравиться, чтобы она снизошла до тебя, выбрала! А выбрала, так смотри осторожно, не спугни, лишнего не сболтни, солидней выглядеть будешь, старайся соответствовать, над шуточками ее вечными смейся! А сболтнул, спросил что-то не тем тоном, так все, расстались, пошел вон, Олег! И снова ухаживай-изворачивайся, добивайся!

И вдруг ринулся вперед, остановившись перед Агатой, сидевшей в кресле и с большим интересом слушавшей его откровения. Уперся ладонями в кресельные подлокотники, нависнув, склонился к ней, изливая наболевшее:

– Не такая ты и красавица и не мечта всех мужиков, чтобы ради тебя так изгаляться и стараться. А туда же, изображаешь из себя недоступную интеллигентность!

– Понятно, – кивнула Агата, которой стала смешна эта драма в исполнении неудачливого ухажера, и процитировала из шолоховского «Тихого Дона»: – «Баба неказистая, но вольного нрава».

– Вот! – прокричал Олег, заводясь пуще прежнего от ее смеха. Ткнул обличающе пальцем, почти коснувшись ее груди, и резко оттолкнулся от подлокотников, распрямляясь во весь рост: – Эти твои вечные цитатки, а ты, как дурак, делай умный вид, что знаешь автора, эти твои неизвестные словечки… – И, скривившись, помогая себе жестами и мимикой, изображая-повторяя, видимо, когда-то сказанное Агатой слово: – Полихромность! Я посмотрел в Википедии, это всего лишь многоцветие. Что, нельзя было просто сказать: цветной? Нет же, ты специально, чтобы унизить, дать почувствовать свое превосходство, мол, вот я такая вся эрудированная, начитанная, китайский знаю, а ты простой менеджеришко, офисный планктон, мне не чета…

Агата все посмеивалась, хоть и старалась, как могла, удержаться, но получалось плохо, и ее усмешки стали следующим пунктом изобличающего, искрометного выступления Олега Каро.

– И эти твои вечные смешки, шуточки, улыбочки! – Он снова резко придвинулся и наклонился, нависая над ней: – Нельзя же постоянно смеяться, это же ненормально, Агата.

– Нормально, наоборот, – подкинула она ему идею.

– Да, – согласился Каро на полном серьезе, отсутствие которого только что инкриминировал Агате.

– Ты тогда зачем в бойфренды-то набивался, Олежек? Столько денег извел на ухаживания, столько усилий, нервов, как выясняется, потратил? – усмехнувшись, полюбопытствовала Агата.

– А ты, можно подумать, не понимаешь? – Он опять распрямился, посмотрев на нее снисходительно-покровительственным взглядом.

– Ну вот такая я несообразительная, – пожала плечиками Агата, отлично понимая все его резоны и без объяснений.

– Живешь в тихом центре Москвы, в пятнадцати минутах езды от Красной площади, из твоих окон даже шпили Кремля видны, в семи минутах ходьбы от метро, одна в собственной двухкомнатной квартире в шикарном старом фонде, владеешь китайским языком и занимаешь довольно высокую позицию на фирме.

И вдруг, обуреваемый клокочущим в нем негодованием, Каро отшатнулся от Агаты, подавшись назад, выплескивая на нее обвиняющее презрение:

– Ты понятия не имеешь, что такое жить в Подмосковье, в задрипанном рабочем районе, в хрущевке-полуторке вдвоем с матерью, каждый день добираться на работу полтора часа и обратно столько же и не иметь никакой перспективы хоть как-то изменить эту жизнь! Выбраться из этого дерьма!

– Понятно, – вздохнула Агата, прекратив посмеиваться и вообще веселиться.

Хотела было по привычке процитировать Раневскую из «Весны», про любовь не к ней, а к ее жилплощади, но удержалась, вспомнив, как, оказывается, нервно товарищ реагирует на цитаты, произносимые ею, в чем только что признался с большой экспрессией.

– Видишь, как все замечательно складывается, Олег, – порадовалась за него Агата, – больше не придется приспосабливаться и терпеть меня, такую гадкую и надменную. Отпала необходимость сдерживать свой характер, желания и настроения, подстраиваясь под мои интересы и вкусы. И завоевывать, изображать что-то тоже больше не потребуется. – И повторила: – Собирайся.

– Опять ты! Все ты, ты, ты! Достала! – не мог остановиться, продолжая неистово обличать и обвинять ее, Каро, настолько его переполняла яростная досада, копившаяся долгое время и вырвавшаяся, наконец, наружу: – Всегда только ты! «Я, я, я», «мне, мне»! «Я хочу то, я хочу се»! Только одна ты есть на свете, только ты одна звезда, только вокруг тебя все вертеться должно! А обо мне ты подумала?! – постучал он пальцами себя в грудь, усиливая жестом заявление-требование: – О том, что я чувствую?! Как мне живется?! О моих чувствах и трудностях?!

– Так, стоп! – жестким, начальственным тоном вдруг оборвала его Агата, словно прикрикнув, и поднялась с кресла.

За все время, сколько Каро знал Агату, он никогда, ни разу не слышал от нее такого тона, она даже голос никогда не повышала и не наезжала ни на кого, даже на своих подчиненных. От неожиданности Олег внезапно заткнулся, словно поперхнулся очередным, не успевшим выскочить горячим обвинением, уставившись на Агату ошарашенным, растерянным взглядом. Он как-то выпустил из внимания и только в этот момент вспомнил-сообразил, что вообще-то она на порядок выше его по должности и, на минуточку, руководит небольшим отделом.

– Ты что-то перепутал, Олег, – четко чеканила слова Агата. – Я не выходила за тебя замуж и не усыновляла, чтобы заботиться, кормить-поить и выслушивать твои истерики. Я не приглашала тебя к себе в дом, ты пришел сам, явочным порядком, и, используя разные психологические уловки, изворачиваясь и приспосабливаясь, зацепился и остался жить. Ты чужой мне человек. Сейчас я пойду собирать твои вещи, а ты закажешь QR-код и вызовешь такси. Как и обещала, я его оплачу. Все.

– Подожди! – Каро вдруг сообразил, как откровенно накосячил, испортил все, что так долго и упорно выстраивал, осознал, что он сейчас наговорил, непозволительно глупо сорвавшись, и ринулся исправлять хоть что-нибудь, не веря, что все может в один момент стать настолько необратимым: – Прости! – Он ухватил ее за руку, изобразив отчаянное раскаяние: – Прости! Это все дурацкий карантин, мы оба устали, это ужасно – быть заключенными в ограниченном пространстве, без возможности нормально, свободно передвигаться, гулять! И еще этот мой затык с работой: я ищу, провожу кучу переговоров, и все без толку, это дико бесит и выматывает! Вот я и сорвался на тебя! Прости, – повторил он в третий раз. – Понятно, что у нас обоих накопилось раздражение: у тебя на меня, у меня на тебя! Но это все ерунда!

– Все, Олег, все. – Высвободив кисть из его руки, Агата обошла застывшего в растерянности Каро, прошла к выходу из комнаты и, остановившись в дверном проеме, повторила все тем же отстраненным, начальственным, холодным тоном: – Тебе пора, заказывай код и собирайся. Заодно и узнаешь, как там на воле.

Олег уехал ровно через полчаса. За все эти полчаса они не обменялись больше ни одним словом. Вообще.

Агата ходила по квартире, от отсутствия постороннего человека наконец вольготно, освобожденно вздохнувшая, не чувствуя ни сожаления, ни вины, ни жалости или сочувствия к Олегу, не обвиняя себя за глупость и недальновидность, просто наслаждаясь тишиной и испытывая невероятное облегчение.

У староверов, из которых были все предки отца Агаты, существует жесткий закон: не пускать не то что в дом, а даже в пределы своего поселения любых гостей, каким бы они ни были чином и родом. Чужаков примут за околицей, накормят, напоят, дадут все необходимое для дальнейшего пути, если те поиздержались в дороге, проводят и сожгут все, к чему те прикасались: посуду, из которой ели-пили, полотенца-рушники, даже сколоченные на скорую руку столы и лавки – все. И будут несколько дней поститься, молиться-очищаться. Считалось, что пришлый человек, гость, несет с собой своих бесов, свои хвори-болезни и свои проклятья, которые ни в коем случае нельзя пускать в поселение и в дома.

А еще старики-староверы говорили: пожалеешь путника болезного, пригреешь-накормишь, угол отведешь в доме своем и не заметишь, как его беды станут твоими, как ты, отодвинув дела свои и молитвы, уже решаешь его проблемы, врачуешь скорби и хвори его, а скоро и не заметишь, как он стал хозяином дома твоего и жизни твоей. И придут за ним другие – его семья и родня, и не станет у тебя дома твоего и семьи твоей.

Роднились староверы с иными родами по чести – через очищение, посты, специальные молитвы и ритуалы-перекодировки, отрекающие человека от его рода, чтобы чистым и новым вошел он в род новый по жене или по мужу.

Есть в этом что-то глубинное, некое мощное, давно утраченное знание, оберег жизни и семьи. Защита от человека не твоей души, не судьбы твоей, несущего свой жизненный код, не совпадающий с твоим.

Распахнув все окна настежь, Агата принялась за генеральную уборку. А когда закончила и рухнула на диван перед телевизором, вдохнула всей грудью воздух свободы…

Ребята! Что хочется сказать: ладно староверы с их жесткими и далеко не однозначными законами и верованиями, но притча про «купи козу – продай козу» актуальна во все времена и работает на все сто процентов. В ее ситуации: козла.

Хорошо-то как, господи! Какой там на фиг карантин, когда тут такая красота! Какого, пардоньте, хрена, спрашивается, она терпела аж… а сколько она терпела? Агата заинтересовалась вдруг и принялась подсчитывать в уме, и вышло, что аж три недели! Три! Ох-ре-неть!

«Ну, я и терпели-и-и-ивая девушка!» – посмеиваясь над собой, подивилась Агаша.

И как ее угораздило? Не в смысле пустить жить к себе Каро и зачем-то терпеть столько времени, испытывая неудобство, как физическое, бытовое, так и моральное, а в глобальном смысле – вообще сойтись с этим мужчиной изначально?

Вот мы их вообще как выбираем? Чем руководствуемся?


Чем лично она руководствовалась, когда решила ответить на настойчивые ухаживания этого молодого человека и демонстрацию его серьезных намерений?

Олег казался ей интересным. Сдержанный, даже несколько строгого нрава, всегда хорошо выглядевший: прекрасно сидящий костюм, кипенно-белая, идеально выглаженная рубашка, начищенная обувь, а не как подавляющее большинство менеджеров – в мято-жеваной одежде от постоянного сидения и большого пофигизма, да и сами какие-то несвежие, как залежалые, обветренные салатные листья. Довольно симпатичный, с этими своими сдержанными манерами, Олег не смеялся открыто, а всегда понимающе улыбался ее шуткам. И ухаживал он, надо честно признать, на самом деле терпеливо и по-настоящему настойчиво, но без нахрапа и пошло-откровенных намеков.

«И что, вот этого достаточно, чтобы вступить в длительные отношения с человеком?» – дивилась себе самой Агата. И сама же отвечала: да нет, конечно. Особенно если учитывать, что она все-таки девушка разборчивая и в связь абы с кем не вступает.

Но несправедливо было бы и уничижать прямо Олега. Понятно, что в Агате все-таки ворчит, бухтит тихонько обида и на себя за недальновидность, и, разумеется, на него за расчетливое использование. Но, знаете…

С кем и где обычно знакомятся люди ее поколения, скажем, от двадцати пяти или, как Агате сейчас, от двадцати восьми лет и до тридцати пяти? Первое – на работе. С кем-то из коллектива или клиентами, покупателями-продавцами, коллегами из других фирм, если мы берем офисных работников. И второе – в интернете. Есть еще и третий вариант – в ночном клубе, в кино, что на порядок реже, ну а экзотику типа «случайно где-то столкнулись» и бла-бла-бла всякое про «с первого взгляда» не рассматриваем.

Итак: на работе.

Подавляющее большинство мужчин офисного состава низшего, среднего и чуть выше среднего звена, с которыми приходилось сталкиваться и общаться Агате, были поразительно инфантильны и невежественны, даже при наличии высшего образования. С вечными смартфонами в руках, пустыми, поверхностными знаниями, полученными из соцсетей, из Ютьюба и Википедии, с нездоровой зависимостью от мнения других в тех же соцсетях. Худо-бедно они как-то пооканчивали институты, порассаживались в менеджерских должностях по офисам и на этом успокоились.

Живут с родителями или с одной мамой, работают через губу-колено на тупое «отвяжись» и «на корзину», плодя бесполезные бумажки. А с работы бегом домой, резаться в какую-нибудь компьютерную игрушку, зависая напрочь – и все-о-о-о. Им больше ничего не надо.

Агата насмотрелась на таких – во! Выше головы.

Кстати, у девушек ее поколения офисной же занятости дела с соцсетями обстоят еще того похуже, чем у парней. Там совсем беда.

Агату откровенно поражало, когда они с коллегами или подругами шли в кафе пообщаться. Стоит только официанту, принявшему у них заказ, отойти от столика, как все разом достают из сумочек смартфоны и утыкаются в них.

– Ау! Дамы, мы вроде бы хотели увидеться офлайн и поговорить? – призывала Агата.

– Да, да… – не отрываясь от экрана смартфона, обязательно кто-нибудь ответит рассеянно. – Сейчас…

И это не упоминая совсем тяжелые случаи в виде инсталеди всяких, инстасамочек, инстабоди с заскоками конкретными – нет, обычные, нормальные, умненькие девушки, а голова вниз, тык-тык-тык: скоропись большим пальцем, на боку которого давно мозолька образовалась от постоянной переписки, – и вся там, вся там, в сети – там же жизнь!

Конечно, есть множество интересных, целеустремленных молодых людей, умных, энергичных, глубоких, которые строят свою жизнь, спокойно принимая на себя ответственность, развиваются, прогрессируют. Есть, кто бы спорил, но их меньшинство. И, к слову, как правило, такие молодые люди редко засиживаются на должностях младших менеджеров или менеджеров среднего звена, двигаясь, прогрессируя в жизни, затачиваясь либо карьеру выстраивать, либо какое-то свое дело открывать-развивать.

Олега Каро хоть и нельзя в полной мере отнести ко второй группе, но он определенно выигрышно выделялся из первой категории жизненных пофигистов. Он не кидался отвечать на любой звонок и проверять СМС по первому блимку, а, когда общался с Агатой, часто и вовсе выключал телефон. Он увлекался фантастикой и мог долго и интересно рассказывать о какой-нибудь книге, пусть прочитанной в электронном виде, но ведь прочитанной. Полностью.

Да, Олег не поражал эрудицией и тонким юмором, но он хотя бы мог поддержать беседу, не выставляя себя неграмотным человеком. В нем чувствовалось стремление к развитию, он думал о будущем и как-то его выстраивал в своей голове в отличие от большинства его ровесников. И оно у него, как только что выяснила Агата из его обличающей речи, имелось, это самое стремление, желание изменить жизнь, вырваться из своей хрущевки. И пусть методы у него, прямо скажем, говенные, но цель-то достойная. И с таким-то упорством, с каким он добивался Агаты, с такой продуманностью каждого своего шага и терпением он ее достигнет, этой своей цели, и изменит-таки свою жизнь. Пусть через брак по расчету, пусть через банальное альфонство, но он вырвется из своей полуторки в Подмосковье.

Но если быть до конца честной и объективной перед самой собой, она просто устала быть одинокой. Мама уехала к Аглае в Севастополь, родных в Москве у Агаты, кроме той же Полины Андреевны, которую можно было причислить к таковым, не имелось. Близкими подругами за жизнь она не обзавелась. Когда у тебя есть сестра-двойняшка, то какая-либо потребность в подругах и доверительных отношениях с другими девочками отпадает сама собой. Хотя есть, разумеется, и подруги, не закадычные, но очень хорошие. Но что подруги…

И если бы не карантин, вынудивший ее к настолько тесному общению «в заточении» в квартире с Олегом, кто знает, сколько бы еще длился их роман? Встречались бы для секса раза три в неделю, а то и меньше, ходили бы в кино и в кафе, гуляли бы в парке, и, поскольку она не воспринимала эти отношения всерьез и не подозревала о далеко идущих планах Каро, так бы эта ерунда и длилась – все-таки не совсем одна. Как-то так.

Последний роман у Агаты закончился больше года назад.

И еще…

В ней так часто вспыхивает флешбэком, не теряющим насыщенности и даже мельчайших деталей, не превратившимся в растушеванное призрачное воспоминание, память о той единственной ночи в гостинице аэропорта, той ночи, что изменила ее. И, затопляя горячей волной, вспоминается Агате потрясающая близость с мужчиной по имени Игорь.

И часто во сне все видится ей, как он уходит, не оборачиваясь, постепенно растворяясь в людском потоке…

«Вот так», – вздохнула она смиренно. Вот так.



Пандемия, она, конечно, дело серьезное, но есть такие производства, которые не останавливаются ни при каких форс-мажорах, разве что апокалипсис грянет и всем настанет громкий, зато красочный Северный Зверек.

Как и Промышленное объединение Министерства обороны, специализирующееся в разработке и производстве гусеничной и колесной военной техники, в котором служил-работал Югров в должности инженера, конструктора-испытателя и руководителя научно-испытательной группы.

Так что карантин не карантин там, а на их объединении работа продолжалась в полном объеме научного и производственного циклов, только в новых реалиях: при введении всех жестких профилактических санитарных мер, как водится у военных, организованных четко и грамотно. Работу эти меры безопасности, конечно, усложняли дополнительными обязательными к исполнению требованиями и инструкциями, но уже то хорошо, что не тормозили и не останавливали.

И командировок Югрова и его команды карантин не отменял никоим образом. Все в штатном режиме: есть приказ протестировать-испытать новый образец в экстремально-пограничных условиях, на экстремально возможных нагрузках, вне заводских полигонов, что называется, в поле, – летим и испытываем. В условиях наивысших значений арктических морозов – значит, морозов, в жару – значит, на границу казахских степей в середине июля, где температура поднимается до пятидесяти градусов, а иногда зашкаливает и выше.

И так далее, по отработке всех пунктов протокола испытаний. Нормально. Привычно. Работа.

«Веселее» всего бывает группе Югрова, когда испытания проходит не новый образец или модификация боевой машины, а какая-нибудь инновационная отдельная установка, механизм или целый блок, узел, которые после полного цикла стендовых испытаний и проверок для тестирования непосредственно в боевом режиме устанавливают на действующий агрегат. То бишь на боевые машины, состоящие на вооружении в частях, монтируют несколько экспериментальных образцов для тестирования в условиях, максимально приближенных к боевым, то есть на учениях или стрельбах.

Вот это такой головня-а-ак, что мама дорогая!

Хотя бы потому, что они ставят-монтируют образцы в режиме соблюдения секретности под личную роспись командира части, а объяснить механикам принцип функционирования и работы не имеют права. Только четкие инструкции: вот в этих и этих режимах гоняем-тестируем, записываем результаты и даем отзывы и впечатления о работе экспериментального образца, поскольку, как известно, практика – критерий истины.

Отзывы бывают разные, иногда весьма критические, высказанные перевозбужденным мехводом, прочувствованная речь, из цензурного в которой только запятые и восклицательные знаки, – когда у того во время боя или стрельб что-то там заклинило, или отказало, или сработало не так «в этой вашей…», ну понятно где.

Случается такое крайне редко, но бывает. Так ладно бы только высказанной – на то они и испытания, чтобы разные результаты показывать, хуже, когда такой вот мехвод лезет разбираться в самом механизме из тупого любопытства, просто потому что придурок или возомнив себя Кулибиным, так бы его и разэтак, чу… дака такого, проигнорировавшего четкий приказ командира: «Эту хрень не трогать, сука, даже не дышать на нее!..»

В таких вот случаях – надо честно сказать: единичных, но таки изредка имеющих место, – когда, блин, «человеческий фактор» покопался, и приходится подчиненным Югрова «зависать» над «агрегатом», устраняя последствия воздействия на секретную конструкцию. А пацанчику, своими неугомонными ручонками покопавшемуся в нем, между прочим, трибунал светит – за любопытство непомерное и дурь несусветную.

Вот и сейчас Игорь с двумя ребятами из его группы находился в одной из частей, в нескольких боевых машинах которой были установлены экспериментальные образцы в блоках точности наведения и скорости стрельбы. Один такой блок вот механик-водитель, инициативный идиот, хуже, блин, диверсанта, вскрыл, решив, что врубился, как тот устроен, и может что-то там в нем исправить-улучшить.

Не, ну не придурок?