Судьба непринятой пройдет

Вот так и получилось, что ее знание языка – это как бы побочный результат папиной задумки для мамы, и Агата вроде язык и не учила специально, и учила всю жизнь, потому что, вернувшись в Москву, она продолжила заниматься с дядей Ваном, но уже сама, без мамы, поскольку маме это было уже не нужно, а Агате все еще интересно. После дяди Вана была тетя Юйхуа, которая учила Агату по ее просьбе еще одному диалекту. И все это было естественно для девочки Агаши, как игра в кубики или в куклы, не подразумевавшая никакого серьеза с продолжением.

Она никогда не фанатела на всем китайском, как частенько случается с людьми, погружающимися в изучение этого языка. Не чувствовала особого интереса и тяги к китайской культуре, фольклору, философии и истории, не заполняла квартиру китайской атрибутикой и символами.

Хотя естественно, что, постигая премудрости языка, Агате невольно приходилось изучать традиции и историю и ту же философию, хотя бы потому, что по своей специфике история и язык этой страны тесно переплетены. Но опять-таки они не были особым и специальным предметом ее изучения.

Так получилось по жизни, что Агате приходилось довольно часто сталкиваться с этим языком: она читала китайскую литературу, общалась с интересными людьми из Поднебесной, в которой у нее осталось много хороших знакомых и даже друзей, – и все просто так, не ради заработка или дела всей жизни, нет. Просто одна из ее особенностей, и все. Ну, как если научился ездить на велосипеде в детстве, так сохранишь этот навык на всю жизнь, но это же не значит, что езду на нем ты сделаешь делом всей своей жизни. Вот примерно так она и относилась к своему знанию языка и немного Китая.

А тут предлагают преподавать как знатному специалисту по языку!

Да еще и детям!

А Агата взяла и согласилась, честно признавшись, что не имеет преподавательского образования. Ничего, уверила ее женщина, главное, вы можете рисовать иероглифы и объяснять их смысл.

Таким вот образом у Агаты появился приработок. Пусть небольшой, но все же подспорье. Да и не такой уж и небольшой, за рисунки, например, ей обещали очень приличную сумму. Как говорится: курочка по зернышку клюет, а потом засирает весь двор. Так, глядишь, понемногу Агаша и протянет те невнятные полгода, что грядут.

Вскоре у нее образовался еще один ученик, сын подруги той первой клиентки, дружок ее пятилетнего ученика. Оказалось, что его маме настолько понравились их занятия, что она разрекламировала Агашу своей подруге.

И, что удивительно, Агата никогда бы не могла подумать, но ей необычайно понравилось заниматься с мальчишками, прямо удовольствие получала от общения с этими сообразительными, умненькими малышами, вспоминая саму себя в их возрасте.

Привыкшая всякое дело, за которое бралась, продумывать и осваивать со всех сторон и делать основательно, а не «на дурака», Агата ночами изучала в интернете сайты и слушала лекции специалистов о том, как лучше и в какой форме преподносить маленьким деткам информацию. И даже советовалась с китайскими друзьями, как доступней и понятней объяснять детям начертание и значение иероглифов. Готовилась к каждому уроку, составляла план занятий.

Такой вот у нее неожиданный стартап получился.

И вроде как у Агаты в условиях карантинного заточения жизнь как-то упорядочивалась, налаживалась и была наполнена делами и творчеством с утра до поздней ночи. И, казалось бы, все отлично – она учится, осваивает, постигает понравившееся ей новое дело, прокачивает себя, занимается творчеством, вообще получает от своих занятий удовольствие, по ходу еще и подрабатывая. Красота ведь какая!

Да только что-то мешало ей спокойно, целиком и полностью погрузиться в занятия. Первое время из-за плотного, напряженного графика, так внезапно вдруг образовавшегося, и из-за кучи информации, которую приходилось усваивать в ускоренном режиме, Агате просто некогда было проанализировать и понять, что же ее напрягает-то и шоркает по душе. Как острый камешек, попавший в обувь, колет, режет, натирает подошву, а ты весь в делах, в суете, и некогда даже разуться и выкинуть его, и ты бегаешь весь день с ним, раздражаешься, трясешь ногой и никак не вытряхнешь, пока не разозлишься вконец, не стащишь ботинок и энергично не потрясешь, удаляя поганца.

В один из выпавших выходных, когда у Агаты не проходили уроки с малышами, она закончила все рисунки, отправила их заказчику. Тот, переведя денежку ей на карту, отзвонился, сообщив, что курьер все благополучно доставил, поблагодарил и похвалил ее талант. И в этот момент и случилось с Агатой Власовной озарение.

Не, не так – Озарение. Вот так.

Как человек, добротно и качественно завершивший большое дело, испытывающий законную гордость за свою работу, наконец заслуженно расслабившийся, Агата откинулась на спинку кресла, оттолкнулась ногой, крутнулась у компьютерного стола, за которым сидела, обвела комнату довольным взором, чувствуя, как отпускает внутреннее напряжение… и наткнулась взглядом на лежащего на диване Олега, смотревшего в ноутбуке какой-то фильмец.

Надо сказать, что с фильмецом это он очень неудачно разлегся, попавшись Агате на глаза. Очень неудачно. Не свезло чуваку, м-да.

«Ах во-о-о-т из-за кого я дискомфорт-то испытываю!» – идентифицировала наконец Агата объект, что незаметно натер ей душевную мозоль.

Надо сказать, что Каро, зацепившись-таки у Агаты в квартире, как-то быстренько освоился в обстановке и непозволительно расслабился, посчитав, видимо, что обосновался тут всерьез, «украсив» своим не самым спортивным телом любимый диван Агаты. Хоть какую-нибудь работу онлайн он даже не пытался искать, объясняя свое нежелание тем, что менеджеры сейчас вообще никому не нужны, а ничего другого он делать не умеет.

– Иди в курьеры, – предлагала ему Агата, – там специальные навыки не требуются, а какой-никакой, но приработок. Вон, в нашей любимой кафешке курьеры нужны, у них все покупатели постоянные, они даже не сократили производства, все, что пекут, расходится за день. Только доставка не успевает.

– То есть я на велосипедик и булочки развозить? – возмущался Каро.

– А почему нет? – пожимала вопросительно плечами Агата. – Весь день на воздухе, к тому же, считай, спорт: ходить пешком или ездить на велосипеде. А не нравится, ищи что-нибудь другое, если тебе это не подходит. Смотри объявления, предлагай свои услуги.

– Я ищу, – с видом облыжно обвиненной невинности поджимал губы Каро.

– Что-то я ни разу не видела и не слышала, чтобы ты разговаривал с кем-нибудь о работе, – засомневалась Агата.

– Я это делаю в кухне за столом, когда ты даешь уроки, – плеснул оскорбленной гордостью Каро.

«Да? Ну, может, и так», – подумалось тогда Агате.

Но однажды во время урока у нее запершило горло, и Агата вышла в кухню попить воды, застукав менеджера Каро, увлеченно рубящегося в компьютерную игрушку, надев наушники. Вечером высказала ему по этому поводу свое негодование. Он попытался было напористо-капризно возражать и обвинять ее в том, что она за ним следит и контролирует.

– Чемодан, вокзал, мама, – предложила Агата альтернативу, указав ленинским жестом на входную дверь.

К маме Каро не хотел. Обозначил нанесенную ему обиду, резко выйдя из комнаты, а после весь вечер, демонстративно просматривая предложения о работе на специальном сайте, делал звонки, громким голосом, чтобы Агата непременно услышала, уточняя условия. В перерывах же между переговорами усиленно хмурился, громко сопел, чтобы она поняла и прониклась, как его несправедливо обидела и насколько он ею недоволен. Но ночью пришел замиряться.

Охо-хонюшки…

Дальше той его демонстрации дело не пошло, и Олег все так же продолжал рубиться в стрелялки-ходилки, правда, предусмотрительно прячась от Агаты то в спальне, то на кухне, изредка делая вид, что ищет, ищет работу-то, вот завтра обязательно найдет. Мысленно Агата махнула рукой, поняв, что Олег из разряда тех работников, которых если не заставишь, то он и не захочет, – не до него ей было, у нее-то как раз занятости выше головы. Удивительно, как при таком подходе ему удалось проползти из младших менеджеров в среднее звено.

Они ходили вместе в магазин за продуктами в разрешенном радиусе пятисот метров от дома, что стало для Агаты еще одним, тогда до конца не осознанным поводом для постоянного раздражения. Олегу не нравилось, что она покупает дорогие, натуральные продукты и тратит слишком много денег на «провиант», как он называл еду в целом, в том числе и ту, которую Агата заказывала по телефону с курьерской доставкой.

– Неизвестно еще, что там будет через месяц, может, нам вообще голодать придется, – ворчал он, отчитывая и наставляя Агату.

Такая экономность была тем удивительней, что расплачивалась за продукты и доставку в основном Агата со своей карты. Каро же свои денежки придерживал под различными предлогами, в основном сводившимися к «забыванию дома» банковской карты. Но дорогой «провиант», что покупала и заказывала Агата, потреблял с большим удовольствием и прекрасным аппетитом.

Как сказала Полина Андреевна, выслушав очередную смешливо-иронично изложенную историю Агаты про ворчание ее бойфренда и ожидание им неизбежного скорого голода:

– Извини, дорогая, – посмеялась она над ярким образом бурчащего Олега, который изобразила Агата, – но с голодухи такую морду, как у этого Каро, точно не получишь. Откормился на твоем дорогом «провианте», уж скоро в собственные штаны влезать перестанет.


Ну вот не любила Олега Полина Андреевна, не любила. А Агата…

Он не опускал сидушку на унитазе, не вытирал после себя воду, которую наплюхивал целые лужи на пол в ванной, когда мылся, грязные носки сворачивал один в другой и складывал рядочком под кроватью такими пованивающими бомбочками. Когда Агата, убирая, обнаружила этот «рядок» под кроватью, впечатлилась до легкого ступора, откровенно не поняв этой «инсталляции».

Он шумно чесался и так же громко сопел, торопливо ел, засыпая стол вокруг себя крошками, которые так и оставлял неубранными, и любил поразглагольствовать за вечерним чаем, который шумно сёрбал из чашки, о злой недальновидности и тупости власти, засадившей всю страну практически в тюрьму, при том что всем, а ему-то уж точно, понятно и ясно, как надо действовать, чтобы остановить эту пандемию…

Никогда не делившая быт и не жившая совместно с мужчиной, Агата дурела от того, что Олега Каро стало как-то слишком много в ее жизни со всеми его житейскими привычками и особенностями характера. Быть запертой в ограниченном пространстве, по сути, с малоизвестным тебе человеком, становившимся все более и более неприятным, двадцать четыре на семь в неделю, к тому же с которым секс далеко не блещет, – это жесть! Такая жесткая, конкретная жесть!

Но, постоянно занятая мыслями о верном построении занятий с мальчиками, составлением планов уроков, ночным изучением информации и работой с рисунками, Агата, возвращаясь к своим делам, забывала о раздражении, вспыхивавшем в моменты, когда сталкивалась с чем-то цепляющим ее в поведении Олега.

Он раздражал ее все больше и больше, и, не осознавая того, в те малые минуты свободного времени, что ей выпадали, Агата старалась откровенно сбегать к Полине Андреевне.

Кстати, про любимую соседку. Тут надо бы объяснить отдельно.

Она ведь не просто так стала любимой, впрочем, как и соседкой. Полина Андреевна была лучшей подругой Киры Львовны, бабушки Агаты, с которой они дружили с раннего детства, пережив и пройдя вместе и горести, и радости, в том числе и войну.

Много лет назад, еще при советской власти, у Полины Андреевны умер муж, и в это же время бабушка Агаты и Аглаи заболела какой-то совершенно непонятной болезнью, которую врачи никак не могли определить: ставили разные диагнозы, порой противоречащие друг другу, и, так и не придя к единому мнению, практически беспомощную Киру Львовну выписали домой, долеживать и… В общем, выписали.

Григорий Прохорович, дедушка Агаты и Аглаи, делал все возможное, чтобы помочь любимой жене: искал специалистов, возил ее по разным врачам-светилам в другие города, но ничего не помогало, и она все слабела. А деду надо было зарабатывать, и хорошо зарабатывать на эти самые поездки, специалистов, на лекарства и лечение, да просто на жизнь и на малолетнюю дочь Анечку. Вот тогда Полина Андреевна приняла решение, что обязана быть рядом с подругой и помогать всем, чем только сможет. И, произведя несколько сложных жилищных обменов, получила квартиру в доме и даже в том же подъезде, в котором жила ее любимая Кирочка с семьей, и переехала туда со своими двумя детьми.

Нам их не понять. Где-то по пути к полному благополучию и изобилию мы растеряли мощную нравственную силу и глубочайшую душевность, свойственные этим людям, которые смогли выиграть всем миром, всем скопом страшную войну и поднять страну из руин. Вот сейчас, в наше время, какая-нибудь современная закадычная подруга решилась бы на такой шаг? Несколько раз поменять жилье, да еще и с потерей в площади, и одной, без мужа, без поддержки родных, с двумя детьми перебраться поближе к подруге, чтобы помогать той в беде?

Они были другие, совсем другие. В них душевной щедрости и чистоты было на порядки больше, чем каких-то привязок к пустой материальности. Или в нас это тоже есть? Только глубоко спрятано под слоями отходов стремительного прогресса? Главное, чтобы не случилось нам понять нечто очень важное про себя в какой-нибудь прилетевший апокалипсис, который, к слову, пока еще никто не отменял. Надо как-то пораньше в себе и своей духовной наполненности разобраться, что ли.

Впрочем, не об этом. Это ее так, занесло. Не об этом вздыхала Агата, вспоминавшая бабушку, каждый раз поражаясь до глубины души их поколению.

Деду Грише и Полине Андреевне бабушку Киру удалось совместными усилиями и стараниями поднять на ноги, всеми доступными средствами – и медициной, и травками, и даже тайной молитвой. Понятное дело, что Полина Андреевна была для семьи Соболевских очень близким, практически родным человеком, как и ее дети. А вот внуки разлетелись по всему миру: кто в Австралии осел, кто в Америке, перетащив к себе родителей. И Полина Андреевна осталась в России одна.

Такая вот история.

Агата все чаще и сбегала к любимой соседке: почаевничать, поболтать, обсудить новости и обстановку в стране и мире, прямо скажем, далеко не оптимистичную. И рассказывала Полине Андреевне, пародируя и изображая Олега, как тот, шумно потягивая чаек из большой кружки, запивая какой-нибудь десерт, рассуждает о глупости властей и о том, что надо делать, по его «авторитетному» мнению. Ухохатываясь до слез от курьезности момента, повествовала, как тот ночью втихаря жует бутерброды с бужениной, как пресловутый Васисуалий Лоханкин, пожирающий борщ с мясом из кастрюли бывшей жены.

Полина Андреевна, заражаясь искрометной иронией Агаты, смеялась над ее анекдотичным повествованием, переданным с великолепным артистизмом.

– Агаточка, детка, каждый раз поражаюсь, как тебе удается настолько точно и живо, с потрясающим юмором показывать образы, ну очень похоже, – смахивая смешливые слезы, нахваливала она Агату и добавляла немного житейской мудрости: – Как правило, поучают других людей те, кто чувствует себя недостаточно развитым. – Но тут же спохватывалась и принималась извиняться, правда, без особого раскаяния в голосе: – Прости уж, детка, это мое менторство и стариковское философствование. Все старики уверены, что они лучше молодых разбираются в жизни и про все на свете знают. Я не должна критиковать Олега. Это твой выбор.

– Да какой там выбор, – отмахивалась в сердцах Агата, – считайте, сам заселился. – И вздыхала показательно тяжко. – Дала я слабину, погнать бы в шею, да сейчас совсем не до него и уж точно не до выяснения отношений. Но вы правы, Полина Андреевна, глубинного интеллектуального наполнения, увы, не наблюдается, да и с юмором у человека проблемы, не всегда догоняет мои шутки и обижается всякий раз.

– Ирония нравится умным людям, недалеких же она обижает, – вздыхая, делилась житейской мудростью Полина Андреевна.

– Да кто ж знал, что он недалекий, – печалилась Агата, вздыхая в ответ. – Я этого факта как-то раньше не замечала.

– Гашенька, ты человек потрясающего, невероятного обаяния и житейского оптимизма, которым невозможно сопротивляться, и, общаясь с тобой, любой человек заряжается твоей светлой энергией, этим твоим обаянием, неосознанно начиная улыбаться, посмеиваться. При всей целостности и силе твоей натуры и характера ты легкий, воздушный человечек, а Олег человек тяжелый, как кусок непропеченного хлеба, обремененный какими-то своими скрытыми комплексами, и плохо монтируется с тобой, хотя и очень старается. Ты просто не приглядывалась к нему повнимательней, не анализировала ваши отношения, да и общались вы совсем мало, не узнали толком друг друга, – улыбалась ей мудрой улыбкой Полина Андреевна.

– Эт точно, куда-то я не туда приглядывалась, – соглашалась Агата. – Хотя и там ухажер не блещет.

И, сообразив, что только что сморозила, принималась смеяться, лишь подтверждая только что данную соседкой оценку ее притягательной обаятельности, в очередной раз заражая своей веселостью и смехом Полину Андреевну. Так и посмеивались над сложившейся ситуацией, и всякий раз, уходя от Полины Андреевны, возвращаясь к «приятному» уже почти до отвращения обществу Олега Каро, Агата думала, что пора расставаться.

Вот прямо сейчас. Вот придет и скажет ему…

Но по возвращении домой «вот прямо сейчас» ее обязательно что-то отвлекало, находились срочные дела-заботы, и Каро все так же оставался в ее квартире и в ее жизни – и, как правило, на ее диване.

Ровно до вот этого самого момента, когда, крутясь в кресле в прекрасном расположении духа, Агата не увидела его все так же лежавшим на диване, увлеченным просмотром какого-то фильма.

– Олег, – без предисловий и обходных маневров рубанула Агата уведомлением, – я прошу тебя собраться и уйти.

– Куда? – не отвлекаясь от фильма, спросил тот, не поняв всей серьезности ее «посыла», решив, что речь идет о походе в магазин.

– Не куда, – уточнила Агата, – а откуда. – И объяснила более доходчиво: – Я хочу, чтобы ты собрал свои вещи и ушел из моей квартиры.

Вот на этот раз «посыл» он услышал и понял верно. Поставив фильм на паузу, перевернулся, спустив ноги на пол, сел на диване и, с тревогой посмотрев на Агату, замер в недоумении:

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Просто я хочу, чтобы ты ушел.

– Почему? – не мог осознать и поверить Олег в то, что она говорит это все на полном серьезе. – Что такого произошло, что ты вдруг меня выгоняешь? Объясни!

– Я не испытываю к тебе ни любви, ни уже хоть какой-то влюбленности, – начала перечислять причины Агата, загибая пальцы на руке, – я не хочу ни жить с тобой, ни иметь больше никаких отношений. Я очень устала от твоего плотного присутствия в моей жизни и в моем пространстве.

– Подожди, Агат, давай разберемся! – разволновался Каро не на шутку.

– Нет, – остановила она его жестом – ни разбираться, ни говорить и ничего обсуждать мы не станем. Просто собери свои вещи и уходи.

– Но так нельзя, Агата! – возбухнул Каро, заводясь от такого «нежданчика».