Судьба непринятой пройдет

И снова кто-то Агату попутал, и подумалось ей: а может, и ладно? Может, и пусть остается, действительно, что одной-то сидеть, вдвоем всяко веселее. Ведь руководствовалась она чем-то, когда соглашалась встречаться с ним, принимая его ухаживания в прошлом году? Вроде парень неплохой, неглупый, с чувством юмора в ладах, ответственный… и что-то еще она тогда себе говорила про него хорошее, какие-то достоинства отмечала.

И вечером, попивая-таки чаек с изумительной выпечкой у любимой соседки, в той самой долгожданной тихой-мирной, можно сказать, семейной обстановке, посмеиваясь, Агата рассказывала Полине Андреевне, привычно изображая в лицах, о явлении кавалера с чемоданом, ну и о своих выводах-аргументах о совместном проживании с ним в условиях карантина.

– Если девушка хочет себя в чем-то убедить, поверь мне: убедит наверняка, – выслушав ее, усмехнулась Полина Андреевна.

Надо сказать, что ей Олег не понравился с первой же встречи, когда Агата их познакомила еще в прошлом году, и Полина Андреевна никогда не скрывала своего отношения к молодому человеку, всегда выдерживая вежливый, холодный интеллигентный тон в общении с ним. Агата как-то поинтересовалась почему он ей так не нравится. Полина Андреевна задумалась и, чуть улыбнувшись извиняющейся улыбкой, ответила:

– У меня испорченный вкус, я не люблю приспособленцев.

У Агаты, по всей видимости, тоже был испорченный вкус, и она, как и Полина Андреевна, не любила приспособленцев, но ничего в поведении Олега, указывавшего бы на его расчетливость и то самое приспособленчество, не замечала, может, потому что мало знала его как человека, а может, потому что и не присматривалась внимательно. Кстати, не мешало бы спросить себя: а почему, собственно, она не присматривалась к нему, а?

Ну а после его откровенного наезда в декабре, когда Агата приняла решение с ним расстаться, необходимость лучше узнавать господина Каро как личность отпала сама собой. Ведь Агата не собиралась с ним всерьез сходиться вновь, а тут вон как повернулось…

Ну ладно, решила она, посмотрим, что получится из этого совместного плотного, карантинного проживания. Если не понравится, она может в любой момент выставить его за дверь.

И это самое совместное житие началось.

И сразу же во весь рост встала проблема финансов. Никаких особых сбережений Агата не накопила ни на пресловутый «черный день», ни на крутые сапоги или сумочку, а все отпускные благополучно уже потратила. Имелось немного, так, кое-что по мелочи, отложенное на всякие хозяйственные дела. Ну и зарплату ей выплатили, и премию в размере зарплаты за героический труд до последнего звонка китайских товарищей. Но сколько придется жить без работы и на какое время потребуется растягивать эти деньги, было совершенно непонятно.

А когда они с Олегом, сидя на кухне за столом, подбивали совместный бюджет, на чем настояла Агата, выяснилось, что и у «поселенца» в наличии имеются весьма ограниченные средства в размере полутора зарплат.

Да-а-а уж. Ладно, будем экономить.

Агата прекрасно отдавала себе отчет, что экономь не экономь, хоть на жестко урезанный рацион питания перейди – не поможет. Ну месяц-два можно нормально протянуть, а что дальше? Совершенно же очевидно, что ни через два месяца, ни через три, ни даже через полгода продажи, которые были у их фирмы до пандемии, не восстановятся в полном объеме, да даже в половине объема вряд ли. И все эти полгода надо как-то и на что-то жить.

Как? На что?

Нет, понятно, она не сирота казанская, у нее есть семья, но… Но, например, ее зять Юрий – военно-морской офицер. Ясно, что его, как и всю нашу российскую армию и флот, на «удаленку» вряд ли кто отправит, и он как служил, так и продолжит служить далее, и вопроса заработка перед ним не стоит. Но у Юры, на минуточку, любимая жена, которая не работает, и двое малолетних детей.

Мама, Анна Григорьевна, – пенсионерка, получающая не минимальную, но и не большую пенсию. Да, она перебралась в Севастополь к Аглае, чтобы помогать дочери с ребенком, когда та родила старшего сына, а теперь уже и с двумя детьми. И снимает квартиру недалеко от дома, в котором живет семья Глаши, и, чтобы иметь возможность заплатить за это жилье, сдает свою квартиру в Москве. То есть с деньгами у мамы все обстоит более чем скромно. А других родственников у них нет – ни богатых, ни, слава тебе, господи, бедных.

Да и обдумывать и обсуждать, что кто-то там ей поможет, нет никакого смысла, Агата просто не станет обращаться к родным за помощью, это даже не обсуждается. Да и с чего бы? Молодая, здоровая девица, голова на плечах есть, руки-ноги на месте, образование вполне себе серьезное имеется, опыт работы тоже наличествует, неужели она не придумает что-нибудь и не найдет, как заработать?

Да ладно! Придумает, конечно, обязательно.

Не откладывая в долгий ящик решение столь насущного вопроса, прекрасно осознавая, что неизвестно, на сколько вообще может затянуться поиск заработка, на следующий же день после расслабляющего чаепития с Полиной Андреевной и обсуждения с мудрой соседкой пандемии, карантина и их последствий, Агата начала обдумывать и искать варианты.

Первым делом вспомнила о своем «левом» клиенте, предпочитавшем за переводы расплачиваться наличностью. Созвонилась, переговорила. Нет, в данный момент ему не требуются ее услуги, но он обязательно поспрашивает знакомых, из числа тех, кому они могут понадобиться.

Ладно, двигаемся дальше.

За несколько дней Агата обзвонила всех друзей и знакомых, расспрашивая о возможной работе, выложила объявление в Инстаграме и Фейсбуке, и даже на Тик-токе зарегистрировалась ради такого дела. Не забыла обратиться с вопросом и к Полине Андреевне. Одним словом: «зарядила» все направления и варианты, какие только могла придумать.

Оставалось ждать результатов и периодически напоминать о себе всем, к кому обратилась, повторными звонками. А чтобы не накручивать себя излишне и не дергаться в ожидании возможных предложений, Агата переключалась на рисование, надолго засев за небольшим столиком у окна, за которым занималась своим творчеством.

Как-то, будучи в командировке в одной из провинций Китая, Агата увидела уличного художника. Наверное, не совсем верное определение «уличный»: он не рисовал для кого-то или за вознаграждение, не писал пейзажи с натуры, он просто сидел на одной из улиц, по которой она проходила, изучая город, и, погрузившись в некое особое состояние внутреннего созерцания и отрешенности от внешнего мира, рисовал небольшие картинки на тонкой бамбуковой бумаге черной и цветной тушью.

Завороженная плавностью и четкостью движения его рук и пальцев и поразительным рисунком, словно раскрывающимся, проявляющимся на листе под порханием его кисти, Агата застыла, потеряв всякое ощущение реальности. Течение времени словно перестало для нее существовать, она стояла и смотрела, как художник словно бы плетет кистью в воздухе замысловатый, видимый только ему одному узор, а на бумаге волшебным образом вырастают горные пики, а на них деревья, на ветках которых лопаются почки и расцветают цветы…

– Хотите, я научу вас этой технике изображения? – спросил вдруг Агату художник.

Настолько неожиданно спросил, не прерывая своего процесса, что та не сразу и поняла, что он обращается именно к ней, а когда сообразила, то поразилась необычайно:

– Разве такому можно научиться?

– Можно, я же научился, – улыбнулся мужчина.

– Но… это поразительное мастерство… как волшебство, – растерялась Агата.

– Изображение творится не здесь, – указал мастер на завершенный рисунок, – а здесь, – прикоснулся он двумя пальцами к своему лбу. Улыбнулся и повторил свой вопрос: – Хотите научиться?

– Да-да, очень! Ну конечно! – уверила его с большим энтузиазмом Агата, по обыкновению легко рассмеявшись.

Понятно, что невозможно экспресс-методом обучиться столь тонкому великолепному искусству, но основу, то, с чего начинается подобный рисунок, то самое «здесь» в голове, суть этого видения-состояния как-то необыкновенно легко Агата сумела уловить, почувствовать и войти в состояние удивительного внутреннего созерцания.

– То, что вы ощутили состояние видения, концентрации и одновременно расслабленности и вошли в поток, самое главное. Мало кому удается с первого раза понять, почувствовать и перейти в это состояние. Значит, у вас все получится, – объяснил ей мастер, не прекращая мудро улыбаться. – А остальное: навык, умение, мастерство – придут с тренировкой.

И показал Агате основные, базовые принципы и приемы удивительной техники этого рисунка.

Когда у Агаши выпадало свободное время и приходило определенное настроение, она рисовала, порой погружаясь прямо-таки в отрешенное, медитативно-созерцательное состояние. А потом показывала мастеру свои работы – благо он оказался продвинутым пользователем интернета и, поддерживая с «ученицей» постоянную связь, подсказывал, направлял, учил и часто хвалил.

И постепенно у Агаты начало получаться все лучше и лучше, и она перестала уж слишком придирчиво и критично оценивать свои работы, стала вставлять их в рамочки и развешивать по стенам. Увидев однажды ее рисунки, сестра пришла в полный восторг, расхвалила Агату на все лады и отчитала за то, что та скрывала свой талант, и тут же забрала все оставшиеся, еще не развешанные по стенам рисунки.


Воодушевившись оценкой сестры, а потом и мамы, Агата показала свои работы друзьям и знакомым, и ее рисунки начали расходиться, что называется, по рукам. То подружка попросила, то кому-то презентовала, вон Полина Андреевна целую экспозицию у себя дома сделала.

Но не в этом дело, главное, что обрела Аглая в этом творчестве не столько результат, сколько само состояние измененного сознания, некой странной медитации, в которое она входила во время работы над картинками и которое помогало ей отрешиться от всего сущего и почувствовать эту измененность как прикосновение к источнику внутренней силы, к чему-то необъяснимому, высокому, очищающему.

И поразительно, но первым нежданным подспорьем в той непростой ситуации, в которой оказалась Агата вместе со всей страной, стали именно эти ее рисунки. Как-то вечером нежданно-негаданно позвонил Хазарин.

– Привет, Соболевская, – не искря оптимизмом, поздоровался начальник несколько ворчливо.

Интересно, он уже бывший ее руководитель или все еще действующий? Ладно, разберемся после… после всего.

– Как дела? – спросил начальник с неясным в данный момент статусом.

– Да как у всех, Александр Романович, – отрапортовала Агата со смешком, – хреново.

– Вот именно, что как у всех, это ты правильно заметила, Соболевская.

Олег, резавшийся в какую-то компьютерную игрушку в этот момент, встрепенулся, необычайно оживившись, услышав произнесенное Агатой имя начальника.

– Ничего, – рассмеялась Агата на стенания руководства, – не война же, прорвемся.

– Не война, – вздохнул тот тяжко, – но тоже хорошего мало. – И, взбодрившись, переключился на другой тон и тему: – Я чего тебе звоню, помнишь, ты презентовала мне на юбилей свои рисунки?

– Помню, – отозвалась Агата, удивившись, с чего бы это он вспомнил про ее презент.

Ну да, был такой момент пару лет назад – Елена Прекрасная почему-то обратилась именно к Агате, попросив подобрать-найти что-нибудь оригинальное в подарок Хазарину на его грядущий юбилей. Честно говоря, Агата потолкалась по разным магазинам, где ей ничего не приглянулось, привезла кое-какие подарки из Китая, но чувствовала, что все это не то. И, скорее от отчаяния, она подобрала из своих рисунков что-то вроде одной серии, сходила в багетную мастерскую, где их оформили в рамочки, и принесла Прекрасной.

И, как ни странно, подарок Хазарину очень даже понравился и пришелся по душе, рабочие сделали специальные крепления на одной из стен его кабинета, и Александр Романович развесил на ней картины Агаты. Ничего так получилось, атмосферненько, особенно если учитывать тот простой факт, что они работают непосредственно с Китаем.

Ладно, и что с теми рисунками теперь не так? Чего он звонит-то?

Оказалось, что все так с ее рисунками и даже более чем так. Кто бы мог подумать, но, отбывая на карантин, Хазарин прихватил с собой со стены кабинета рисунки Агаты и развесил у себя дома, где их увидел какой-то его деловой партнер, также специализирующийся по бизнесу с Китаем, поинтересовался, кто художник, и, узнав, что сотрудница фирмы, загорелся непременно заиметь себе такие же.

– Дал я ему твой телефон, – закончил свое повествование начальник, – но предупредил, что цены на твои работы не знаю, сами там разбирайтесь. Только вот что, Соболевская, товарищ он из обеспеченных, так что ты не межуйся там, руби ценником смело. – И попрощался: – Все, пока.

Агата откровенно обалдела от столь странного поворота. Посмеялась, как водится, поделившись своим недоумением с Олегом. Но тот только пожал плечами и вернулся к игре, заметив мимоходом, что не сильно-то верит, что на ее «картинках», как он называл художества Агаши, можно что-то заработать. А Агата посмотрела на него задумчиво, застигнутая неожиданно пришедшей ей в голову мыслью: «А собственно, что он делает у меня в доме?»

От развития мысли, посетившей Агату, пусть пока лишь мимоходом, пунктирно, но уже не первый раз, ее отвлек звонок человека, о котором только что говорил Хазарин. О картинах, цене на них и сроках написания они быстро сговорились, и Агата, воодушевившись и словив кураж от предвкушения интересного творчества, сразу же приступила к рисованию.

А на следующий день ей поступило очень неожиданное и сильно подивившее предложение, напомнившее одну из китайских мудростей про раскинутую в реке сеть, в которую обязательно попадется хоть одна рыбка, и, даже если она будет совсем не той, на которую ты поставил сеть, надеясь поймать, она все равно будет рыбой и ее можно съесть.

Позвонила незнакомая женщина, которой рекомендовала Агату одна из ее коллег по фирме Хазарина, с предложением – внимание! – преподавать ее сыну пяти лет китайский язык. То есть не сам прямо язык, а учить малыша рисовать иероглифы.

Если честно, Аглая была обескуражена неожиданным предложением, вот о чем, о чем, а о приложении своих знаний подобным образом она и подумать не могла. Ну, во-первых, она ни разу не преподаватель, то есть совсем, а во-вторых, свое знание китайского языка никогда не считала чем-то… ну не выдающимся, нет, а… Как бы объяснить? Чем-то особенным, что ли, тем, чем можно заниматься.

Ну да, Агата работала на фирме потому, что эта фирма специализировалась на биотехнологиях, и потому, что она знала язык. Именно поэтому и пошла устраиваться на эту фирму, что знала язык. В том смысле, что если вы умеете хорошо мести улицы, то скорее всего постараетесь устроиться работать дворником.

Нет, это надо объяснить.

Агата никогда специально не учила китайский язык и даже не ставила себе такой цели – выучить его, чтобы куда-то там применить в будущем.

Когда Агате с сестрой было лет по пять, папа сказал маме:

– Аннушка, тебе надо срочно учить китайский язык.

И объяснил столь сильное заявление:

– Я договорился, на следующий год ты сможешь поехать в Китай работать по программе обмена опытом. Это прекрасная возможность, во-первых, заработать, а во-вторых, это отличный пункт в твоем послужном списке и поможет при защите кандидатской, если мы соберемся ее писать.

– Ладно, – ответила мама, которая всегда и во всем слушала мужа, абсолютно доверяя его мнению.

Влас Антонович же через Министерство образования нашел преподавателя для жены, старого улыбчивого китайца Ваньхуа, которого девчонки, а следом за ними и мама с папой сразу же начали звать дядя Ван. И только гораздо позже Агата узнала, что Ваньхуа в переводе с китайского значит «просвещенный».

Мама начала усиленно и усердно заниматься, а Агатке так понравились загадочные закорючечки, которые выводил на бумаге дядя Ван, что она немедленно потребовала, чтобы ей тоже разрешили рисовать вместе с мамой. Никто, собственно, и не запрещал, и уже на втором уроке Агаша сидела рядом со столом, за которым занималась мама с дядей Ваном, на маленьком стульчике за своим маленьким столиком и, высунув язык от усердия, выводила иероглифы.

А вот Аглаю нисколько не увлекло и не заинтересовало это занятие. Она предпочитала увлеченно играть в больницу, пока сестра была занята своей игрой в рисовалку.

Детский разум гибок, быстр и поразительно приспособлен к усвоению информации, и уже через короткое время маленькая Агата делала гораздо большие успехи в изучении языка, чем мама. Но и Анна Григорьевна старалась, и, надо сказать, у нее очень неплохо получалось.

Неизбежно наступил момент, ради которого вся эта история с изучением языка и затевалась: Анне Григорьевне пора было ехать в Китай. И как-то так мама с папой посовещались-рассудили, что мама взяла с собой в эту долгую поездку Агату, оставив Аглаю с отцом и со своей мамой Кирой Львовной.

Аглая с Анной Григорьевной приехали в одну из китайских провинций, в которой говорили, как бы это сказать… не совсем на том языке, который учили Агата с мамой. Вернее, на том, но все-таки на каком-то другом. Который оказался особенным диалектом этой провинции.

Агаша быстренько освоила новые словечки и произношение, сдружившись с местными детками, да и мама совладала, хоть и не так легко и быстро, как дочь. Конечно, Агата очень скучала по дому, по Аглае и папе, но ей здесь было интересно и смешно, потому что все вокруг было совсем не такое, как дома, и столько всего разного и нового.

Они с мамой несколько раз за тот год ездили домой в короткий отпуск, и папа с Глашей приезжали к ним раза три. Через полгода маму перевели совсем в другую провинцию, на север. И оказалось, что там люди тоже говорят совсем по-другому. Но Агата и здесь быстро приноровилась к новому говору.