Стыд

– Вы нашли ремесленников? – спрашивает Эмма.

– Нет, они залегли на дно, – отвечает Вестберг. – Мы поддерживаем постоянный контакт с польской полицией, но они также не нашли никого, кто мог бы сказать, где они сейчас. Однако оказалось, что братьев трое, а не двое.

– Так, а мы сегодня встречались с Бюлундом, – говорит Эмма. – И он тоже был явно раздражен их присутствием, утверждая, что они беспокоят его.

– Значит, вы тоже успели к нему заскочить? – удивленно спрашивает Вестберг. – Мы ведь уже говорили с ним.

Крилле мельком смотрит на Эмму – она не теряет самообладания.

– Мы просто проезжали мимо и решили проверить, дома ли он. Должна сказать, славный мужчина. Чуть не снес нам головы из своего ружья.

Полицейские за столом начинают смеяться.

– Мы бы предупредили вас, если бы знали. У него что-то не так с головой.

– Но именно он нашел тела Петера и Ильвы, поэтому я не могу не рассматривать его в качестве потенциального подозреваемого, – упрямствует Эмма.

Парочка людей вздыхает, но никто не возражает.

– Мы также побывали в пансионате.

– Ну да, конечно, и туда успели заглянуть, – говорит Вестберг.

– Очень любезная женщина, – говорит Крилле. – Что вы знаете об их гостинице?

– Это старый пансионат, который скоро сойдет в могилу – их уже давно следовало отключить от аппарата жизнеобеспечения, – усмехается пожилой полицейский с седой бородой. – Сложно представить, что их бизнес как-то окупается.

– Одним из постояльцев была Ильва Веман, – говорит Эмма. – Мы привезли с собой сумку с ее вещами. Почему никто не съездил туда и не забрал ее до нас?

Полицейские ерзают на стульях.

– Мы были уверены, что это несчастный случай, – говорит Вестберг. – Но выглядит странным, что никто из родственников не забрал ее вещи.

– Похоже, что они туда даже не ездили, – говорит Эмма и зачитывает стихи из косметички. – Кто-нибудь слышал эти строки раньше?

Все полицейские качают головами.

– Это псалмы о смерти. 473 и 239, – говорит Крилле, а Эмма удивленно смотрит на него. – Я загуглил.

– Разве не кажется странным совпадением тот факт, что Ильва сделала записи похоронных псалмов? – говорит она. – Как будто она предсказывала собственную смерть.

Мужчина с седой бородой громко прочищает свое горло и раздраженно смотрит на Эмму.

– Как можно понять, было ли это самоубийство или несчастный случай? Во всяком случае, она мертва, а расследование это вел я. Я так понимаю, вы критикуете мою работу?

– Разве я критиковала ее? – говорит Эмма и смотрит на Вестберга, который кивком подтверждает его заявление.

Крилле нервно тянется за бутербродом с сыром, вместо того чтобы помочь ей выбраться из этой щекотливой ситуации. Они пробыли здесь всего лишь четверть часа, а она уже успела посеять раздор.

– Учитывая, что Ильва также была найдена мертвой у Даммшена, я думаю, есть причина более тщательно изучить это дело. Содержание отчета о вскрытии оставляет желать лучшего, так же дело обстоит и с протоколом предварительного расследования. Если вы что-то упустили в этом деле, то могла быть потеряна важная улика, которая помогла бы раскрыть личность преступника.

– Если между делами есть какая-та связь, да, – отмечает детектив, который расследовал смерть женщины. Он раздраженно дергает себя за седую бороду.

Вестберг кивает.

– Эмма права. Мы не должны ставить престиж полиции выше результатов. Я проверил информацию об Ильве Веман – ее не кремировали. Она похоронена на Старом кладбище в Уппсале.

– Неужели здесь сейчас все против меня? – жалуется следователь на своем непонятном диалекте.

– Надо провести эксгумацию, – говорит Эмма.

Ее тело будет в приличном состоянии, хотя с момента похорон уже прошло несколько месяцев. В гробу в нескольких метрах под землей холодно, как в холодильнике.

Бородатый мужчина бьет кулаком по столу.

– Какой от этого, черт побери, будет толк? Эти идиоты приезжают сюда и говорят нам, как делать нашу работу?

Крилле и Эмма смотрят друг на друга.

– Успокойтесь, Дальстрем, – говорит ему Вестберг.

– Я спокоен, – кричит он, выходя из комнаты.


Дверь захлопывается, а полицейские, оставшиеся за столом, с жалостью смотрят на Эмму и Крилле.

– Ну вот, добро пожаловать к нам, – заключает Вестберг.





* * *


В тот же день, когда мне довелось обнаружить маму мертвой, к нам в дом приходит много незнакомцев. Они собирают нас в гостиной и говорят, что нам нужно переехать. Я отказываюсь бросать своих братьев, потому что их никто больше не сможет защитить.

– Мы останемся вместе, – говорю я.

Я все для них сделаю. Пожилая женщина в круглых очках путается в сложных предложениях, пока ее не прерывает коллега.

– Наверное, лучше сказать все как есть.

Когда она рассказывает нам, что мы не можем жить в одной приемной семье, все катится к чертям. Я царапаюсь и дерусь, кричу и ругаюсь, борюсь за свою жизнь и за будущее своих братьев. За последнюю возможность остаться вместе. Неужели они имеют право забрать их у меня?

В конце концов я чувствую, как меня крепко хватают за руку и силой оттаскивают. В их глазах нет ни капли доброты. Я зову папу, хотя и понимаю, что это бессмысленно. Этого бы никогда не случилось, если бы он не ушел.

Мама и папа. Вы наказали меня тем, что исчезли из моей жизни.

Я в абсолютном одиночестве.

– Семья не может взять к себе троих детей, – объясняет женщина и поправляет свои очки.

Если бы они только могли понять, как страшно нам будет расставаться. Мои братья так напуганы, что младшенький писается под себя. И кто же сразу бежит за новой одеждой для него?

Конечно, я.

Откуда мне знать, что их новая семья будет так же о них заботиться? Я больше не смогу их защищать, и тревога постепенно разъедает мое сердце.

Затем верх берет гнев.

Я ненавижу тебя, мама. Все это – полностью твоя вина!

Абсолютно все, что произошло с нами, случилось из-за тебя!

Я никогда не смогу стереть из своей головы картину: ты висишь под потолком. Надеюсь, что ты горишь в аду!

На этот раз я не собираюсь выслушивать о каких-то там чувствах вины, потому что я нахожусь посреди хаоса, который оставила после себя мама. Мои братья поворачиваются ко мне с зареванными лицами. Они даже толком не успевают взять свои вещи, потому что им надо как можно быстрее уезжать.

– Я приду и заберу вас! – это последнее, что я успеваю крикнуть перед тем, как они исчезают из моего поля зрения.

Обещание дано, и я сдержу свое слово.





Четверг, 17 октября





46


Юлия зарывается головой в подушку. У нее не хватает сил, чтобы встать с постели, и она остается лежать на своих измятых и пропитанных потом простынях. Мама случайно застелила ей кровать старым пододеяльником с принцессой. К счастью, никто этого не видит.

Головная боль не проходит.

Вчера, перед тем как выключить свет, Юлия взяла ту визитку с телефоном горячей линии для подростков с суицидальными наклонностями. Она заметила, что там есть возможность вести переписку с одним из работников. Намного легче выразить свои мысли посредством переписки – по крайней мере, не нужно говорить вслух. Юлия не ожидала ответа так поздно вечером, но ей ответила некто по имени Нелли.

Потом они переписывались целый час.

Наконец-то она нашла того человека, у которого есть на нее время и который не осуждает ее, а просто слушает. Юлия никогда не хотела умирать – наоборот, она боялась смерти. Ей снились кошмары о том, как кто-то из членов ее семьи умирал. Она была чертовски напугана, когда тетю Эмму пытались убить. Но после того рокового вечера на трамвайных путях внутри Юлии что-то сломалось. Как будто разрушенная башня из кубиков, которую она не может построить снова. Какой кубик самый стабильный, какой должен быть внизу и в каком порядке ей продолжать? Она не может определиться. Яд проник в самое сердце и отравляет ее здоровье и позитивные мысли. Вскоре останется только темнота, и это ее пугает.

Вот это она и может написать Нелли.

Рассказать о своих сокровенных мыслях – не стесняясь.