Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 46 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мой друг, вы бесподобны! – смеясь, заявил ему Штерн. – Если бы мне кто-нибудь рассказал это, я ни за что бы не поверил.
– Да ладно тебе, Коля, – добродушно отмахнулся от него Будищев, – что тут такого?
– Похоже, вы действительно не представляете себе, что натворили, – покачал головой Гаршин. – Ведь это же наследник престола!
– Ну не царь же?
– Бедовый ты парень, – покачал головой подошедший к ним унтер Галеев, – всего ничего служишь, а уже ефрейтор и георгиевский кавалер! Того и гляди в унтера вый дешь. Проставляться-то будешь?
– Обижаешь, Северьян Карпович. Награду не обмыть все равно, что удачу сглазить. Не побрезгуете со мной выпить?
– Скажешь тоже, Митрий, ты же мне той ночью, можно сказать, жизнь спас. А у меня толком и поблагодарить времени не было.
– Ничего, господин старший унтер-офицер, даст бог, рассчитаемся… на том свете угольками!
– Э нет, – засмеялся унтер, – не бывало еще такого, чтобы Северьян Галеев в должниках ходил! Пойдем к маркитантам, и мое спасение и твой крест обмоем.
– Не вижу повода не выпить, – засмеялся Будищев и обернулся к вольноперам. – Коля, Сева, вы с нами?
– А давай, – тряхнул головой Штерн. – С хорошими людьми да отчего же не выпить!
Гаршин сначала хотел было отказаться, но отдаляться от приятелей после всего совместно с ними пережитого показалось ему не по-товарищески, и потому он махнул рукой и пошел вместе со всеми. Галеев со своей стороны позвал еще двух унтеров из своей роты, а Будищев, помимо вольноопределяющихся, позвал с собой Анохина.
Лавка маркитанта представляла собой большую палатку, стоящую чуть на отшибе от остального лагеря. Продавалось в ней все, что только могло понадобиться солдатам и офицерам в походе. Но если же, паче чаяния, какого-нибудь товара не нашлось, маркитант Константин Теодоризис, неопределенного возраста грек с густыми усами, брался доставить в самое короткое время по «справедливой цене». Будищев с Галеевым решительно направились внутрь, а остальные остались ждать снаружи.
– Проходите, господа, прошу, – радушно приветствовал грек посетителей, – старый Константин рад вас видеть! Чего изволите?
– Выпить и закусить! – решительно заявил унтер.
– Как прикажет уважаемый господин. У меня есть русское хлебное вино, есть местная ракия, есть недурные вина, только что привезенные из Валахии.
– Чего ты нам вино предлагаешь, – сморщился Северьян. – Я хочу друга угостить, к тому же его сегодня сам цесаревич крестом наградил. Понимать надо!
– Как вам будет угодно. Водки?
– Ага, ее родимую.
– Не подумайте ничего дурного, господа военные, но русское хлебное вино дорого стоит. Уж больно далеко его приходится везти. Возьмите лучше ракии, она вполовину дешевле, а право же, ничуть не хуже!
– А ты чего наши деньги считаешь? Хотя дай сначала попробовать, небось дрянь какая?
– Ну что вы, господин унтер, разве старый Константин выжил из ума, чтобы обманывать русских солдат? – покачал головой маркитант и крикнул сыну, помогавшему ему в лавке: – Эй, Димитрос, принеси ракии господам военным!
Чернявый парнишка, лет двенадцати от роду, тут же принес штоф из мутного стекла и разлил ее по деревянным чашкам. Сам же маркитант достал откуда-то круг брынзы и, отделив от него ножом небольшой кусок, нарезал его ломтями.
– Закусывайте, господа!
– Ну, вздрогнем? – подмигнул унтер Будищеву, взявшись за чашку.
– Твое здоровье, Северьян!
Ракия была вонючей и теплой, но ничего не скажешь – крепкой. Галеев, вылив содержимое чашки себе в глотку, крякнул, вытер усы и, подцепив двумя пальцами кусочек сыра, отправил его себе в рот.
– Годится! – заключил он. – Давай, значит, полведра[60] этой самой ракии, да хлеба фунта четыре, да колбасы не забудь пару колец. И вот этого сыра, пожалуй.
– Простите, господа, но хлеба нет. Только сухари.
– Хрен с тобой, – поморщился унтер, – хотя досадно, кругом поля несжатые, урожай, сразу видать, добрый, а мы кой день свежего хлеба не видели!
– Пожалуйста, господа, с вас шесть с полтиной рублей.
– Ишь ты, – озадачился Северьян и полез в карман, пересчитывать деньги.
– Погоди мошной трясти, – остановил его Дмитрий и, вытащив непонятно откуда кисет, высыпал из него на ладонь горсть серебра. – Инвалюту принимаешь?
Грек внимательно посмотрел на монеты и пренебрежительно скривил губы.
– Турецкие пиастры?
– Нет, блин, монгольские тугрики!
– Господа, а нет ли у вас франков?
– А эти что тебе, не серебряные?
– О, вы себе не представляете, из какого дерьма султан Абдул-Гамид чеканит свои деньги! Хорошо если там хотя бы половина доброго серебра.
– Сколько добавить?
– Понимаете…
– Понимаю, – покивал Дмитрий головой и вытащил из кармана серебряную папиросочницу. – Сдача будет?
– Это хорошая вещь, – уважительно поцокал языком маркитант, – в другое время я дал бы вам за нее лучшую цену, однако сейчас все так дорожает…
– Где-то у меня еще динамитная шашка завалялась, – задумчиво заметил Будищев, и это последнее предложение решило исход дела.
– Ну что вы, господа военные, – залебезил Теодоризис, – принимать вас – большая честь для бедного грека, так что этого хватит. Хоть и себе в убыток, да только ведь вы воюете за свободу для балканских христиан, так могу ли я вам в чем отказать!
Нагруженные свертками, они вышли вон, где их шумно приветствовали заждавшиеся товарищи.
– Пойдемте-ка за тот бугор, – деловито сказал Галеев, – и недалеко, и от чужих глаз подальше!
Расположившись за невысоким холмиком, друзья немедля воздали должное угощению. Выпили за новоиспеченного георгиевского кавалера, за здоровье спасенного им от верной гибели унтера, не забыли, конечно, и про государя-императора с наследником-цесаревичем, тем более что последний совсем недавно удостоил их своим посещением.
– Эх, бедовый ты парень, Митька, – захмелевшим голосом повторил Северьян, обняв Будищева. – Я бы вот ни в жисть не решился бы эдак с великим князем разговаривать, а тебе хоть бы хны!
– Да чего ты, – помотал головой Дмитрий, – он нормальный мужик и все правильно воспринял!
– Ты чего, паря, – изумился унтер, – кого мужиком обозвал?
– А что, не мужик, что ли?
– Мужики это мы с тобой – крестьяне! – назидательно заявил Галеев. – Вольноперы наши и те барчуки. А он – цельный наследник престола, понимать надо! Не дай бог, какая паскуда услыхала, как ты его назвал, греха бы не обобрались!
– Ладно тебе, завелся, давай лучше выпьем!
– Давай, – взялся за чарку Северьян, а затем снова наклонился к Дмитрию. – А у тебя правда динамит есть?
– Да откуда, – засмеялся тот, – так припугнул, а то борзеть начал, ханыга!
– Это правильно!
С другой стороны от Будищева сидел Штерн и тоже донимал разговорами.
– Друг мой, – с пьяной улыбкой говорил он, – нет никакого сомнения, что вы действительно ниспосланы нам грядущим или может быть провидением, не знаю! Но то, что без вас нам пришлось бы намного хуже в последнем бою, это совершенно очевидно!
– В крайнем, – машинально поправил его Дмитрий.
– Что, простите?
– Не говори «в последнем» – примета фиговая!
– Вздор! Предрассудки! – замотал головой Николаша. – Человек сам кузнец своей судьбы, и то, что предначертано свыше, ему не дано изменить!
– Кажется, вы несете ерунду, – заметил Гаршин, выпивший меньше других и потому сохранивший способность соображать.
– Когда кажется, надо креститься, – хмыкнул Будищев, – а Колька совершенно точно гонит. Походу, ему уже хватит!
– Да и нам, пожалуй, – вздохнул Галеев и приподнял штоф. – Сейчас разольем на посошок да и пойдем к своим. Война еще не кончилась.
– Ничего подобного, – замотал головой Штерн, – я сейчас пойду к маркитанту и возьму еще. У меня есть кредит, так что он не откажет!
– Семен, – подозвал Анохина Дмитрий, – слушай боевую задачу! Хватай вольнопера и никуда не пускай, а, самое главное, не слушай, а то он тебя плохому научит! Усек?
– Слушаю, господин ефрейтор, – закивал головой здоровяк, – не извольте сомневаться, доставлю барчука до палатки в лучшем виде!
– Ну, вот и ладушки, а теперь давайте хряпнем и будем расходиться, а то поздно уже!
Покончив с выпивкой и закуской, приятели собрались и, подхватив винтовки, потопали к лагерю, где простившись, разошлись по своим ротам. Увы, Дмитрий совершенно напрасно понадеялся на Анохина. Пока они возвращались, беседуя с Гаршиным, перебравший Штерн вырвался из рук провожатого и пошел-таки за добавкой.
Как это часто бывает с перебравшими людьми, ему казалось, что надо выпить еще чуть-чуть – и станет совсем хорошо. Теодоризис его действительно знал и охотно кредитовал вольноопределяющегося бутылкой водки. Сообразив, что приятели уже ушли, Николаша страшно огорчился, однако делать было нечего, и он, отхлебнув прямо из горлышка изрядный глоток, побрел к лагерю, на свою беду совершенно перепутав направление в темноте. Дальнейшее он помнил смутно. Долго брел, спотыкался, падал, затем снова вставал и, наконец, выбившись из сил, пристроился спать в каких-то кустах.
Когда Штерн проснулся, солнце стояло довольно-таки высоко. Переполненный мочевой пузырь настойчиво напоминал вольноопределяющемуся о его вчерашней невоздержанности, и Николай первым делом бросился расстегивать шаровары.
Облегчившись, он обернулся и тут же похолодел. Совсем рядом с ним разворачивалась турецкая цепь, очевидно, готовящаяся напасть на их лагерь, а немного вдалеке гарцевали кавалеристы. Хуже всего было то, что нигде не было видно русских часовых и потому некому было предупредить своих о грозящей им опасности. Но, по счастью, в своих пьяных странствиях он не потерял винтовку, и потому оставался шанс поднять тревогу, хотя бы и пожертвовав собой.
– Да ладно тебе, Коля, – добродушно отмахнулся от него Будищев, – что тут такого?
– Похоже, вы действительно не представляете себе, что натворили, – покачал головой Гаршин. – Ведь это же наследник престола!
– Ну не царь же?
– Бедовый ты парень, – покачал головой подошедший к ним унтер Галеев, – всего ничего служишь, а уже ефрейтор и георгиевский кавалер! Того и гляди в унтера вый дешь. Проставляться-то будешь?
– Обижаешь, Северьян Карпович. Награду не обмыть все равно, что удачу сглазить. Не побрезгуете со мной выпить?
– Скажешь тоже, Митрий, ты же мне той ночью, можно сказать, жизнь спас. А у меня толком и поблагодарить времени не было.
– Ничего, господин старший унтер-офицер, даст бог, рассчитаемся… на том свете угольками!
– Э нет, – засмеялся унтер, – не бывало еще такого, чтобы Северьян Галеев в должниках ходил! Пойдем к маркитантам, и мое спасение и твой крест обмоем.
– Не вижу повода не выпить, – засмеялся Будищев и обернулся к вольноперам. – Коля, Сева, вы с нами?
– А давай, – тряхнул головой Штерн. – С хорошими людьми да отчего же не выпить!
Гаршин сначала хотел было отказаться, но отдаляться от приятелей после всего совместно с ними пережитого показалось ему не по-товарищески, и потому он махнул рукой и пошел вместе со всеми. Галеев со своей стороны позвал еще двух унтеров из своей роты, а Будищев, помимо вольноопределяющихся, позвал с собой Анохина.
Лавка маркитанта представляла собой большую палатку, стоящую чуть на отшибе от остального лагеря. Продавалось в ней все, что только могло понадобиться солдатам и офицерам в походе. Но если же, паче чаяния, какого-нибудь товара не нашлось, маркитант Константин Теодоризис, неопределенного возраста грек с густыми усами, брался доставить в самое короткое время по «справедливой цене». Будищев с Галеевым решительно направились внутрь, а остальные остались ждать снаружи.
– Проходите, господа, прошу, – радушно приветствовал грек посетителей, – старый Константин рад вас видеть! Чего изволите?
– Выпить и закусить! – решительно заявил унтер.
– Как прикажет уважаемый господин. У меня есть русское хлебное вино, есть местная ракия, есть недурные вина, только что привезенные из Валахии.
– Чего ты нам вино предлагаешь, – сморщился Северьян. – Я хочу друга угостить, к тому же его сегодня сам цесаревич крестом наградил. Понимать надо!
– Как вам будет угодно. Водки?
– Ага, ее родимую.
– Не подумайте ничего дурного, господа военные, но русское хлебное вино дорого стоит. Уж больно далеко его приходится везти. Возьмите лучше ракии, она вполовину дешевле, а право же, ничуть не хуже!
– А ты чего наши деньги считаешь? Хотя дай сначала попробовать, небось дрянь какая?
– Ну что вы, господин унтер, разве старый Константин выжил из ума, чтобы обманывать русских солдат? – покачал головой маркитант и крикнул сыну, помогавшему ему в лавке: – Эй, Димитрос, принеси ракии господам военным!
Чернявый парнишка, лет двенадцати от роду, тут же принес штоф из мутного стекла и разлил ее по деревянным чашкам. Сам же маркитант достал откуда-то круг брынзы и, отделив от него ножом небольшой кусок, нарезал его ломтями.
– Закусывайте, господа!
– Ну, вздрогнем? – подмигнул унтер Будищеву, взявшись за чашку.
– Твое здоровье, Северьян!
Ракия была вонючей и теплой, но ничего не скажешь – крепкой. Галеев, вылив содержимое чашки себе в глотку, крякнул, вытер усы и, подцепив двумя пальцами кусочек сыра, отправил его себе в рот.
– Годится! – заключил он. – Давай, значит, полведра[60] этой самой ракии, да хлеба фунта четыре, да колбасы не забудь пару колец. И вот этого сыра, пожалуй.
– Простите, господа, но хлеба нет. Только сухари.
– Хрен с тобой, – поморщился унтер, – хотя досадно, кругом поля несжатые, урожай, сразу видать, добрый, а мы кой день свежего хлеба не видели!
– Пожалуйста, господа, с вас шесть с полтиной рублей.
– Ишь ты, – озадачился Северьян и полез в карман, пересчитывать деньги.
– Погоди мошной трясти, – остановил его Дмитрий и, вытащив непонятно откуда кисет, высыпал из него на ладонь горсть серебра. – Инвалюту принимаешь?
Грек внимательно посмотрел на монеты и пренебрежительно скривил губы.
– Турецкие пиастры?
– Нет, блин, монгольские тугрики!
– Господа, а нет ли у вас франков?
– А эти что тебе, не серебряные?
– О, вы себе не представляете, из какого дерьма султан Абдул-Гамид чеканит свои деньги! Хорошо если там хотя бы половина доброго серебра.
– Сколько добавить?
– Понимаете…
– Понимаю, – покивал Дмитрий головой и вытащил из кармана серебряную папиросочницу. – Сдача будет?
– Это хорошая вещь, – уважительно поцокал языком маркитант, – в другое время я дал бы вам за нее лучшую цену, однако сейчас все так дорожает…
– Где-то у меня еще динамитная шашка завалялась, – задумчиво заметил Будищев, и это последнее предложение решило исход дела.
– Ну что вы, господа военные, – залебезил Теодоризис, – принимать вас – большая честь для бедного грека, так что этого хватит. Хоть и себе в убыток, да только ведь вы воюете за свободу для балканских христиан, так могу ли я вам в чем отказать!
Нагруженные свертками, они вышли вон, где их шумно приветствовали заждавшиеся товарищи.
– Пойдемте-ка за тот бугор, – деловито сказал Галеев, – и недалеко, и от чужих глаз подальше!
Расположившись за невысоким холмиком, друзья немедля воздали должное угощению. Выпили за новоиспеченного георгиевского кавалера, за здоровье спасенного им от верной гибели унтера, не забыли, конечно, и про государя-императора с наследником-цесаревичем, тем более что последний совсем недавно удостоил их своим посещением.
– Эх, бедовый ты парень, Митька, – захмелевшим голосом повторил Северьян, обняв Будищева. – Я бы вот ни в жисть не решился бы эдак с великим князем разговаривать, а тебе хоть бы хны!
– Да чего ты, – помотал головой Дмитрий, – он нормальный мужик и все правильно воспринял!
– Ты чего, паря, – изумился унтер, – кого мужиком обозвал?
– А что, не мужик, что ли?
– Мужики это мы с тобой – крестьяне! – назидательно заявил Галеев. – Вольноперы наши и те барчуки. А он – цельный наследник престола, понимать надо! Не дай бог, какая паскуда услыхала, как ты его назвал, греха бы не обобрались!
– Ладно тебе, завелся, давай лучше выпьем!
– Давай, – взялся за чарку Северьян, а затем снова наклонился к Дмитрию. – А у тебя правда динамит есть?
– Да откуда, – засмеялся тот, – так припугнул, а то борзеть начал, ханыга!
– Это правильно!
С другой стороны от Будищева сидел Штерн и тоже донимал разговорами.
– Друг мой, – с пьяной улыбкой говорил он, – нет никакого сомнения, что вы действительно ниспосланы нам грядущим или может быть провидением, не знаю! Но то, что без вас нам пришлось бы намного хуже в последнем бою, это совершенно очевидно!
– В крайнем, – машинально поправил его Дмитрий.
– Что, простите?
– Не говори «в последнем» – примета фиговая!
– Вздор! Предрассудки! – замотал головой Николаша. – Человек сам кузнец своей судьбы, и то, что предначертано свыше, ему не дано изменить!
– Кажется, вы несете ерунду, – заметил Гаршин, выпивший меньше других и потому сохранивший способность соображать.
– Когда кажется, надо креститься, – хмыкнул Будищев, – а Колька совершенно точно гонит. Походу, ему уже хватит!
– Да и нам, пожалуй, – вздохнул Галеев и приподнял штоф. – Сейчас разольем на посошок да и пойдем к своим. Война еще не кончилась.
– Ничего подобного, – замотал головой Штерн, – я сейчас пойду к маркитанту и возьму еще. У меня есть кредит, так что он не откажет!
– Семен, – подозвал Анохина Дмитрий, – слушай боевую задачу! Хватай вольнопера и никуда не пускай, а, самое главное, не слушай, а то он тебя плохому научит! Усек?
– Слушаю, господин ефрейтор, – закивал головой здоровяк, – не извольте сомневаться, доставлю барчука до палатки в лучшем виде!
– Ну, вот и ладушки, а теперь давайте хряпнем и будем расходиться, а то поздно уже!
Покончив с выпивкой и закуской, приятели собрались и, подхватив винтовки, потопали к лагерю, где простившись, разошлись по своим ротам. Увы, Дмитрий совершенно напрасно понадеялся на Анохина. Пока они возвращались, беседуя с Гаршиным, перебравший Штерн вырвался из рук провожатого и пошел-таки за добавкой.
Как это часто бывает с перебравшими людьми, ему казалось, что надо выпить еще чуть-чуть – и станет совсем хорошо. Теодоризис его действительно знал и охотно кредитовал вольноопределяющегося бутылкой водки. Сообразив, что приятели уже ушли, Николаша страшно огорчился, однако делать было нечего, и он, отхлебнув прямо из горлышка изрядный глоток, побрел к лагерю, на свою беду совершенно перепутав направление в темноте. Дальнейшее он помнил смутно. Долго брел, спотыкался, падал, затем снова вставал и, наконец, выбившись из сил, пристроился спать в каких-то кустах.
Когда Штерн проснулся, солнце стояло довольно-таки высоко. Переполненный мочевой пузырь настойчиво напоминал вольноопределяющемуся о его вчерашней невоздержанности, и Николай первым делом бросился расстегивать шаровары.
Облегчившись, он обернулся и тут же похолодел. Совсем рядом с ним разворачивалась турецкая цепь, очевидно, готовящаяся напасть на их лагерь, а немного вдалеке гарцевали кавалеристы. Хуже всего было то, что нигде не было видно русских часовых и потому некому было предупредить своих о грозящей им опасности. Но, по счастью, в своих пьяных странствиях он не потерял винтовку, и потому оставался шанс поднять тревогу, хотя бы и пожертвовав собой.