Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 44 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Коля, ты что, дурак? – Дмитрий посмотрел на приятеля с таким удивлением, что вольноопределяющемуся стало не по себе. – Он у меня за пазухой был, как он мог замерзнуть?
– Но ты же сам рассказывал? – широко распахнул глаза Лиховцев.
Николаша, первым сообразивший, что их товарищ просто пошутил в тот раз, принялся заразительно смеяться, затем к нему присоединились Алексей и Всеволод, а вскоре и остальные солдаты, многие из которых помнили ту историю.
– Я тогда только руку под шинель сунул, – улыбаясь, продолжал рассказывать Будищев, – а этот серый разбойник как дал деру! Только его и видели!
– Отставить смех! – скомандовал подошедший вместе с Линдфорсом и поручик Гаупт.
– Слушаюсь, – вытянулся в ответ Будищев.
– Ну-ка, покажите мне вашу картечницу, – приказал командир третьей роты.
– Извольте, ваше благородие. Вот она, наша красавица.
– Хм, действительно митральеза Монтиньи, – задумчиво проговорил Гаупт. – У французов в последнюю вой ну были несколько более совершенные системы Рефи, но они практически никак себя не проявили.
– Я бы тоже не поверил, если бы не видел все своими глазами, – не согласился с ним Михай. – Но теперь могу засвидетельствовать, при правильной организации этот вид оружия может быть весьма полезен не только при обороне крепостей, но и в полевом сражении.
– Хорошо, я не возражаю, – решил штабс-капитан, – если господа вольноопределяющиеся согласны, то пусть считаются временно прикомандированными к команде подпоручика Линдфорса.
– Покорнейше благодарим!
Вчерашние студенты с энтузиазмом принялись за дело. Будищев с Линдфорсом быстро объяснили им принцип работы хитроумной техники и распределили обязанности. Дмитрий, как самый опытный, остался наводчиком, Штерн с Лиховцевым заряжающими, а Гаршину досталось крутить рукоять привода. Еще двое солдат должны были заряжать обоймы.
Кроме того, Всеволод, учившийся до войны в Горном институте, быстро разобравшись в устройстве картечницы, сразу же предложил, как ее усовершенствовать.
Услышав жалобы Будищева на неудобство прицеливания, он предложил убрать совсем механизм наводки, заменив его подобием приклада. Вместе они быстро открутили несколько болтов и демонтировали его, заменив на железную ручку, снятую с одного из патронных ящиков. Затем на ней закрепили приклад от разбитой во время турецкого обстрела винтовки и получили хоть и не слишком удобную, но вполне работоспособную конструкцию.
Буквально через полчаса после окончания работы им представился случай проверить ее в деле. Османы, хотя их атака была в очередной раз отражена, не оставляли своих попыток выбить русских из занятого ими редута. На сей раз они послали вперед кавалерию. Надо сказать, что турецкая конница в эту войну не представляла собой ничего выдающегося. В большинстве своем она представляла собой иррегулярную силу, негодную для правильной войны, если не считать, конечно, разведки, боевого охранения или диверсионной деятельности. При столкновении с русской регулярной кавалерией или казаками у составлявших ее большинство башибузуков не было ни единого шанса. Но вот при стремительных набегах они могли представлять определенную опасность, тем паче что для их вооружения турки закупили в Америке немалое количество винчестеров. К тому же набранные среди албанцев и черкесов всадники прекрасно себя чувствовали в горах, к которым русские люди в большинстве своем непривычны.
Вот эти легкоконные части и были посланы турецким командованием в бой, с намерением охватить русский фланг. Примерно два эскадрона черкесов, подбадривая себя криками и визгами, проскакали по тропе, ведущей в Карадерли-Беира, откуда совсем недавно в тыл болховцев пыталась зайти их пехота, и почти было достигли русских позиций, беспорядочно паля из своих скорострельных американских винтовок. Русские в ответ дали по ним несколько залпов, произведших изрядные опустошения. Но более всего отличился расчет русской митральезы. Густые очереди, подобно лавине, сметали со склона и всадников, и их лошадей и вскоре полностью очистили его. После этого даже самые упертые скептики убедились в том, что картечницы или пулеметы, как их стали называть с легкой руки Будищева, действительно являются грозным ору жием.
Сам же Дмитрий, которому наконец удалось показать все, на что он способен, в порыве чувств вскочил на бруствер и продекламировал:
– На все вопросы один ответ – у нас есть пулемет, а у вас его нет![56]
Над ним тут же просвистела пуля, но он, не подумав спрятаться, сунул два пальца в рот и протяжно свистнул, а затем крикнул, обращаясь к стрелявшему:
– Эй, тебе что, еще мало?
На турецкой стороне сразу же вспухли несколько дымков от выстрелов, но Будищев уже сидел внизу и смеялся.
– Мне казалось, вы более осмотрительны в бою, – укоризненно заметил Гаршин, – право, глупо так рисковать своей жизнью!
– Виноват, вашсковородь, – скороговоркой ответил ему Дмитрий, – молодой ишо, вот подрасту, так сразу исправлюсь!
– Шут!
– Ладно, не бухти, Сева, больше не буду.
Убедившись в невозможности обойти русских с фланга, османы предприняли еще несколько фронтальных атак, но всякий раз бывали с уроном отбиты и откатывались на прежние позиции. И весьма немалая заслуга в этом была у расчета так кстати захваченной у турок митральезы. Обоймы с патронами опустошались одна за другой, так что специально выделенные для их перезарядки солдаты едва справлялись со своей работой. Будищев осунулся, до одури надышался пороховым дымом, полуоглох от бесконечной трескотни, но продолжал, стиснув зубы, поливать свинцовым дождем наседающего противника.
Ситуация усугублялась погодой. Страшная жара, обычная для этого времени года в Болгарии, жестоко изнуряла русских солдат. Взятые с собой запасы воды давно кончились, а пополнить их возможности не было. Страдая от жажды, они тем не менее проявляли большую стойкость и каждый раз, когда турки подходили слишком близко, переходили в контратаку, отгоняя противника штыками.
Наконец посланный за патронами Штерн вернулся ни с чем и, тяжело опустившись на землю, хрипло выдохнул:
– Все!
– Что все? – повернул на него воспаленный взгляд Будищев.
– Нет больше патронов!
– Совсем?
– Совсем!
– Сволочи!
– Кто?
– Турки, конечно, могли бы и больше оставить.
– Кажется, у вас скоро будет возможность высказать им эту претензию, – невозмутимо заметил Гаршин.
– В смысле?
– Они снова собираются атаковать. Кажется, нам нужно снова браться за винтовки.
– Твоя правда, Сева, – устало вздохнул Дмитрий и направился к своей «турчанке», лежащей неподалеку.
Любовно взявшись за ложе, он ласково провел рукой по стволу и скривил потрескавшиеся губы в подобии улыбки.
– Привет, Маруся, неужели ты думала, что я тебя брошу?
– Интересно, питаете ли вы подобную привязанность хоть к одному живому существу? – не смог удержаться от шпильки Всеволод.
– А как же, – и не подумал обидеться Будищев, – к Федьке Шматову, например. Он мне для нее патроны искал, и потому я любил его ничуть не меньше.
Отбить этот последний штурм оказалось труднее всего. Обескровленные в бесконечных контратаках, а также потерявшие множество людей при обстреле, русские роты все же вышли вперед и ударили в штыки. Даже Дмитрий, у которого после целого дня стрельбы из митральезы дрожали руки, плюнул на все и сразу же прицепил к своей винтовке штык.
– Давно хочу спросить, – поинтересовался идущий радом Лиховцев, – отчего у одних турок штыки, как у нас, игольчатые, а у других тесаки?
– Леха, меня от твоей любознательности кондратий хватит, – пробурчал в ответ Будищев. – Все просто, тот, у кого я этот штык приватизировал, был унтером, им положены ятаганы, а у остальных игольчатые. Понятно?
– Как ты сказал, приватизировал?
– Ну, это как украл, только еще бесстыднее.
Турецкие ряды были все ближе. Уже можно было в подробностях различить черты их лиц или детали обмундирования, если бы кому-то оставалось до них дело. Ни те, ни другие не стреляли, видимо экономя боеприпасы, а может быть, дойдя уже до крайней меры ожесточения, когда хочется лично кромсать ненавистного врага штыком или ломать прикладом, так чтобы был слышен треск костей.
Наконец, не выдержав напряжения, противники бросились друг к другу. Сил кричать уже не было, и из пересохших глоток вырывалось что-то вроде надсадного хрипа. Еще секунда, и две волны – синяя и темно-зеленая – сшиблись между собой, и закипела кровавая схватка. Дмитрий бил, колол, отбивал вражеские удары и уворачивался от штыков противника, с тем, чтобы тут же ответить ударом на удар и, сбив врага с ног, идти дальше.
Кажется, османы тоже растратили в сегодняшних бесплодных атаках все свои силы, потому что вскоре их аскеры совершенно утратили свой боевой дух и начали пятиться, а затем просто побежали. Гаршин, все это время дравшийся вместе со всеми, выскочил вперед и, заорав «ура», двинулся дальше.
«Куда тебя хрен несет?» – успел подумать Будищев, но видя, что за ним рванули остальные, тоже прибавил шаг.
Догнав нескольких отставших турок, они перекололи их штыками и готовы были двигаться дальше, как вдруг только что панически бежавшие аскеры остановились и, обернувшись к преследователям, начали стрелять. Первым свалился получивший пулю в ногу Лиховцев, Штерна Дмитрий сбил с ног сам и, тут же упав на землю, крикнул Гаршину: «Ложись!» А увидев, что тот не понимает, подсек его своей ногой и заставил-таки опуститься.
Затем он одним движением отстегнул штык и вложил его в ножны. Дальше он действовал как автомат. Не успев опуститься на землю, Дмитрий резко перекатился в сторону и, устроившись на спине, перезарядил винтовку. Затем на секунду приподняв голову, прицеливался и, тут же выстрелив, опускался обратно. Рычажный затвор позволял ему проделывать это очень быстро, и потому скоро рядом с ними не осталось ни одного живого турка.
– Леха, ты как? – крикнул он раненому товарищу.
– Нога! – простонал тот сквозь зубы.
– Сева, Коля, – окликнул он остальных, – ну-ка хватайте Лиховцева и тащите его к нашим, а я вас прикрою.
– Давайте вместе, – не согласился с ним Гаршин, но Будищев не стал его слушать.
– Отставить разговорчики! Кто здесь ефрейтор, я или тараканы? Приказываю тащить рядового Лиховцева на перевязочный пункт, причем по-пластунски и по возможности не поднимая задниц.
– Вольноопределяющегося Лиховцева, – машинально поправил его Штерн.
– Коля, после боя будешь умничать! Как доползете, можете обжаловать мой приказ у вышестоящего начальства, а теперь – исполнять!
– Есть, – нехотя отозвались приятели и попытались подхватить Алексея под руки и потащить так, – Вы чего, охренели? – злобно ощерился на них Дмитрий. – Разверните шинельную скатку да тащите его на ней, а то угробите, нафиг. И ногу перетянуть не забудьте, не то кровью истечет.
– Может, все-таки все вместе? – попробовал переубедить товарища Штерн.
– Коля… – выругался тот в ответ, – да тащите уже, а я вас прикрою! А будете чухаться, Лиховцев точно дуба врежет. Не бойся, я следом за вами потихонечку.
От турок не укрылось, что на поле остался один-единственный русский солдат, однако добраться до него никак не получалось. Как они ни старались окружить и захватить его, хитрый гяур ловко прятался в складках местности, ни на секунду не оставаясь на одном месте. Каждый его выстрел находил цель, а сам он тут же перекатывался в сторону, оставаясь невредимым от ответного огня.
– Эй, шакал! – закричал, потеряв терпение, один из преследователей, одетый в отличие от аскеров в богатую черкеску. – Хватит бегать. Сдавайся, а не то я из твоей шкуры ремней нарежу!
– Где-то я твой голос уже слышал, – прошептал про себя Будищев, но отвечать не стал и лишь навел винтовку в сторону кричавшего.
– Что молчишь, собака? – осведомился башибузук и несколько раз выстрелил из своего винчестера.
Одна из пуль взбила пыль совсем недалеко от притаившегося Дмитрия, и тот жалобно закричал, как будто его ранили. Сардонически рассмеявшись, черкес вскочил на ноги и бросился вперед, рассчитывая захватить раненого солдата. Тут же щелкнул выстрел, и джигит опрокинулся на спину. Правда, пуля не убила его, а по какой-то невероятной траектории, ударив по замку винтовки, срикошетировала ему прямо в рот и выбила несколько зубов. Зажав рану рукой и невероятным усилием воли удержавшись от крика, башибузук услышал слова, во сто крат усилившие его боль.
– Передавай привет Мурату! – крикнул ему Будищев и снова откатился в сторону.
Не имея возможности говорить, черкес кинулся к остальным аскерам и, развязав висевший на поясе кошелек, высыпал из него горсть серебра, знаками показывая, что ничего не пожалеет, если ему принесут голову гяура. Вид денег так возбудил нескольких турок, что они решились. Пятеро турецких солдат, одновременно вскочив, бросились вперед. Немедленно прогремевший выстрел тут же уложил одного из них, но остальные уже бежали вперед, рассчитывая, что русский солдат не успеет перезарядиться. Однако Дмитрий сразу понял грозящую ему опасность и, отложив в сторону винтовку, взялся за револьвер. Быстро взводя и спуская курок, он опустошил барабан, уложив подбегающих врагов одного за другим, и снова откатился. Впрочем, больше желающих заработать не было, и он наконец смог отползти от места схватки, после чего, дождавшись сумерек, отправился к своим.
Два дня непрерывных боев дорого обошлись русскому отряду, причем более половины потерь пришлись на Болховский полк, вступивший в бой позже других. Единственным резервом русских оставался третий батальон Софийского полка, лишь недавно выведенный из боя и потому не успевший получить отдыха. Турки же, напротив, сумели подтянуть подкрепления и, перегруппировавшись, готовились продолжить бой. В этих условиях вступивший в командование полковник Буссе был вынужден отдать приказ об отступлении.
Дело шло к вечеру, когда болховцы, софийцы и невцы оставили позиции на Аярслярских высотах и двинулись вниз. Османы совершенно не ожидали, что их противник после такого упорного сражения отступит без боя. Полагая, очевидно, что речь идет о военной хитрости, или еще по какой-то причине, они не преследовали русский отряд. Не подвергали его обстрелу и вообще не проявили никакой активности. Действуй они хоть немного решительнее, это отступление могло закончиться полным разгромом.
– Но ты же сам рассказывал? – широко распахнул глаза Лиховцев.
Николаша, первым сообразивший, что их товарищ просто пошутил в тот раз, принялся заразительно смеяться, затем к нему присоединились Алексей и Всеволод, а вскоре и остальные солдаты, многие из которых помнили ту историю.
– Я тогда только руку под шинель сунул, – улыбаясь, продолжал рассказывать Будищев, – а этот серый разбойник как дал деру! Только его и видели!
– Отставить смех! – скомандовал подошедший вместе с Линдфорсом и поручик Гаупт.
– Слушаюсь, – вытянулся в ответ Будищев.
– Ну-ка, покажите мне вашу картечницу, – приказал командир третьей роты.
– Извольте, ваше благородие. Вот она, наша красавица.
– Хм, действительно митральеза Монтиньи, – задумчиво проговорил Гаупт. – У французов в последнюю вой ну были несколько более совершенные системы Рефи, но они практически никак себя не проявили.
– Я бы тоже не поверил, если бы не видел все своими глазами, – не согласился с ним Михай. – Но теперь могу засвидетельствовать, при правильной организации этот вид оружия может быть весьма полезен не только при обороне крепостей, но и в полевом сражении.
– Хорошо, я не возражаю, – решил штабс-капитан, – если господа вольноопределяющиеся согласны, то пусть считаются временно прикомандированными к команде подпоручика Линдфорса.
– Покорнейше благодарим!
Вчерашние студенты с энтузиазмом принялись за дело. Будищев с Линдфорсом быстро объяснили им принцип работы хитроумной техники и распределили обязанности. Дмитрий, как самый опытный, остался наводчиком, Штерн с Лиховцевым заряжающими, а Гаршину досталось крутить рукоять привода. Еще двое солдат должны были заряжать обоймы.
Кроме того, Всеволод, учившийся до войны в Горном институте, быстро разобравшись в устройстве картечницы, сразу же предложил, как ее усовершенствовать.
Услышав жалобы Будищева на неудобство прицеливания, он предложил убрать совсем механизм наводки, заменив его подобием приклада. Вместе они быстро открутили несколько болтов и демонтировали его, заменив на железную ручку, снятую с одного из патронных ящиков. Затем на ней закрепили приклад от разбитой во время турецкого обстрела винтовки и получили хоть и не слишком удобную, но вполне работоспособную конструкцию.
Буквально через полчаса после окончания работы им представился случай проверить ее в деле. Османы, хотя их атака была в очередной раз отражена, не оставляли своих попыток выбить русских из занятого ими редута. На сей раз они послали вперед кавалерию. Надо сказать, что турецкая конница в эту войну не представляла собой ничего выдающегося. В большинстве своем она представляла собой иррегулярную силу, негодную для правильной войны, если не считать, конечно, разведки, боевого охранения или диверсионной деятельности. При столкновении с русской регулярной кавалерией или казаками у составлявших ее большинство башибузуков не было ни единого шанса. Но вот при стремительных набегах они могли представлять определенную опасность, тем паче что для их вооружения турки закупили в Америке немалое количество винчестеров. К тому же набранные среди албанцев и черкесов всадники прекрасно себя чувствовали в горах, к которым русские люди в большинстве своем непривычны.
Вот эти легкоконные части и были посланы турецким командованием в бой, с намерением охватить русский фланг. Примерно два эскадрона черкесов, подбадривая себя криками и визгами, проскакали по тропе, ведущей в Карадерли-Беира, откуда совсем недавно в тыл болховцев пыталась зайти их пехота, и почти было достигли русских позиций, беспорядочно паля из своих скорострельных американских винтовок. Русские в ответ дали по ним несколько залпов, произведших изрядные опустошения. Но более всего отличился расчет русской митральезы. Густые очереди, подобно лавине, сметали со склона и всадников, и их лошадей и вскоре полностью очистили его. После этого даже самые упертые скептики убедились в том, что картечницы или пулеметы, как их стали называть с легкой руки Будищева, действительно являются грозным ору жием.
Сам же Дмитрий, которому наконец удалось показать все, на что он способен, в порыве чувств вскочил на бруствер и продекламировал:
– На все вопросы один ответ – у нас есть пулемет, а у вас его нет![56]
Над ним тут же просвистела пуля, но он, не подумав спрятаться, сунул два пальца в рот и протяжно свистнул, а затем крикнул, обращаясь к стрелявшему:
– Эй, тебе что, еще мало?
На турецкой стороне сразу же вспухли несколько дымков от выстрелов, но Будищев уже сидел внизу и смеялся.
– Мне казалось, вы более осмотрительны в бою, – укоризненно заметил Гаршин, – право, глупо так рисковать своей жизнью!
– Виноват, вашсковородь, – скороговоркой ответил ему Дмитрий, – молодой ишо, вот подрасту, так сразу исправлюсь!
– Шут!
– Ладно, не бухти, Сева, больше не буду.
Убедившись в невозможности обойти русских с фланга, османы предприняли еще несколько фронтальных атак, но всякий раз бывали с уроном отбиты и откатывались на прежние позиции. И весьма немалая заслуга в этом была у расчета так кстати захваченной у турок митральезы. Обоймы с патронами опустошались одна за другой, так что специально выделенные для их перезарядки солдаты едва справлялись со своей работой. Будищев осунулся, до одури надышался пороховым дымом, полуоглох от бесконечной трескотни, но продолжал, стиснув зубы, поливать свинцовым дождем наседающего противника.
Ситуация усугублялась погодой. Страшная жара, обычная для этого времени года в Болгарии, жестоко изнуряла русских солдат. Взятые с собой запасы воды давно кончились, а пополнить их возможности не было. Страдая от жажды, они тем не менее проявляли большую стойкость и каждый раз, когда турки подходили слишком близко, переходили в контратаку, отгоняя противника штыками.
Наконец посланный за патронами Штерн вернулся ни с чем и, тяжело опустившись на землю, хрипло выдохнул:
– Все!
– Что все? – повернул на него воспаленный взгляд Будищев.
– Нет больше патронов!
– Совсем?
– Совсем!
– Сволочи!
– Кто?
– Турки, конечно, могли бы и больше оставить.
– Кажется, у вас скоро будет возможность высказать им эту претензию, – невозмутимо заметил Гаршин.
– В смысле?
– Они снова собираются атаковать. Кажется, нам нужно снова браться за винтовки.
– Твоя правда, Сева, – устало вздохнул Дмитрий и направился к своей «турчанке», лежащей неподалеку.
Любовно взявшись за ложе, он ласково провел рукой по стволу и скривил потрескавшиеся губы в подобии улыбки.
– Привет, Маруся, неужели ты думала, что я тебя брошу?
– Интересно, питаете ли вы подобную привязанность хоть к одному живому существу? – не смог удержаться от шпильки Всеволод.
– А как же, – и не подумал обидеться Будищев, – к Федьке Шматову, например. Он мне для нее патроны искал, и потому я любил его ничуть не меньше.
Отбить этот последний штурм оказалось труднее всего. Обескровленные в бесконечных контратаках, а также потерявшие множество людей при обстреле, русские роты все же вышли вперед и ударили в штыки. Даже Дмитрий, у которого после целого дня стрельбы из митральезы дрожали руки, плюнул на все и сразу же прицепил к своей винтовке штык.
– Давно хочу спросить, – поинтересовался идущий радом Лиховцев, – отчего у одних турок штыки, как у нас, игольчатые, а у других тесаки?
– Леха, меня от твоей любознательности кондратий хватит, – пробурчал в ответ Будищев. – Все просто, тот, у кого я этот штык приватизировал, был унтером, им положены ятаганы, а у остальных игольчатые. Понятно?
– Как ты сказал, приватизировал?
– Ну, это как украл, только еще бесстыднее.
Турецкие ряды были все ближе. Уже можно было в подробностях различить черты их лиц или детали обмундирования, если бы кому-то оставалось до них дело. Ни те, ни другие не стреляли, видимо экономя боеприпасы, а может быть, дойдя уже до крайней меры ожесточения, когда хочется лично кромсать ненавистного врага штыком или ломать прикладом, так чтобы был слышен треск костей.
Наконец, не выдержав напряжения, противники бросились друг к другу. Сил кричать уже не было, и из пересохших глоток вырывалось что-то вроде надсадного хрипа. Еще секунда, и две волны – синяя и темно-зеленая – сшиблись между собой, и закипела кровавая схватка. Дмитрий бил, колол, отбивал вражеские удары и уворачивался от штыков противника, с тем, чтобы тут же ответить ударом на удар и, сбив врага с ног, идти дальше.
Кажется, османы тоже растратили в сегодняшних бесплодных атаках все свои силы, потому что вскоре их аскеры совершенно утратили свой боевой дух и начали пятиться, а затем просто побежали. Гаршин, все это время дравшийся вместе со всеми, выскочил вперед и, заорав «ура», двинулся дальше.
«Куда тебя хрен несет?» – успел подумать Будищев, но видя, что за ним рванули остальные, тоже прибавил шаг.
Догнав нескольких отставших турок, они перекололи их штыками и готовы были двигаться дальше, как вдруг только что панически бежавшие аскеры остановились и, обернувшись к преследователям, начали стрелять. Первым свалился получивший пулю в ногу Лиховцев, Штерна Дмитрий сбил с ног сам и, тут же упав на землю, крикнул Гаршину: «Ложись!» А увидев, что тот не понимает, подсек его своей ногой и заставил-таки опуститься.
Затем он одним движением отстегнул штык и вложил его в ножны. Дальше он действовал как автомат. Не успев опуститься на землю, Дмитрий резко перекатился в сторону и, устроившись на спине, перезарядил винтовку. Затем на секунду приподняв голову, прицеливался и, тут же выстрелив, опускался обратно. Рычажный затвор позволял ему проделывать это очень быстро, и потому скоро рядом с ними не осталось ни одного живого турка.
– Леха, ты как? – крикнул он раненому товарищу.
– Нога! – простонал тот сквозь зубы.
– Сева, Коля, – окликнул он остальных, – ну-ка хватайте Лиховцева и тащите его к нашим, а я вас прикрою.
– Давайте вместе, – не согласился с ним Гаршин, но Будищев не стал его слушать.
– Отставить разговорчики! Кто здесь ефрейтор, я или тараканы? Приказываю тащить рядового Лиховцева на перевязочный пункт, причем по-пластунски и по возможности не поднимая задниц.
– Вольноопределяющегося Лиховцева, – машинально поправил его Штерн.
– Коля, после боя будешь умничать! Как доползете, можете обжаловать мой приказ у вышестоящего начальства, а теперь – исполнять!
– Есть, – нехотя отозвались приятели и попытались подхватить Алексея под руки и потащить так, – Вы чего, охренели? – злобно ощерился на них Дмитрий. – Разверните шинельную скатку да тащите его на ней, а то угробите, нафиг. И ногу перетянуть не забудьте, не то кровью истечет.
– Может, все-таки все вместе? – попробовал переубедить товарища Штерн.
– Коля… – выругался тот в ответ, – да тащите уже, а я вас прикрою! А будете чухаться, Лиховцев точно дуба врежет. Не бойся, я следом за вами потихонечку.
От турок не укрылось, что на поле остался один-единственный русский солдат, однако добраться до него никак не получалось. Как они ни старались окружить и захватить его, хитрый гяур ловко прятался в складках местности, ни на секунду не оставаясь на одном месте. Каждый его выстрел находил цель, а сам он тут же перекатывался в сторону, оставаясь невредимым от ответного огня.
– Эй, шакал! – закричал, потеряв терпение, один из преследователей, одетый в отличие от аскеров в богатую черкеску. – Хватит бегать. Сдавайся, а не то я из твоей шкуры ремней нарежу!
– Где-то я твой голос уже слышал, – прошептал про себя Будищев, но отвечать не стал и лишь навел винтовку в сторону кричавшего.
– Что молчишь, собака? – осведомился башибузук и несколько раз выстрелил из своего винчестера.
Одна из пуль взбила пыль совсем недалеко от притаившегося Дмитрия, и тот жалобно закричал, как будто его ранили. Сардонически рассмеявшись, черкес вскочил на ноги и бросился вперед, рассчитывая захватить раненого солдата. Тут же щелкнул выстрел, и джигит опрокинулся на спину. Правда, пуля не убила его, а по какой-то невероятной траектории, ударив по замку винтовки, срикошетировала ему прямо в рот и выбила несколько зубов. Зажав рану рукой и невероятным усилием воли удержавшись от крика, башибузук услышал слова, во сто крат усилившие его боль.
– Передавай привет Мурату! – крикнул ему Будищев и снова откатился в сторону.
Не имея возможности говорить, черкес кинулся к остальным аскерам и, развязав висевший на поясе кошелек, высыпал из него горсть серебра, знаками показывая, что ничего не пожалеет, если ему принесут голову гяура. Вид денег так возбудил нескольких турок, что они решились. Пятеро турецких солдат, одновременно вскочив, бросились вперед. Немедленно прогремевший выстрел тут же уложил одного из них, но остальные уже бежали вперед, рассчитывая, что русский солдат не успеет перезарядиться. Однако Дмитрий сразу понял грозящую ему опасность и, отложив в сторону винтовку, взялся за револьвер. Быстро взводя и спуская курок, он опустошил барабан, уложив подбегающих врагов одного за другим, и снова откатился. Впрочем, больше желающих заработать не было, и он наконец смог отползти от места схватки, после чего, дождавшись сумерек, отправился к своим.
Два дня непрерывных боев дорого обошлись русскому отряду, причем более половины потерь пришлись на Болховский полк, вступивший в бой позже других. Единственным резервом русских оставался третий батальон Софийского полка, лишь недавно выведенный из боя и потому не успевший получить отдыха. Турки же, напротив, сумели подтянуть подкрепления и, перегруппировавшись, готовились продолжить бой. В этих условиях вступивший в командование полковник Буссе был вынужден отдать приказ об отступлении.
Дело шло к вечеру, когда болховцы, софийцы и невцы оставили позиции на Аярслярских высотах и двинулись вниз. Османы совершенно не ожидали, что их противник после такого упорного сражения отступит без боя. Полагая, очевидно, что речь идет о военной хитрости, или еще по какой-то причине, они не преследовали русский отряд. Не подвергали его обстрелу и вообще не проявили никакой активности. Действуй они хоть немного решительнее, это отступление могло закончиться полным разгромом.