Столп огненный

Пьер с признательностью склонил голову. Основания для расторжения брака были очевидными, поскольку они с женой так и не познали друг друга, но все равно добиться этой бумаги было нелегко.

– Быстро получилось, – заметил он, не скрывая облегчения.

– Я не просто так ношу кардинальскую шапку. А ты молодец, не побоялся венчаться.

– Оно того стоило. – В ходе налетов, спланированных Шарлем при помощи Пьера, по всему городу задержали сотни протестантов. – И не важно, что большинство отпустили, когда они заплатили штраф.

– Сам понимаешь, если они отрекаются от ереси, мы не вправе их казнить, в особенности благородных, вроде маркиза Нимского и его жены. Пастор Бернар умрет, поскольку отказался отречься, даже под пытками. А в печатной мастерской мы нашли главы из Библии на французском, так что твоему бывшему тестю не отделаться отречением. Жиля Пало сожгут.

– А семейство де Гизов стало героями в глазах католиков.

– И ты к этому причастен.

Пьер снова склонил голову. Он и не думал скрывать широкую улыбку, просто благодарил. Все вышло именно так, как ему хотелось: он стал доверенным помощником самого могущественного человека в стране. Ладно, хватит улыбаться, а то кардинал может рассердиться.

– Есть еще одна причина, по которой я постарался ускорить получение этой бумаги, – прибавил Шарль.

Пьер нахмурился. Что там замыслил кардинал? Пожалуй, состязаться с Шарлем в хитроумии даже ему, Пьеру, было бесполезно.

– Хочу, чтобы ты женился на другой.

– Господи боже! – вскричал опешивший Пьер. Подобного он никак не ожидал. Перед мысленным взором сам собой возник образ Вероник де Гиз. Неужели Шарль передумал и готов позволить Пьеру жениться на ней? В сердце юноши вспыхнула надежда. Неужто бывает так, чтобы сбывались обе мечты разом?

– Мой племянник Алэн, которому всего четырнадцать, соблазнил служанку, и та забеременела. Он на ней, конечно, не женится.

Сердце Пьера упало.

– Служанку? – выдавил он.

– Алэна ожидает согласованный политический брак, как и всех мужчин из рода де Гизов, кроме тех, кто избирает стезю священничества. Но я хотел бы позаботиться об этой служанке. Не сомневаюсь, ты оценишь мою заботу, поскольку сам появился на свет в схожих обстоятельствах.

Пьеру хотелось то ли рыдать, то ли крушить все вокруг. Он рассчитывал, что успех, достигнутый кардиналом при его непосредственном участии, позволит стать членом семьи, пускай незначительным по положению. А вместо этого ему сурово напомнили о том, насколько низко он стоит.

– Вы хотите, чтобы я женился на служанке?

Шарль расхохотался.

– Тебя послушать, так ты только что узнал о смертном приговоре!

– Скорее, о пожизненном заключении. – И что прикажете делать? Кардинал Шарль не терпит, когда с ним спорят. Если Пьер откажется выполнить это пожелание, с мечтами о будущем возвышении можно распрощаться.

– Тебе дадут пансион, – пообещал Шарль. – Пятьдесят ливров в месяц.

– Деньги мне не нужны.

Шарль приподнял бровь, как бы изумляясь дерзости собеседника, посмевшего его перебить.

– В самом деле? А что же тебе нужно?

Пьер вдруг сообразил, что есть одна награда, которая сделает такую жертву оправданной.

– Хочу, чтобы мне даровали право зваться Пьером Оманом де Гизом.

– Женись, и мы обсудим это.

– Нет. – Пьер понимал, что рискует всем, но попер напролом. – В брачном свидетельстве должно быть указано, что меня зовут Пьер Оман де Гиз, иначе я не стану его подписывать.

Никогда прежде он не отваживался бросать кардиналу открытый вызов.

Юноша затаил дыхание в ожидании ответа, заранее страшась кардинальского гнева.

– Настырный ты наглец, Оман! – процедил Шарль.

– Иначе от меня было бы мало толку.

– Верно. – Шарль помолчал, обдумывая варианты. – Хорошо, я согласен.

Если бы Пьер стоял, у него подкосились бы ноги.

– Отныне ты вправе зваться Пьером Оманом де Гизом.

– Благодарю, ваше преосвященство.


– Девушка ждет тебя в соседней комнате. Ступай, познакомься хотя бы.

Пьер поднялся и направился к двери.

– Будь с нею ласков, – бросил вслед Шарль. – Разрешаю поцеловать.

Пьер молча вышел из приемной. Закрыв за собой дверь, он постоял, чтобы собраться с мыслями и унять колотящееся сердце. Непонятно, то ли радоваться, то ли грустить. Да, он отделался от одной нежеланной жены, но тут же заполучил другую. А сам стал де Гизом!

Юноша встряхнулся. Надо бы поглядеть на будущую супругу. Служанка, значит? Деревенская дурочка. Может, хоть красивая, раз сумела соблазнить Алэна де Гиза. Впрочем, мальчишкам в четырнадцать лет все девицы кажутся красотками, для них в этом возрасте главное – доступность…

Пьер прошел по коридору до двери соседней комнаты и без стука ввалился внутрь.

Девушка сидела на кушетке и плакала, закрывая лицо руками. На ней было простое платье прислуги. Пухленькая, отметил про себя Пьер; должно быть, из-за беременности.

Когда он закрыл дверь, девушка отняла руки от лица.

Он сразу ее узнал. Простушка Одетта, служанка Вероник де Гиз. Значит, теперь предстоит постоянно вспоминать о той, на ком ему не позволили жениться.

Одетта тоже узнала Пьера и храбро улыбнулась ему сквозь слезы, обнажив свои кривые зубы.

– Вы мой спаситель? – спросила она.

– Да, господи, помилуй! – ответил Пьер.





9


После казни Жиля Пало матушка Сильви впала в беспросветное уныние.

Для Сильви это оказалось последней каплей горя; тоска матушки стала для нее потрясением горше предательства Пьера и печальнее кончины отца. До сих пор матушка виделась Сильви этакой скалой, которая будет стоять вечно, надежной опорой в жизни. Изабель лечила ее детские недуги, мазала царапины, кормила, когда она была голодна, утешала, когда она пугалась, и спасала от приступов отцовской ярости. Но теперь Изабель вдруг сделалась совсем беспомощной. Она целыми днями просиживала в комнате. Если Сильви растапливала очаг, она сидела и смотрела в огонь; если Сильви готовила еду, она молча съедала положенное на тарелку; если бы Сильви не помогала ей одеться, она бы так и сидела в исподнем.

Участь Жиля была предрешена, когда стражники отыскали в лавке стопку свежеотпечатанных листов Библии на французском. Эти листы были подготовлены для разрезания на страницы и последующего переплетения, после чего их отнесли бы на тайный склад на рю де Мюр. Увы, припрятать столь весомую улику попросту не хватило времени, поэтому Жиля признали виновным не только в ереси, но и в распространении оной. Пощады ожидать не приходилось.

Церковь полагала Библию самой опасной среди всех запрещенных книг, в особенности если ее переводили на французский или английский и снабжали примечаниями на полях, пояснявшими, как та или иная фраза подтверждает истинность протестантского вероучения. Священники уверяли, что обычные люди сами не в состоянии верно истолковать слово Божье и нуждаются в наставниках. Протестанты же говорили, что Библия раскрывает людям глаза на грехи и ошибки католического духовенства. Но и те и другие видели в чтении Библии главное оружие того противостояния вероучений, что захлестнуло Европу.

Работники Жиля клялись, что знать не знали об этих листах. Мол, их привлекали только для печатания латинских Библий и других разрешенных сочинений, остальное Жиль печатал сам, по ночам, когда работники расходились по домам. Этих людей все равно оштрафовали, но они хотя бы избежали гибели.

Когда кого-либо казнили по обвинению в ереси, все его имущество отнимали в пользу казны и церкви. Этот закон применялся избирательно, его толковали весьма широко, но у Жиля забрали все, оставив его жену и дочь без гроша и без крова. Они сумели только забрать немного наличных из лавки, которая перешла к другому печатнику. Позднее они обратились с просьбой отдать одежду, но узнали, что ту уже продали на рынке подержанных вещей. Так что Сильви и Изабель пришлось подыскивать себе съемное жилье, одну комнату на двоих.

Шить Сильви не умела, ведь ее растили как печатницу, не как портниху, поэтому даже шитье, обычное утешение обездоленных женщин третьего сословия, было для нее недоступно. Единственным занятием, которое для нее нашлось, была стирка белья для протестантских семей. Несмотря на преследования, большинство протестантов хранило верность своему вероучению; после уплаты штрафов они быстро возобновили встречи и нашли новые укромные местечки для совместных молений. Люди, знавшие Сильви по прежним временам, нередко платили ей за стирку больше, чем полагалось, но и этого не хватало, чтобы прокормить и обогреть двоих, и постепенно все те деньги, которые удалось забрать из лавки, подошли к концу. Это случилось в студеном декабре, когда по узким парижским улочкам загулял пронизывающий ледяной ветер.

Однажды, когда Сильви стирала простыни Жанны Мориак в стылой воде Сены, руки девушки окоченели настолько, что она разрыдалась, – а проходивший мимо мужчина предложил ей пять су, если она удовлетворит его губами.

Девушка молча покачала головой и вернулась к стирке, а мужчина ушел.

Сильви же продолжала думать. Пять су, шестьдесят денье, четверть ливра. На эти деньги можно купить вязанку хвороста, свиную ногу и хлеба на неделю. Всего-то и требуется, что взять в рот мужской член. Что может быть хуже того положения, в каком они с матерью очутились сейчас? Конечно, это грешно, однако о грехе забываешь, когда твои руки так замерзли, что, кажется, вот-вот отвалятся.

Девушка отнесла простыни домой и развесила в комнате на просушку. Последние запасы дров почти иссякли; завтра она уже не сможет просушить постиранное белье, а даже протестанты не захотят платить, если она принесет им сырые простыни.

Той ночью ей не спалось. Она лежала и думала, польстится ли на нее хоть кто-нибудь. Даже Пьер всего лишь притворялся, что она ему нравится. Сильви никогда не считала себя красавицей, а теперь вдобавок исхудала и давно не мылась. Но тот мужчина на набережной был как будто не против; быть может, найдутся и другие.

Поутру она купила на последние деньги два яйца. Растопила очаг последними дровами, поджарила яйца, по одному себе и матери, и разделила с Изабель черствый хлеб, купленный еще на прошлой неделе. Больше еды не осталось. Теперь они умрут голодной смертью.

На все милость Божья, говорят протестанты. Какая же это милость?

Сильви расчесала волосы и умылась. Зеркала в доме не было, поэтому она не знала, как выглядит, могла лишь догадываться. Вывернула наизнанку теплые чулки, чтобы те казались менее грязными. И вышла на улицу.

Она не очень-то представляла, что делать. Прошлась по улице, но никто не сделал ей нескромного предложения. И то сказать, с какой бы стати? Это ей самой нужно предлагать себя мужчинам. Сильви попыталась улыбаться встречным, но на нее не обращали внимания, проходили мимо, не задерживаясь. Одному она осмелилась сказать: «Я вас утешу за пять су», но он как будто разозлился и поспешил уйти. Наверное, стоило бы обнажить грудь, но слишком уж холодно.

Сильви заметила молодую женщину в старой красной накидке, спешившую по улице с хорошо одетым мужчиной средних лет; женщина держала этого мужчину за руку, словно опасаясь, что тот убежит. Женщина сурово поглядела на Сильви, как если бы признала в ней соперницу. Сильви была бы не прочь поговорить с нею, но женщина настойчиво двигалась в известном ей направлении, ведя за собой мужчину; девушка услышала, как она сказала своему спутнику: «Это прямо за углом, дорогуша». Выходит, мало завлечь кавалера, нужно еще куда-то его отвести.

Тут Сильви сообразила, что вышла на рю де Мюр и стоит напротив того склада, где семейство Пало хранило запрещенные книги. На улице было не слишком людно, но, быть может, мужчины как раз предпочитают искать блудниц на задворках? И правда, рядом с нею остановился какой-то мужчина.

– Скучаешь, милашка? – спросил он.

Сердце Сильви чуть не выпрыгнуло из груди. Она знала, что нужно произнести заветные слова насчет пяти су, но внезапно ощутила сильнейшее отвращение. Неужто и впрямь необходимо? А как же город и холод?

– Сколько за перепихнуться? – не отставал мужчина.

Об этом Сильви как-то не подумала. Она молчала, не зная, что сказать.