Столп огненный
Часть 56 из 182 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мужчину явно рассердило ее молчание.
– Где живешь? Рядом?
Она не могла отвести его туда, где сидела и бессмысленно глядела в окно мать.
– Нигде, – наконец ответила Сильви.
– Тупая корова! – Мужчина пошел дальше.
Сильви захотелось плакать. И вправду тупая корова. Даже отдаться не смогла.
Потом она посмотрела на склад.
Возможно, запрещенные книги уже сожгли. Возможно, новый владелец мастерской использует склад под свои нужды – или сдал кому-то еще.
Но ведь ключ вполне может лежать на прежнем месте. И тогда склад станет ее комнатой для свиданий.
Девушка пересекла улицу.
Вытянула наружу кирпич у дверного косяка, сунула руку в отверстие. Ключ оказался на месте. Она достала его и вставила кирпич обратно.
Ногой она откинула мусор от двери, вставила ключ в замок, открыла дверь, прошла внутрь, заперла дверь на засов и зажгла фонарь.
Все выглядело, как раньше. Бочонки от пола до потолка, а между ними и стеной – достаточно места для задуманного. Пол, правда, каменный и грубый. Ну и ладно, это будет потайная комната ее позора.
Бочонки покрывал слой пыли, как если бы складом давно не пользовались. Интересно, а те, которые пустые, никуда не делись? Сильви попыталась сдвинуть один бочонок, и тот легко поддался.
За рядом бочонков стояли ящики с книгами. Все в сохранности. И тут Сильви словно осенило.
Девушка открыла один ящик. В нем лежали Библии на французском.
Как такое могло случиться? Они с матерью ничуть не сомневались, что новый владелец лавки присвоил себе все. Но, по-видимому, он не прознал о существовании склада. Сильви нахмурилась, размышляя. Отец всегда настаивал на сохранении тайны, был на этом все равно что помешан. О складе не знали даже работники, трудившиеся в мастерской. А самой Сильви велели не рассказывать ничего Пьеру до свадьбы.
Выходит, о складе знают лишь Сильви и Изабель.
Потому-то книги до сих пор здесь – сотни книг.
А книги – это деньги, если отыщутся те, кто отважится их купить.
Сильви взяла в руки французскую Библию. Эта книга стоила гораздо дороже пяти су, которые девушка надеялась заработать, торгуя собой.
По старой привычке она завернула книгу в грубую холстину и перевязала бечевой. Потом вышла со склада, тщательно заперла дверь и спрятала ключ.
И пошла домой, исполненная надежд.
Мама сидела в стылой комнате, глядя на холодный очаг.
Книги стоили дорого, но кому их продавать? Только протестантам, конечно. Взгляд девушки остановился на простынях, выстиранных накануне. Это простыни Жанны Мориак, одной из той общины, что собиралась на моления в охотничьем домике в предместье Сен-Жак. Муж Жанны, Люк, был грузовым маклером, что бы это ни означало. Прежде ему Библию не продавали, значит, он вполне может ее купить. Но вот осмелится ли, всего через полгода после налета стражи?
Простыни высохли. Сильви заставила мать помочь ей сложить белье. Потом спрятала книгу под простынями и пошла к Мориакам.
Она подгадала, чтобы прийти так, чтобы застать семейство за обедом. Служанка окинула Сильви оценивающим взглядом и велела обождать на кухне, но девушка слишком отчаялась, чтобы слушаться служанок. Она прошмыгнула мимо живой преграды и ворвалась в столовую. От запаха свиных отбивных ее замутило.
Люк и Жанна сидели за столом вместе с Жоржем, своим сыном. Люк радушно поприветствовал Сильви – он всегда был весел и бодр. Жанна смотрела настороженно: будучи опорой семьи, она частенько, как казалось со стороны, ощущала себя уязвленной добродушием и беззаботностью мужа и сына. Молодой Жорж, когда-то ухаживавший за Сильви, и вовсе старался не смотреть на девушку, что было объяснимо: из хорошо одетой дочки преуспевающего печатника она превратилась в нищую оборванку.
Сильви развернула простыни и показала книгу Люку, которого сочла подходящим покупателем.
– Я припомнила, что у вас нет Библии на французском, – сказала она. – Смотрите, вот чудесное издание. Мой отец гордился этой работой. Взгляните сами.
Сильви давно усвоила, что покупатель скорее приобретет книгу, если подержит ее в руках.
Люк с удовольствием полистал страницы.
– Французская Библия нам не помешает, – сказал он жене.
Сильви улыбнулась Жанне.
– Господь вас вознаградит.
– Но это незаконно, – возразила Жанна.
– Быть протестантом тоже незаконно, – заметил ее муж. – Книгу всегда можно припрятать. – Он посмотрел на Сильви. – Сколько?
– Мой отец обычно продавал за шесть ливров.
Жанна неодобрительно фыркнула, словно цена была чересчур высока.
– Из-за своих обстоятельств я готова уступить за пять, – поторопилась добавить Сильви и затаила дыхание.
Люк покачал головой.
– Вот если за четыре…
– Годится! – перебила Сильви. – Книга ваша, и да благословит вас Господь.
Люк достал кошель и отсчитал восемь серебряных монет. Эти монеты, иначе тестоны, были каждая достоинством в десять су, то есть в пол-ливра.
– Спасибо, – поблагодарила Сильви. – А за простыни десять денье.
Теперь эта мелочь была ей ни к чему, но она вспомнила, как обжигал руки холод, и решила, что честно заслужила плату.
Люк усмехнулся и протянул дизан – монетку достоинством в десять денье. Потом снова раскрыл Библию.
– Когда мой товарищ Радиге увидит эту книгу, он обзавидуется.
– Другой у меня нет, – поспешила заверить Сильви. Редкость протестантских книг позволяла держать высокую цену; отец научил девушку никому не сознаваться в том, что на самом деле напечатано немало. – Если попадется еще одна, я загляну к Радиге.
– Уж будь так добра.
– Но не говорите, как дешево она вам обошлась, хорошо?
Люк деловито кивнул.
– Не скажу, покуда он с тобою не рассчитается.
Сильви попрощалась и ушла.
Она настолько ослабела от пережитого, что не находила в себе сил радоваться. Зашла в первую же встретившуюся по пути таверну и заказала кружку пива. Быстро выпила, чтобы утишить резь в животе. Мгновенно закружилась голова.
Ближе к дому она купила ветчины, сыра, масла, хлеба и яблок, а еще – кувшинчик вина. Кроме того, не позабыла купить вязанку дров и дала уличному мальчишке десять денье, чтобы занес дрова в дом.
Мать настолько удивилась этим покупкам, что даже как будто забыла о своей тоске.
– Здравствуй, мама, – сказал Сильви. – Наши беды позади.
10
Охваченный грустью Пьер женился во второй раз через три дня после Рождества 1559 года.
Он настоял на том, чтобы венчание провели втихую, поскольку не собирался притворяться, будто ему есть что праздновать. Гостей он не звал, утренника не устраивал. Правда, выглядеть бедно не хотелось, поэтому он нарядился в новый темно-серый камзол, вполне приличный – и отменно подходивший под настроение. В приходскую церковь он явился, когда куранты стали отбивать назначенный час.
К его ужасу, там была Вероник де Гиз.
Она сидела на задних скамьях церкви в компании полудюжины служанок из дома де Гизов – должно быть, подружек Одетты.
Для Пьера ничего не могло быть хуже: Вероник воочию узрит унижение, которому ему предстоит подвергнуться. А ведь он грезил свадьбой с нею! Разговаривал, смешил, очаровывал, всячески старался показать, что они с нею – люди одного круга. Но кардинал Шарль не преминул поставить его на место и безжалостно разрушить мечты. И потому видеть Вероник в церкви, где Пьера должны были обвенчать с ее служанкой, было поистине мучительно. Ему захотелось плюнуть на все и убежать.
Но он вспомнил о награде. Нужно выдержать это испытание, и он с полным правом запишет в приходской книге свое новое имя – Пьер Оман де Гиз. Заветная мечта исполнилась. Он станет членом уважаемого и могущественного семейства, и никто не сможет лишить его этой чести. Да, придется жениться на уродливой служанке, обрюхаченной знатным юнцом, зато он сам сделается де Гизом.
Пьер оскалился и мысленно поклялся себе не оплошать.
Церемония была короткой, поскольку священнику заплатили лишь за самое необходимое. Вероник и прочие девицы непрестанно хихикали. Пьер понятия не имел, что их так рассмешило, но предполагал, что они потешаются над ним. Одетта то и дело оглядывалась на них через плечо и глуповато улыбалась, обнажая кривые зубы, что смахивали на покосившиеся надгробия на старом, заброшенном кладбище.
Когда все закончилось, она горделиво вышла из церкви под руку с привлекательным и уже кое-чего добившимся в жизни мужем. Похоже, Одетта уже благополучно забыла, что ее навязали Пьеру против его воли. Неужто убедила себя, дуреха, что каким-то неведомым образом завоевала его любовь?
Бестолковая, что с нее взять…
Из церкви они направились в скромный домик, который заранее позаботился купить кардинал Шарль. Неподалеку находилась таверна «У святого Этьена», а вообще в Л’Але, где теперь предстояло жить Пьеру, парижане делали повседневные закупки – приобретали мясо, вино и поношенную одежду, в которой ходили все, исключая, разумеется, знать. Вероник и служанки де Гизов без приглашения последовали за новобрачными. Одна девица помахала бутылью с вином, и пришлось их впустить, чтобы они могли выпить за здоровье молодых.
Наконец гостьи ушли, на прощание забросав Пьера ворохом грубых шуточек насчет того, что ему не терпится забраться в постель с молодой женой.
Оставшись одни, Пьер с Одеттой поднялись наверх. В домике была единственная спальня с единственной кроватью. До этого мгновения Пьер как-то не задумывался, готов ли он к плотским усладам с новообретенной супругой.
Одетта легла на кровать.
– Где живешь? Рядом?
Она не могла отвести его туда, где сидела и бессмысленно глядела в окно мать.
– Нигде, – наконец ответила Сильви.
– Тупая корова! – Мужчина пошел дальше.
Сильви захотелось плакать. И вправду тупая корова. Даже отдаться не смогла.
Потом она посмотрела на склад.
Возможно, запрещенные книги уже сожгли. Возможно, новый владелец мастерской использует склад под свои нужды – или сдал кому-то еще.
Но ведь ключ вполне может лежать на прежнем месте. И тогда склад станет ее комнатой для свиданий.
Девушка пересекла улицу.
Вытянула наружу кирпич у дверного косяка, сунула руку в отверстие. Ключ оказался на месте. Она достала его и вставила кирпич обратно.
Ногой она откинула мусор от двери, вставила ключ в замок, открыла дверь, прошла внутрь, заперла дверь на засов и зажгла фонарь.
Все выглядело, как раньше. Бочонки от пола до потолка, а между ними и стеной – достаточно места для задуманного. Пол, правда, каменный и грубый. Ну и ладно, это будет потайная комната ее позора.
Бочонки покрывал слой пыли, как если бы складом давно не пользовались. Интересно, а те, которые пустые, никуда не делись? Сильви попыталась сдвинуть один бочонок, и тот легко поддался.
За рядом бочонков стояли ящики с книгами. Все в сохранности. И тут Сильви словно осенило.
Девушка открыла один ящик. В нем лежали Библии на французском.
Как такое могло случиться? Они с матерью ничуть не сомневались, что новый владелец лавки присвоил себе все. Но, по-видимому, он не прознал о существовании склада. Сильви нахмурилась, размышляя. Отец всегда настаивал на сохранении тайны, был на этом все равно что помешан. О складе не знали даже работники, трудившиеся в мастерской. А самой Сильви велели не рассказывать ничего Пьеру до свадьбы.
Выходит, о складе знают лишь Сильви и Изабель.
Потому-то книги до сих пор здесь – сотни книг.
А книги – это деньги, если отыщутся те, кто отважится их купить.
Сильви взяла в руки французскую Библию. Эта книга стоила гораздо дороже пяти су, которые девушка надеялась заработать, торгуя собой.
По старой привычке она завернула книгу в грубую холстину и перевязала бечевой. Потом вышла со склада, тщательно заперла дверь и спрятала ключ.
И пошла домой, исполненная надежд.
Мама сидела в стылой комнате, глядя на холодный очаг.
Книги стоили дорого, но кому их продавать? Только протестантам, конечно. Взгляд девушки остановился на простынях, выстиранных накануне. Это простыни Жанны Мориак, одной из той общины, что собиралась на моления в охотничьем домике в предместье Сен-Жак. Муж Жанны, Люк, был грузовым маклером, что бы это ни означало. Прежде ему Библию не продавали, значит, он вполне может ее купить. Но вот осмелится ли, всего через полгода после налета стражи?
Простыни высохли. Сильви заставила мать помочь ей сложить белье. Потом спрятала книгу под простынями и пошла к Мориакам.
Она подгадала, чтобы прийти так, чтобы застать семейство за обедом. Служанка окинула Сильви оценивающим взглядом и велела обождать на кухне, но девушка слишком отчаялась, чтобы слушаться служанок. Она прошмыгнула мимо живой преграды и ворвалась в столовую. От запаха свиных отбивных ее замутило.
Люк и Жанна сидели за столом вместе с Жоржем, своим сыном. Люк радушно поприветствовал Сильви – он всегда был весел и бодр. Жанна смотрела настороженно: будучи опорой семьи, она частенько, как казалось со стороны, ощущала себя уязвленной добродушием и беззаботностью мужа и сына. Молодой Жорж, когда-то ухаживавший за Сильви, и вовсе старался не смотреть на девушку, что было объяснимо: из хорошо одетой дочки преуспевающего печатника она превратилась в нищую оборванку.
Сильви развернула простыни и показала книгу Люку, которого сочла подходящим покупателем.
– Я припомнила, что у вас нет Библии на французском, – сказала она. – Смотрите, вот чудесное издание. Мой отец гордился этой работой. Взгляните сами.
Сильви давно усвоила, что покупатель скорее приобретет книгу, если подержит ее в руках.
Люк с удовольствием полистал страницы.
– Французская Библия нам не помешает, – сказал он жене.
Сильви улыбнулась Жанне.
– Господь вас вознаградит.
– Но это незаконно, – возразила Жанна.
– Быть протестантом тоже незаконно, – заметил ее муж. – Книгу всегда можно припрятать. – Он посмотрел на Сильви. – Сколько?
– Мой отец обычно продавал за шесть ливров.
Жанна неодобрительно фыркнула, словно цена была чересчур высока.
– Из-за своих обстоятельств я готова уступить за пять, – поторопилась добавить Сильви и затаила дыхание.
Люк покачал головой.
– Вот если за четыре…
– Годится! – перебила Сильви. – Книга ваша, и да благословит вас Господь.
Люк достал кошель и отсчитал восемь серебряных монет. Эти монеты, иначе тестоны, были каждая достоинством в десять су, то есть в пол-ливра.
– Спасибо, – поблагодарила Сильви. – А за простыни десять денье.
Теперь эта мелочь была ей ни к чему, но она вспомнила, как обжигал руки холод, и решила, что честно заслужила плату.
Люк усмехнулся и протянул дизан – монетку достоинством в десять денье. Потом снова раскрыл Библию.
– Когда мой товарищ Радиге увидит эту книгу, он обзавидуется.
– Другой у меня нет, – поспешила заверить Сильви. Редкость протестантских книг позволяла держать высокую цену; отец научил девушку никому не сознаваться в том, что на самом деле напечатано немало. – Если попадется еще одна, я загляну к Радиге.
– Уж будь так добра.
– Но не говорите, как дешево она вам обошлась, хорошо?
Люк деловито кивнул.
– Не скажу, покуда он с тобою не рассчитается.
Сильви попрощалась и ушла.
Она настолько ослабела от пережитого, что не находила в себе сил радоваться. Зашла в первую же встретившуюся по пути таверну и заказала кружку пива. Быстро выпила, чтобы утишить резь в животе. Мгновенно закружилась голова.
Ближе к дому она купила ветчины, сыра, масла, хлеба и яблок, а еще – кувшинчик вина. Кроме того, не позабыла купить вязанку дров и дала уличному мальчишке десять денье, чтобы занес дрова в дом.
Мать настолько удивилась этим покупкам, что даже как будто забыла о своей тоске.
– Здравствуй, мама, – сказал Сильви. – Наши беды позади.
10
Охваченный грустью Пьер женился во второй раз через три дня после Рождества 1559 года.
Он настоял на том, чтобы венчание провели втихую, поскольку не собирался притворяться, будто ему есть что праздновать. Гостей он не звал, утренника не устраивал. Правда, выглядеть бедно не хотелось, поэтому он нарядился в новый темно-серый камзол, вполне приличный – и отменно подходивший под настроение. В приходскую церковь он явился, когда куранты стали отбивать назначенный час.
К его ужасу, там была Вероник де Гиз.
Она сидела на задних скамьях церкви в компании полудюжины служанок из дома де Гизов – должно быть, подружек Одетты.
Для Пьера ничего не могло быть хуже: Вероник воочию узрит унижение, которому ему предстоит подвергнуться. А ведь он грезил свадьбой с нею! Разговаривал, смешил, очаровывал, всячески старался показать, что они с нею – люди одного круга. Но кардинал Шарль не преминул поставить его на место и безжалостно разрушить мечты. И потому видеть Вероник в церкви, где Пьера должны были обвенчать с ее служанкой, было поистине мучительно. Ему захотелось плюнуть на все и убежать.
Но он вспомнил о награде. Нужно выдержать это испытание, и он с полным правом запишет в приходской книге свое новое имя – Пьер Оман де Гиз. Заветная мечта исполнилась. Он станет членом уважаемого и могущественного семейства, и никто не сможет лишить его этой чести. Да, придется жениться на уродливой служанке, обрюхаченной знатным юнцом, зато он сам сделается де Гизом.
Пьер оскалился и мысленно поклялся себе не оплошать.
Церемония была короткой, поскольку священнику заплатили лишь за самое необходимое. Вероник и прочие девицы непрестанно хихикали. Пьер понятия не имел, что их так рассмешило, но предполагал, что они потешаются над ним. Одетта то и дело оглядывалась на них через плечо и глуповато улыбалась, обнажая кривые зубы, что смахивали на покосившиеся надгробия на старом, заброшенном кладбище.
Когда все закончилось, она горделиво вышла из церкви под руку с привлекательным и уже кое-чего добившимся в жизни мужем. Похоже, Одетта уже благополучно забыла, что ее навязали Пьеру против его воли. Неужто убедила себя, дуреха, что каким-то неведомым образом завоевала его любовь?
Бестолковая, что с нее взять…
Из церкви они направились в скромный домик, который заранее позаботился купить кардинал Шарль. Неподалеку находилась таверна «У святого Этьена», а вообще в Л’Але, где теперь предстояло жить Пьеру, парижане делали повседневные закупки – приобретали мясо, вино и поношенную одежду, в которой ходили все, исключая, разумеется, знать. Вероник и служанки де Гизов без приглашения последовали за новобрачными. Одна девица помахала бутылью с вином, и пришлось их впустить, чтобы они могли выпить за здоровье молодых.
Наконец гостьи ушли, на прощание забросав Пьера ворохом грубых шуточек насчет того, что ему не терпится забраться в постель с молодой женой.
Оставшись одни, Пьер с Одеттой поднялись наверх. В домике была единственная спальня с единственной кроватью. До этого мгновения Пьер как-то не задумывался, готов ли он к плотским усладам с новообретенной супругой.
Одетта легла на кровать.