Стекло

Меня всегда раздражала его способность то ли читать, то ли угадывать мысли. Это было как минимум некорректно. Как будто кто-то залез в вашу постель и смотрит на то, как вы занимаетесь сексом с женой, и это его ничуть не смущает.

Дальше мы шли в молчании. Я пытался вспомнить, что я знаю о Болтуне – не о том Болтуне, о котором рассказал Проводник, а о человеке, рядом с которым на протяжении долгого времени сидел, ел и спал. Но я ничего не мог вспомнить, рассказ Проводника вытеснил былого Болтуна из моей памяти и подменил его другим – негодяем, чья ложь привела к смерти любимой женщины.

Внезапно я понял, что под ногами больше ничего не скрипит. Раньше толстый наст всё-таки поскрипывал, проминался – но теперь мы шли точно по асфальту, гладкому и аккуратному, какой можно встретить только там, где его однажды положили и больше никогда по нему не ездили. Я посмотрел под ноги – поверхность оставалась белой, но не была ни льдом, ни снегом, ни Стеклом. Она напоминала матовую пластмассу с мелкими пупырышками, не позволявшими ботинкам скользить.

«Послушайте, тишина какая», – сказал Цифра.

И в самом деле не только шаги стали беззвучными. Всё вокруг как будто замерло, исчезло. Великое ничто окончательно потеряло земной облик и превратилось в мир до того, как создатель, если таковой существовал, слепил из глины первую стену, разделив свет и тьму. Мы плыли в космосе, и у нас под ногами было ровно то же самое, что над головой, и то же было впереди, и позади, и по бокам, и мне даже захотелось развести руки, загрести пустоту, точно воду, оттолкнуться от неё – и взлететь.

«Уже близко, – сказал Проводник. – Кажется, я не совсем верно рассчитал расстояние. Завтра придём».

С одной стороны, я хотел дойти, как и любой из нас. Я хотел завершить этот навязчивый квест, поставить точку. С другой, ощущение близкого финала не могло не пугать. Завтра мы либо умрём, либо… вот тут многоточие прерывало ход моих мыслей, поскольку у смерти не было толковой альтернативы. Всё проще: мы или умрём, или не умрём, вот и все дела.

Надо было делать привал. По прикидкам Проводника идти было ещё часа три, а приходить к цели уставшими – плохой вариант. Лучше остановиться в последний раз и утром двинуться в путь, чтобы достигнуть Источника в более или менее свежем состоянии.

Всё было как обычно. Мы поставили шатёр, сгрудились внутри, достали энергопайки и усердно их поглощали, делая вид, что ничего не произошло. Но в воздухе всё равно висело напряжение, которое дополнительно подчеркивалось чрезмерным простором – если тринадцать человек помещались в столовой с трудом, то одиннадцать уже имели определенное пространство для манёвра. И это пространство раздражало. Требовалось больше энергии, больше движения, чтобы почувствовать чужое плечо, рефлекс «не двигайся резко, чтобы никого не толкнуть» потерял смысл. Ощущалась нехватка, недостача, будто из пейзажа, на который смотришь много лет подряд, какой-то негодяй-дровосек решил вырубить дерево, – и мир никогда уже не будет прежним.

– Это последний день, – сказал Проводник. – Я давно думал, что нужно сказать что-то торжественное, и я был уверен, что кто-то из вас уйдёт, хотя не мог предсказать кто, и тем более не знал, что он уйдёт ещё до привала. И то, что я хотел сказать, в какой-то мере потеряло смысл, потому что мысль была проста: если вы хотите уйти, у вас есть последний шанс. Если вы войдёте в круг, риск станет необратимым. Я не утверждаю, что вас ждёт смерть, как, впрочем, и меня, но я не могу обещать, что вы останетесь в живых. Поэтому если хотите уйти – уходите.

Мы сидели и молчали. Болтун уже сделал то, что хотел. Хотел ли вернуться кто-нибудь ещё? Я не знаю. Сам я был уверен, что пойду до конца.

– Ты хочешь коснуться, – сказал Шимон.

– Да.

– И что будет? Только не отвечай «я не знаю». У тебя же есть предположения.

– Есть, – кивнул Проводник. – Я стану сверхчеловеком. Обрету доселе невиданные способности. Например, превращать в Стекло всё, чего коснусь. Или смогу растворять Стекло, плавить его. Что-то такое. А может – просто умру.

– Превращать в Стекло всё, чего коснёшься, – это плохая способность.

Проводник усмехнулся.

– Это да. Жил-был однажды царь, который услужил богу и получил в подарок способность превращать всё, к чему прикоснётся, в золото. Сперва он радовался, но потом обнаружил, что не может есть, поскольку еда, которую он берёт, тоже становится золотой. А потом он случайно коснулся своей дочери, и она превратилась в золотую статую.

– Я слышал другую версию, – сказал Энди. – В ней он не успел коснуться дочери, но сразу после неудачного обеда побежал к богу, чтобы тот забрал его дар, и тот предложил ему искупаться в реке. Царь искупался и снова стал обычным человеком, а река с той поры несёт в себе частички золота.

– А ещё есть вариант, – добавил Шимон, – в котором он побежал к богу, но тот сказал: раз уже получил дар, так и пользуйся им, сам попросил. И царь скитался несколько дней, обращая в золото всё подряд, пока не умер от голода. До сих пор в лесах находят золотые деревья, а однажды нашли золотого волка.

– Или так, – сказал Фил. – Бог отказал ему, и он сел на берегу реки, чтобы ничего не касаться и никому не причинить вреда, и просидел там три дня и три ночи, а потом умер и сам стал золотой статуей.

– Или, – продолжил Яшка, – его дочь вышла на берег, и увидела сидящего в печали отца, и обняла его – и превратилась в золото.

– Но бог смилостивился над ней, – добавил Цифра. – Царь-то был ему безразличен, бог не любил алчность, но девушка была ни в чём не виновата, и он расколдовал её, снова сделав живой.

Я тоже внёс свою лепту:

– Но уже после смерти царя, потому что он хотел, чтобы царь в полной мере осознал свою ошибку и был наказан. Царь умер в полной уверенности, что его дочь мертва и что он сам убил её.

– Она всё равно погибла, – сказал Близнец. – Все хорошие в конце погибают, иначе история не имеет морали, ничему не учит.

– А чему учит твоя история, Близнец? – спросил Проводник.

– Какая история?

– Которую ты так нам и не рассказал.

– У меня нет истории. Я просто жил, просто работал.

– У тебя был брат.

– Да. Он погиб во время пожара на отцовской скотобойне. После этого я уже не мог там работать и ушёл странствовать. И встретил тебя.

Проводник опустил голову. А потом посмотрел на Бабу – именно на Бабу, а не на Близнеца.

– А как же девочка по имени Луисса? Помнишь такую?

Баба тоже поднял голову. Он помнил.

– Нет, – ответил Близнец.

– Как же девочка по имени Луисса, которую привезли с севера? Её собирались продать в качестве прислуги, но она окончила свой путь в подвале твоего особняка. Помнишь?

Баба чуть подался вперёд.


– Я не знаю никакой Луиссы, – ответил Близнец. В его голосе чувствовалось напряжение.

– У неё были длинные светлые волосы и глаза, прозрачные, как небо. Такие глаза странно выглядят у мужчин, но прекрасны у женщин. Когда вы её забрали, на ней была потёртая зелёная кофта и дешёвая суконная юбка с узором из красных цветов, который она вышила сама. Неужели не помнишь?

Близнец паниковал. Я видел, что он не помнит никакой Луиссы, но при этом понимает, о чём речь, слова Проводника не были для него пустым звуком. А с другой стороны палатки я видел Бабу, который был похож на тигра перед броском, страшного, напряжённого, не отрывающего глаз от жертвы.

– Как ты убил её, Близнец? Подвесил на крюк и сцеживал кровь? Отрезал части тела, прижигая раны? Капал на её нежную кожу кислотой? У вас с братом было много способов, не так ли?

– Что ты несёшь? – Близнец вскочил.

Несмотря на отсутствие двух человек, пространство всё равно оставалось тесным и не допускало резких движений. Близнец чуть не упал на стену палатки – его поддержал сидевший по соседству Яшка.

– Какой она была по счёту? – продолжал Проводник. – Пятидесятой? Сотой? Тысячной? Сколько крови на твоих руках?

Он говорил и говорил, задавая однообразные вопросы, не требующие ответов, и Близнец начал быстро натягивать верхнюю часть костюма. Он больше не отвечал Проводнику, он просто хотел уйти, и с каждым вопросом, с каждой фразой всё ускорялся и ускорялся, торопился, путался, не мог застегнуть молнии и закрыть клапаны. Наконец он облачился и вышел – прямо через наши головы, наступив в банку с чьей-то недоеденной энергомассой.

– Проверьте шлюз после него, – сказал Проводник.

– Это правда? – спросил Баба.

– Что?

– То, что ты говорил.

– Разве я хоть раз говорил тебе неправду?

Баба сидел точно на гвоздях. Он приподнимался и снова садился, колеблясь между «пойти за Близнецом» и «отпустить, пусть уходит». Он выбрал первое. Встал и натянул костюм – спокойнее и аккуратнее, чем Близнец, и оттого значительно быстрее. Потом он вышел.

– И за ним тоже, – сказал Проводник.

Мы сидели и молчали. Снаружи не доносилось ни звука. Через некоторое время Проводник сказал:

– Я думаю, сегодня мы все поместимся внутри.

– А Баба? – спросил Энди.

– Они не вернутся.

Они действительно не вернулись. Наутро мы обыскали местность, разойдясь метров на тридцать – сорок от палатки, и ничего не нашли. Оба сгинули в бесконечности.

Я не мог сказать, как конкретно они погибли. Может, пошли в разные стороны, потерялись в снегах и замерзли насмерть. Может, попали в снежную бурю, и их рассекло острыми, как иглы, снежинками. Может, умерли от жажды, пытаясь найти дорогу хоть куда-нибудь – или обратно к палатке, или к Источнику.

Но я надеялся, что получилось иначе. Я надеялся, что Баба настиг Близнеца, опрокинул его на землю, могучими руками выдрал дыхательные трубки из его горла и раздавил маску. Что Близнец, корчась от невыносимой боли, превратился в Стекло.

Я надеялся, что Баба отомстил наконец за свою единственную любовь и после этого ушёл в бесконечное белое с осознанием выполненной миссии. Вот ради чего он присоединился к Проводнику, вот ради чего шёл все эти бессчётные километры, тащил на себе поклажу, слушал наши байки. Он не мог достигнуть Источника, потому что его цель состояла не в этом, не это должно было стать кульминацией его истории. Он шёл ради мести, ради воздаяния, хотя сам не знал этого – и это воздаяние было ему подарком, как Близнецу подарком была – смерть. Проводник дал им обоим то, чего они заслуживали, закончил их пути – и большего не мог от него требовать ни один человек. И ни один человек не мог о большем мечтать.

На языке моём вертелся один вопрос: Проводник, нам ты тоже дашь то, чего мы хотим? Нас ты тоже вознаградишь? Ты, человек, исполняющий желания, но не высказанные вслух, а настоящие, заветные, главные, о которых мы сами чаще всего не догадываемся.

Чем ты одаришь меня, отче, чем ты одаришь меня.





20. Ящерки




Первый мир, который построила Алярин, был маленьким. Совсем крошечным, каким и должен быть новорожденный, может ли он быть другим. Это был мир, в котором ящерка бежала в другую сторону. Смотри, сказал Проводник и подвёл её к столу, а на столе стоял деревянный лабиринт. Дорожки начинались из центра, потом многократно меняли своё направление, пересекались, раздваивались, растраивались, и одна из них в итоге выводила наружу. Проводник поставил ящерку в центр лабиринта, и она побежала, побежала, утыкаясь в стенки, путаясь в дорожках, а Алярин смотрела и думала, что это она, Алярин, и есть, вся её жизнь – лабиринт, и она всё время сворачивала не туда, пока наконец не выбралась наружу, к свету.

Ящерка всё-таки нашла выход и оказалась на столе. Проводник её не тронул, она помчалась по ножке вниз, на пол и исчезла в какой-то щели.

Найди путь к выходу, сказал Проводник.

Я?

Да. Пройди лабиринт. Можно вести пальцем.

Алярин пожала плечами и провела от центра к выходу. Для того, кто видел лабиринт сверху, это было нетрудно.

Запомнила?

Конечно.