Спи со мной. Грёзы

– Оставь ее у себя… – Начинает Ян, но я не даю ему договорить.

– Пожалуйста. Я настаиваю.

– Хорошо.

Он не спорит со мной, и я благодарна ему за это. Когда мы подъезжаем к дому, появившееся между нами напряжение почти не ощущается. Тем не менее, мы оба понимаем: для того, чтобы оно исчезло окончательно, понадобится время. Вместе поднимаемся в квартиру за пластинкой, но, оказавшись на лестничной клетке, я не спешу доставать ключи. Что-то не так. Не сразу, но я замечаю, что именно. Ян в недоумении глядит на меня. Жестом показываю на приоткрытую дверь, и его взгляд моментально меняется. Осторожно оглядываясь, он первым входит внутрь. Захожу следом и теряю дар речи. Моя небольшая аккуратная квартира перевернута вверх дном. Создается впечатление, будто два дня без перерыва кто-то проводил здесь бои без правил.

Вспоротый матрас валяется на полу, обнажив деревянный каркас кровати. Постельное белье разбросано рядом, подушки выпотрошены. У пустых полок шкафов – горы рваной одежды. На подоконнике и на столе лежит пух. Жалюзи сорваны с окон. Компьютер разбит. А совершенно не пострадавший портрет Мика Джаггера насмешливо глядит на меня со стены: «Мы знатно повеселились без тебя, крошка. Как в старые добрые времена, да, в точности так. А ты пропустила всю вечеринку…»

– Тебя ограбили. – Хмурится Ян. – Надо проверить, что пропало.

– Непохоже. – Я качаю головой и беру в руки пластинку Queen. – Если бы того, кто вломился ко мне, интересовали деньги, вряд ли он бы прошел мимо раритета с автографом Меркьюри.

– Возможно, не понял, какое сокровище лежит на твоей тумбочке? – Сомневается Ян.

– Скорее, искал что-то другое…

«Например, кольцо отца», – мысленно добавляю я, но вслух ничего не говорю. Не хватало еще вмешивать Яна в мои проблемы с Асафом.

Пока мы ждем полицию, я разливаю по чудом уцелевшим кружкам чай и, смахнув пух, сажусь на подоконник. Задумчиво разглядываю устроенный беспорядок и неожиданно вспоминаю, что двадцать лет назад уже видела нечто подобное.



– Ма-а-ам, что случилось? – Голос дрожит, и даже теплая мамина рука, сжимающая мою ладонь, не помогает успокоиться.

Наш обставленный с такой любовью дом превратился в грязную свалку. Горшки с цветами разбиты, мебель сломана, картины вырваны из рам. Уцелели, кажется, только стекла в окнах, и это еще больше усиливает контраст между тем, что было раньше, и тем, что есть сейчас.

Мама опускается на пол и перебирает сломанные стебли гортензии. Почему-то именно они, а не разрезанные ножом сидушки кресел и упавший шкаф, расстраивают ее больше всего. Наконец она вспоминает о том, что я стою рядом, и притягивает меня к себе.

– Извини, детка, это моя вина. Но я обещаю, все будет хорошо.

Всхлипываю и поднимаю глаза на высокого полицейского с сединой в висках, который осматривает гостиную, а затем проходит на кухню.

– Нора, я правильно понимаю, что ничего из ценных вещей не пропало? Драгоценности, деньги, ценные бумаги – все на месте?

– Да, – тихо отвечает мама, не отводя взгляда от гортензий.

Полицейский сдвигает брови и в раздумьях трет переносицу.

– Вы подозреваете кого-то?

– Да, – уже уверенней повторяет мама. – Последние полгода я регулярно организую митинги против вырубки леса под строительство торгового центра. Мы с волонтерами неоднократно получали анонимные угрозы, но никто не думал, что они решатся воплотить их в жизнь. Вторжение в мой дом – это демонстрация силы, направленная на то, чтобы мы прекратили бастовать.

– Кого вы имеете в виду, говоря «они», Нора? – Полицейский подается вперед, стараясь не упустить ни слова.

– Людей, которые приобрели права на владение землей.

Полицейский обдумывает полученную информацию.

– У вас есть доказательства?

– Нет, – устало бормочет мама, и я понимаю, что она вот-вот расплачется.

Мне хочется защитить ее, хочется, чтобы все скорее закончилось, и ее единственной заботой снова стала пересадка растений в новые красивые горшки. Изо всех сил вцепившись в плюшевого щенка, выхожу вперед и кричу большому взрослому мужчине:

– Она не знает, ничего не знает! Вы не видите?! Оставьте ее в покое!

Полицейский озадаченно глядит на меня, а мама обнимает и с нежностью гладит по голове:

– Моя маленькая отважная Лелия, все наладится, все непременно наладится и будет, как прежде…



Допиваю последний глоток чая. Виновных тогда так и не нашли. Парадоксальным образом ближайшие уличные камеры в тот день сломались, и все, что смогли сделать доблестные служители закона – лишь беспомощно развести руками. Хмыкаю. Теперь мне известно имя того, кто мастерски выводит технику из строя… И ругающиеся с экоактивистами застройщики тут совсем не причем. Ян вопросительно смотрит на меня, и я объясняю:

– Можешь считать меня пессимисткой, но я уверена – они не найдут того, кто это сделал.

Он тянется за наполовину выпотрошенной подушкой и облокачивается на нее, вытянув ноги.

– Почему ты так думаешь?

– Шестое чувство. – Усмехаюсь я.


Мик Джаггер насмешливо шепчет: «Эй, крошка, претендуешь на славу Нострадамуса? «Шестое чувство»! Большего бреда в жизни не слышал!»

К счастью, Ян больше не задает вопросов, только уточняет:

– Тебе нельзя здесь оставаться, пока полиция не выяснит, что произошло.

Прежде чем я успеваю возразить, он примирительно добавляет:

– Окей, я хотел сказать, попытается выяснить. Хоть я и не понимаю, почему ты настроена столь категорично.

Воображение тут же рисует лицо Яна, когда я признаюсь ему в том, что мой отец – джинн, за кольцом которого охотится обманывающий камеры слежения полоумный маньяк с лебедкой наперевес, а сама я умею контролировать сны. Для закрепления эффекта не помешает сообщить, что с недавних пор я кручу роман с похожим на сутенера тысячелетним мужиком в леопардовой шубе.

– Просто поверь мне, – прошу я.

В одном Ян прав – оставаться в квартире опасно. Поехать к маме я тоже не могу – вдруг Асаф последует за мной? Злая, неприятная мысль внезапно царапает изнутри: «А что, если он уже там?» Моментально набираю номер мамы и расслабляюсь, лишь услышав ее радостный голос:

– Детка, как дела? Вернулась домой?

– Мам, у меня еще одна съемка, пока не могу забрать Тыкву. У тебя все в порядке?

Черт, в последнее время я вру так часто, что начинаю к этому привыкать.

– Конечно. Но мы очень-очень скучаем по нашей любимой девочке!

Из динамика раздается громкое кошачье мяуканье, и я невольно улыбаюсь.

– Я тоже скучаю.

Закончив разговор, пару секунд смотрю на телефон.

– Я сниму номер в отеле.

Ян подходит ко мне и мягко берет за плечи.

– Ли, успокойся. Я помогу тебе. Ты не одна. Мой дом открыт для тебя – можешь оставаться в нем столько, сколько потребуется.

С благодарностью поднимаю на него глаза.

– Ян, спасибо, но я справлюсь сама.

– Не самый подходящий момент для знакомства с родителями, согласен. – Он улыбается, пытаясь разрядить обстановку, но сосредоточенный взгляд выдает напряжение. – Однако пока полиция будет собирать улики и опрашивать свидетелей, безопаснее находиться с тем, кто сможет тебя защитить.

Я собираюсь возразить, но Ян меня опережает:

– Ты никого не стеснишь. У нас большой дом, и мы легко сможем выделить тебе гостевую спальню. Переждешь какое-то время, а когда все уляжется, вернешься в свою квартиру. Соглашайся. Это разумное предложение.

«Разумное предложение» – не аргумент для меня с учетом того, сколько глупостей я совершаю, поддавшись порыву, однако Яну об этом знать необязательно. Возможно, мне действительно следует прислушаться к тому, что он говорит – так я выиграю время и пойму, что делать дальше.

– Ладно. – Тяну ладонь для рукопожатия, и человек-идеальная-улыбка охотно протягивает свою в ответ.

Забрав кружки из-под чая, иду на кухню и по пути поднимаю с пола майку с Микки Маусом:

– Пижаму я нашла, это главное. Так что поговорим с полицейскими – и можем ехать.

***

К тому времени, как полицейские заканчивают меня опрашивать, часы показывают полночь.

– Мы точно никого не разбудим? – обеспокоенно спрашиваю я, когда мы подходим к двери особняка.

– Точно. Я предупредил, что приведу гостью. Нас ждут.

Ключ поворачивается в замке, и в следующую секунду на меня прыгает что-то большое и мягкое. Вскрикиваю, инстинктивно подняв руки в попытке защититься, и чувствую, как теплый шершавый язык касается щеки. Собака? Поставив лапы мне на плечи, дружелюбный белый лабрадор поскуливает от счастья и виляет хвостом.

– Чейз! – с укором обращается к нему Ян, и пес с виноватым видом отходит к полке для обуви. – Ну же, будь хорошим мальчиком.

– Как твой хозяин. – Усмехаюсь я, поправляя футболку, а Ян насмешливо поднимает бровь.

– Я могу быть и плохим мальчиком, Ли.

На мгновение теряюсь, не зная, как реагировать на этот неожиданный флирт. От необходимости отвечать меня избавляет мама Яна, которая выходит в коридор узнать причину шума. Она тепло улыбается, и я понимаю, от кого ему достались эти невероятные ямочки на щеках.

За столом уже сидит отец Яна и обе сестры. Принюхиваясь к аппетитно пахнущему жаркому, в столовую вбегает пес. Он устраивается у горящего камина, дополняя картину идеального вечера в кругу друзей и близких. Мне наливают вино и приветствуют с искренней радостью, но вместо того, чтобы расслабиться и насладиться едой и приятной компанией, я вдруг тону в сосущей пустоте – настолько холодной, что хочется отодвинуть тарелку и убежать из этого дома, от этой прекрасной семьи, так не похожей на мою.

У меня не было ни собаки, ни отца, ни сестер, ни совместных ужинов, ни обсуждения выпускного, ни семейных праздников по случаю удачно сданных экзаменов. Их заменили одинокие вечера, наркотики, алкоголь, бегущая от реальности с помощью гаданий мама и случайные связи. Винить в том, что все сложилось так, как сложилось, некого. Однако я испытываю невыносимую горечь от того, что вижу нормальную жизнь лишь в рекламе стирального порошка, а когда оказываюсь среди обычных людей, ощущаю себя вором, укравшим право быть здесь у кого-то другого.