Спи со мной. Грёзы

С этими словами я медленно отклеиваю дурацкие усы и снова впиваюсь в его губы. Мгновение – и, подхватив меня за талию, Ян помогает мне устроиться на кухонной тумбочке. Салфетки и корзинка для хлеба падают на пол, но никто из нас не обращает на это внимания. Обхватываю ногами его поясницу, и платье поднимается вверх, обнажая бедра. Ян отрывается от поцелуя и переводит зачарованный взгляд на мои татуировки.

– Сирена… – Он проводит пальцами по тонким линиям, и по телу пробегает дрожь. – Она что-то значит?

– Ничего… Просто мне нравится думать, что в одной из прошлых жизней я была русалкой… – Улыбаюсь и загипнотизировано наблюдаю за тем, как его рука скользит по моей коже.

– Тебе идет море… – шепчет Ян и возвращается к моим губам.

Его ласки становятся смелее, поцелуи – несдержаннее. Свежесть мяты кружит голову, пьянит, заставляет желать большего. Я чувствую его эрекцию, чувствую, что он хочет меня. Но в ту секунду, когда рука Яна касается моего белья, резко отстраняюсь. Не могу. Все происходит чересчур быстро. Мне неловко от того, что я веду себя, как пятнадцатилетняя девственница, но все внутри отчаянно сопротивляется тому, чтобы довериться другому человеку спустя столько лет бессознательного страха перед физическим контактом.

– Извини.

Ян все понимает. Он не обижается и не злится. Заметив, что я собираюсь сказать что-то еще, кладет палец на мои губы:

– Не надо ничего объяснять. Достаточно того, что ты не хочешь этого сейчас.

Улыбаюсь, поправляю платье и спрыгиваю на пол.

– Ян Свенссен, почему ты такой идеальный? У тебя вообще есть недостатки?

– Дай подумать… – Он хмурит брови, изображая сомнения. – Ну… Я ем мясо. Сколько ни пытался, так и не смог от него отказаться.

– По-моему, это скорее плюс. – Смеюсь я. – Обещаю как-нибудь угостить тебя превосходным стейком собственного приготовления.

Почти сразу после того, как он уходит, я забираюсь в постель. Мне не терпится принести Яну несочиненные стихи, которые я прочитала накануне его концерта. В точке входа перебираю подвешенные под потолком листы бумаги с выведенными чернилами строчками и наконец нахожу то, что искала.



И каждую ночь ей снились другие страны,



Где солнце врастает в кожу, а море еще теплее,



Чем мед, льющийся на ее ра



На этом четверостишие обрывается, как если бы кто-то стер его из моего сна ластиком. Растерянно переворачиваю лист, словно буквы могли рассыпаться и заново собраться с другой стороны. Пусто. Вспоминаю распахнутое настежь окно, которое всегда было закрыто, и мне становится не по себе. От хорошего настроения не остается и следа.

«Когда ты успела перейти дорогу джинну?» Мы так и не договорили. Наверное, стоит спросить Зейна, что еще известно ему о незнакомце, который меня преследует. Открываю дверь, чтобы войти к нему в сон, и натыкаюсь на неожиданную преграду. Вместо арабского дворца или неонового бара с Дракулой за стойкой я вижу сплошную стену. Грязно-серую цементную стену.

– Блядь.





Глава 9




Упираюсь ладонями в шершавую поверхность и изо всех сил толкаю стену. Ничего. Быстрее я вывихну кисти, чем она сдвинется хоть на миллиметр. Никогда не видела подобного. Если человек не спал, когда я хотела прийти в его сон, дверь попросту не открывалась. Сейчас же вход надежно забетонирован. Будто Зейн знал, что я приду, и сделал все, чтобы не допустить этого. Неожиданно меня осеняет – так выглядит закрытый сон. Следом возникает другая мысль, и она заставляет раздраженно сжать кулаки. Джинн воспользовался собственным советом и заблокировал вход, отправившись на ночное рандеву с очередной подружкой или с Эвой… Всегда ведь можно разнообразить ощущения, пригласив в постель греческих нимф или Анджелину Джоли в ее лучшие годы. Уверена, проблем с воображением у него нет…

И почему я сразу не догадалась? Чувствую ревность и одновременно отвращение к себе: жду верности от того, кто ничего мне не обещал, а сама в это время целуюсь на кухне с другим. Лицемерие в квадрате. При этом забываю главное – нельзя надеяться ни на кого, кроме себя. Тем более на Зейна. Он играет со мной и готов помогать лишь до тех пор, пока я соблюдаю правила. Вздыхаю, массируя виски. Давай, Ли, сосредоточься, самобичеванием и рефлексией займешься потом. Ты и без него разберешься, что за чертовщина здесь происходит. Сомнений почти не осталось – незнакомец связан с исчезновением отца, и я не отступлюсь, пока не выясню, как именно.

Захлопываю дверь и, помедлив несколько секунд, открываю снова. Лес? Дневной свет почти не проникает сквозь высокие кроны деревьев, воздух пахнет сырой землей, дубовым мхом и отсыревшими листьями. Расчлененных карликов не видно, спасибо и на том. Оглядываюсь. В зарослях угадывается узкая тропинка. Меньше всего мне хочется идти в чащу, но выбирать не приходится.

Осторожно ступая, не спеша продвигаюсь вглубь. Ветра нет, повсюду растут кустарники, в ветках виднеются птичьи гнезда. У меня появляется странное ощущение, что у этого леса есть сознание, и сейчас он очень старается убедить меня, что все нормально. Долго не могу понять, что с ним не так, пока не замечаю – слишком тихо. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Даже хруст веток под ногами звучит тише моих шагов. Оборачиваюсь. Примятая ботинками трава тут же поднимается обратно, словно лес помогает спрятаться от того, кто идет по следу… или путает дорогу, чтобы я не смогла вернуться.

Внезапно что-то мягкое касается моего плеча, и я вскрикиваю от испуга. На дереве висит огромный кокон величиной в человеческий рост. Понятия не имею, что внутри, но готова поспорить – явно не порхающая с цветка на цветок безобидная бабочка. Обхожу кокон и продолжаю идти. Куколки гигантских гусениц встречаются все чаще: к моменту, когда дорога обрывается у небольшого ручья, я успеваю насчитать двенадцать.

Сквозь чистую прозрачную воду проглядывает каменистое дно. Несколько массивных круглых камней то ли случайно, то ли специально сложены в подобие брода. Я вдруг ловлю себя на том, что мне ужасно хочется вскочить на ближайший валун, а потом на следующий, и так, играя в невидимые классики, добраться до противоположного берега. «Давай, Ли, это весело, прыгай на одной ноге, вперед, вбок и опять вперед, доберись до солнца, но не жульничай, не останавливайся…»

Мне хочется поддаться голосу внутри так сильно, что лишь благодаря этому я осознаю, насколько ненормально желание сыграть в детскую игру с самой собой. Легко отталкиваюсь от земли и перелетаю на другой берег. Отхожу от ручья на пару метров и слышу позади негромкий всплеск. Резко оглядываюсь. Мелкие камни выкатываются из-под лап пушистого белого кролика. Игнорируя мое присутствие, зверек прыгает на выглядывающий из воды камень, но поскальзывается. В первую секунду я машинально бросаюсь к нему, чтобы вытащить из ручья, и лишь спустя мгновение вспоминаю, что все происходящее – нереально. Только мысль об этом не дает мне сойти с ума, когда шерсть кролика начинает темнеть, превращаясь в желатинообразную массу. В нос бьет отвратительный запах, и я захожусь в приступе кашля. Отдышавшись, перевожу взгляд на кролика. От его шерсти уже ничего не осталось: чистая прозрачная вода вызвала многочисленные ожоги. Кожа отделилась, обнажив мясо, которое быстро становится черным и кусками отслаивается от костей. Ручей из серной кислоты? Что это, мать твою, за фантазия?!

Ускоренная химическая реакция разъедает тело животного, заставляя биться в предсмертных конвульсиях, и когда от плоти остаются лишь прилипшие к костям кусочки мяса, скелет выскакивает на берег рядом со мной. Отшатываюсь в сторону и с трудом сдерживаю рвотные позывы, глядя, как адский кролик радостно подпрыгивает на месте и, сверкая пустыми глазницами, скрывается в зарослях.

Меня мутит – но совсем не от того, что случилось с животным. Я думаю о том, что могло произойти, поддайся я голосу в голове, который настойчиво убеждал перейти ручей вброд. Если верить Зейну, незнакомец – джинн. Сам Зейн еще вчера перенес в реальность засос на моей шее. Значит, и тот, в чей сон я пробралась, обладает аналогичными способностями? Прекрасный логический ряд, но мне он не нравится. Упади я в серную кислоту, очнулась бы без кожи? Или не очнулась бы в принципе?

В горле встает ком. Ловлю себя на желании проснуться и больше никогда не приближаться к двери, за которой живут кошмары моего преследователя. Однако предчувствие подсказывает, что я уже зашла слишком далеко: если он приехал в Осло, то вряд ли охотно отступится, пропади его жертва с радаров. Очевидно, придется идти если не до конца, то до момента, когда я получу хоть какие-то ответы. Раздвигаю руками ветки и пробираюсь вперед, на всякий случай внимательно глядя под ноги: кролик-зомби вполне может быть где-то здесь.


Скоро тропинка выводит меня к лужайке, в центре которой стоит бревенчатый сарай. В замешательстве останавливаюсь, не решаясь выйти из леса. Выжидаю несколько минут, но ничего не происходит. Стараясь не шуметь, перебежками добираюсь до стены и продвигаюсь вдоль нее, пока не дохожу до угла постройки. Медленно выглядываю. От картины, которая открывается передо мной, в горле встает ком. Я вижу спину стоящего у столба человека. Он полностью раздет, на теле, кажется, не осталось живого места: на лопатках, пояснице, плечах, бедрах – кровоподтеки, гематомы и ссадины. Лицо скрыто густой бородой и спутанными темными волосами. Сначала я не понимаю, как он вообще удерживает равновесие, но потом замечаю, что широкие ладони прибиты к столбу гвоздями. От вида этой чудовищной жестокости ком в горле будто вырастает в два раза и, схватившись за шею, я хватаю ртом воздух.

Спустя пару минут приступ паники удается купировать, и я опять смотрю на измученного мужчину, пытаясь понять, что делать дальше. Почему-то мне становится очень важно увидеть его лицо. То, о чем я думаю, совершенно невозможно и противоречит здравому смыслу, но я хочу убедиться, что никогда не видела его раньше. Хочу убедиться в том, что он не похож на моего отца. Собравшись с духом, делаю шаг вперед, но кто-то хватает меня сзади, закрывая рот рукой.

Крик рвется из груди, но его заглушают чужие пальцы. Размахиваюсь и изо всех сил бью нападающего локтем в живот. Судя по сдавленным ругательствам, удар достигает своей цели, и я поднимаю другую руку, чтобы повторить, но ее успевает перехватить ладонь с рубиновым перстнем. В следующее мгновение мы с Зейном оказываемся в кустах недалеко от сарая. Он прижимает меня к земле и напряженно наблюдает за тем, что происходит на лужайке. Перестав вырываться, я молча смотрю на него, ожидая, когда он меня отпустит. Поняв, что я больше не сопротивляюсь, Зейн шепчет, приблизившись к самому уху:

– Обязательно быть такой занозой в заднице? Я же специально закрыл сон, чтобы ты не наткнулась на меня здесь! Но ты пошла дальше! Как можно додуматься до такого – одной вломиться к тому, кто ходит за тобой по пятам, даже когда ты спишь?!

Впервые вижу, как Зейн злится. Выразительно показываю глазами на руку, которая все еще закрывает мой рот, и он наконец ее убирает.

– Это что сейчас было? Миниатюра «мне не плевать на телку, которую я хочу трахнуть между делом»? – язвительно шепчу в ответ. – Давай без этого. Ты здесь только потому, что в твоей жизни происходит что-то новенькое и тебе интересно разобраться в этом, а не потому, что беспокоишься за меня.

Зейн смотрит сверху вниз так, словно всерьез сомневается в моих умственных способностях.

– А что, если я действительно беспокоюсь за тебя?

Прежде чем я успеваю что-то сказать, он выдыхает мне в губы:

– Тише.

Медленно поворачиваю голову в сторону лужайки и натыкаюсь взглядом на хозяина этого жуткого кошмара. Он выходит из сарая, толкая перед собой медицинскую каталку с прикрепленной к ней автомобильной лебедкой. Подойдя к пленнику, парой ловких движений вытаскивает из его ладоней гвозди, поднимает упавшее на траву измученное тело, и, не обращая внимания на капающую кровь, устраивает на каталке, обездвижив кожаными ремнями. Прищуриваюсь, вглядываясь в лицо пленника и с облегчением выдыхаю: это не отец. Проверив, что он не сможет вырваться, незнакомец встает рядом и достает скальпель.

– Имя.

Несмотря на то, сколько прошло лет, я узнаю этот голос. Он звучит равнодушно. Так говорят люди, выполняющие скучную рутинную работу. Пленник не отвечает.

– Упрямый осел. Рано или поздно я все равно впишу его к остальным. – Он небрежно кивает на стену сарая, где ножом вырезаны и перечеркнуты слова на арабском. – Зачем ты сопротивляешься? Назовешь имя сам – и я дарую тебе милосердие. Ты умрешь без лишних страданий.

Привязанный к каталке мужчина молчит.

– Ну что ж, я терпелив, – произносит незнакомец и делает глубокий надрез на животе своего пленника, вызывая полный боли стон. – И умею добиваться своего.

А потом он делает то, от чего у меня в глазах темнеет – опускает руку внутрь и вытаскивает тонкую кишку, наматывая ее на лебедку. Мужчина заходится в крике, а его мучитель невозмутимо поворачивает ручку, внимательно наблюдая за тем, как внутренности закручиваются вокруг барабана.

– Имя. – Он прерывается и выжидательно глядит на пленника.

Вдруг тот начинает смеяться.

– Асаф, ты – подделка. Ты не существуешь без нашей силы. – Он хохочет, захлебываясь кровью, которая пачкает подбородок и стекает на сверкающий металл каталки. – Ты убьешь меня, но что потом? Как надолго тебе хватит этой энергии? Ты обречен… Ты будешь гнить, пока не подохнешь, как пес. Однажды это произойдет, ведь никто не знает, найдешь ли ты кого-то в следующую тысячу лет…

Тот, кого он назвал Асафом, проводит пальцами по окровавленной шее пленника, рисуя дорожку к животу, затем снова засовывает в порез руку. Вытащив ее, облизывает ладонь и, хищно зажмурившись, говорит:

– Уже нашел.

Не в силах смотреть на это, отворачиваюсь к Зейну и понимаю, что он испытывает похожие эмоции. Не отрывая взгляда от пытки, невольными свидетелями которой мы стали, он произносит:

– Беру свои слова обратно. Этот тип – кто угодно, но только не джинн.

Незнакомец останавливается и прислушивается. Заливающее поляну яркое солнце слепит его, когда он поворачивается в нашу сторону. Я судорожно думаю о том, мог ли он нас услышать, и молюсь всем богам, в которых не верю, чтобы это было не так. Время словно замирает, а воздух сгущается. Я перестаю дышать. И в этот момент мы встречаемся глазами.

– Просыпайся! – Зейн реагирует быстрее меня.

В кои-то веки мне не хочется с ним спорить. Пытаюсь прервать сон и вернуться в реальность, но ничего не получается. Ощущение такое, будто иллюзия сильнее меня. В ужасе перевожу глаза на Зейна и произношу одними губами:

– Не могу…

Он поднимается на ноги, хватает мою руку и тянет за собой в лес. Мы продираемся сквозь заросли и царапающие кожу ветки. За спиной нарастает грохот, и я оглядываюсь, чтобы увидеть, как кроны деревьев цепляются друг за друга и падают, подобно костяшкам домино, а между ними мелькают цветные крылья обернувшихся трехметровыми бабочками гусениц. Хотя назвать бабочками уродливых существ с гноящимися глазами и жадно клацающими челюстями можно лишь с натяжкой.

– Ли, я постараюсь сбить его со следа, – не останавливаясь, кричит мне Зейн. – А тебе нужно создать перед нами дверь, в которую мы выйдем.

Рядом с нами появляется еще один Зейн и еще одна Ли. Взявшись за руки, они бегут вглубь леса. С трудом сконцентрировавшись, и уговаривая себя не поддаваться страху, я представляю напротив резную дверь с ручкой из кованого железа. Она материализуется, вот только не там, где я планировала. Дверь возникает намного дальше от нас. Намного ближе к тому, от кого мы бежим. И этот человек сразу понимает, что задумал Зейн. Позволив нашим двойникам исчезнуть среди деревьев, он неторопливо направляется к нам.

– Киска, по-твоему, дверь справа в двухстах метрах от нас – это напротив? – Оглядываясь, уточняет Зейн.

– Я не виновата, она должна была появиться здесь! Не знаю, почему так получилось! – Оправдываюсь, чувствуя вину за то, что мы оказались отрезаны от двери. Жуткая бабочка пикирует сверху, и я с трудом успеваю увернуться. – И что теперь делать?!

Джинн берет меня на руки и запрыгивает на край спрятанного в листве старого высушенного колодца.

– Валить из этой страны чудес.

Я понимаю, что он задумал, лишь когда лицо нашего преследователя искажает ненависть. Он стремительно приближается, и когда между нами остается не больше десяти шагов, Зейн прыгает в колодец. Я кричу, вцепившись в его шею, и мы летим вниз сквозь сны.

Если Алиса, падая в кроличью нору, видела шкафы и полки с вареньем, то мы словно провалились в черную дыру, в которой нет ни времени, ни пространства. Темнота. Отсутствие звуков. Вакуум. Мне начинает казаться, что этот полет не закончится никогда, но внезапно в глаза бьет вспышка яркого света и мы, не размыкая объятий, падаем в открытое море. Прохладная соленая вода попадает в нос. Отстраняюсь от джинна и выныриваю, отфыркиваясь. Почти сразу на поверхности появляются знакомые зеленые кудри. Моргнув несколько раз и убрав намокшие волосы со лба, Зейн окидывает меня взглядом и довольно произносит:

– М-м-м, что это у нас тут? Конкурс мокрых маек?