Спи со мной. Грёзы

– Экзюпери?

Прекрасный шанс перевести тему и избежать неловкой ситуации. Ян кивает.

– «Маленький принц» – одна из моих любимых книг, хотя в целом я равнодушен к европейской литературе.

– Почему именно она?

Мне действительно интересно – подростком я сама зачитывалась этим романом, выучив его чуть ли не наизусть. В какой-то момент книга французского летчика стала моей настольной Библией. «Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать» – главный урок, который я вынесла для себя десять лет назад.

– Наверное, потому что мне всегда хотелось иметь свою планету. – Ян пожимает плечами и смеется. – А тебе что нравится?

– Ты не поверишь. – Закусываю губу.

– Ну же, удиви меня! «Гарри Поттер»? «Сумерки»? «Саентология для чайников»?

Прерываю его, пока он не дошел до «50 оттенков серого».

– Достоевский!

Ян недоверчиво смотрит на меня.

– Шутишь?

– Ни в коем случае! – Откусываю еще один кусочек хлебца. – Всегда испытывала необъяснимую тягу к экзистенциализму, а русские писатели умеют мастерски погружать в пучину бытового абсурда и поднимать вопросы неоднозначности человеческой природы. Но не буду врать, в то же время мне близка идея фатума и рока, против которых нельзя противопоставить ничего, кроме веры.

– И откуда ты такая взялась? – Ян вдруг ласково касается уголка моих губ большим пальцем, и я вздрагиваю от неожиданности. – Немного испачкалась. Брусника…

***

Мы идем в район Эстермальм, гуляем по бульвару и эспланаде с видом на старый город, проходим мимо дорогих многоквартирных домов и заставленной катерами пристани. Ночь становится темнее, свет фонарей – ярче, отражения в воде – четче.

– Ли, ты любишь музеи? – внезапно спрашивает Ян.

Ненадолго задумываюсь и отрицательно качаю головой.

– Скорее нет. Слишком много людей, которые приходят не ради искусства, а ради того, чтобы поставить галочку в чек-листе туриста.

– А что, если я скажу, что у тебя есть уникальный шанс попасть в один из самых необычных музеев Скандинавии прямо сейчас? Никаких очередей в кассы, никаких билетов и никаких посетителей, кроме нас. – Он выжидательно глядит на меня, а я пытаюсь понять, не розыгрыш ли это.

– Если ты говоришь серьезно, то я отвечу, что это предложение, от которого невозможно отказаться, – честно говорю я, даже не догадываясь, что он придумал.

– Я в тебе не сомневался! – В голосе музыканта звучит азарт, который немедленно передается мне.

– И какой у тебя план? – Мне по-настоящему любопытно, что он собирается делать.



Ян достает из кармана джинсов связку ключей и трясет ими в воздухе.

– Это наш абонемент в музей на ближайшие пару часов. Иногда очень полезно дружить с директорами культурных учреждений.

Пораженно качаю головой.

– Ну и ну, Ян Свенссен! Ты, оказывается, любишь нарушать правила.

– На то есть причина, и при одном взгляде на нее меня оправдал бы любой. – Подмигивает он, и я улыбаюсь, осознавая, что он говорит обо мне.

Вскоре мы приближаемся к стоящему на берегу зданию, над крышей которого возвышаются корабельные мачты. Растерянно поворачиваюсь к Яну.

– Ты планируешь нелегально проникнуть в музей Васа?

– Ну, во-первых, у нас есть ключи, а во-вторых, передаю честь стать первопроходцем тебе. – С этими словами он берет меня за руку и вкладывает в нее ключи.

В нерешительности замираю у двери. Мне не нравится нарушать закон, хотя я уверена, что из-за татуировок, байка и подсознательной готовности сломать нос обидчику, у некоторых людей складывается прямо противоположное впечатление. Ян внимательно наблюдает за мной, и я сама до конца не понимая, почему, решаюсь на эту авантюру.

– Черт с ним, будь что будет.

Раздается звук открывающегося замка, и через несколько минут мы стоим напротив единственного в мире сохранившегося парусника начала семнадцатого века. До этого я была здесь со школьной экскурсией, но впечатления десятилетней давности не могут сравниться с тем, что я испытываю, глядя на «Васу» сквозь полумрак пустого здания. Завороженно разглядываю огромный корабль, дубовый киль которого опустился на морское дно около 400 лет назад. Невероятно.

– Согласись, что прийти сюда было отличной идеей.

Не сразу понимаю, откуда доносится голос, а когда оглядываюсь, замечаю Яна на палубе «Васы».


– Зачем ты туда забрался?! Немедленно спускайся!

Не представляю, что с нами сделают, если застанут не то что в музее, а непосредственно на борту музейного экспоната. Либо Ян Свенссен сумасшедший, либо всерьез рассчитывает откупиться от шведской полиции гонорарами за концерты.

– Брось, Ли, поднимайся наверх. – Он жестом показывает на приставленную к кораблю лестницу.

– Ни за что!

Не хватало отправиться в тюрьму в другой стране. Нет уж, спасибо, мне нужно вернуться домой как минимум для того, чтобы покормить кошку.

– Обещаю, что ничего плохого не случится, – продолжает уговаривать Ян, – подумай, когда в следующий раз тебе выпадет шанс подняться на «Васу»?

– Намного больше меня интересует, удастся ли спуститься с «Васы» и при этом обойтись без дружелюбного сопровождения полицейского конвоя, – скептически отвечаю я.

– Ли, не бойся жить в моменте, ведь на самом деле только он у нас и есть.

Тяжело вздыхаю и подхожу к лестнице. Мы уже здесь. От того, что заберемся на парусник, ситуация вряд ли станет хуже. В воображении возникают заголовки завтрашних газет, и у меня вырывается нервный смешок. «Знаменитый певец вломился в музей Васа в компании фотографа из Осло». «Пара норвежцев нелегально пробралась на средневековый парусник». Искренне надеюсь, что работники типографии никогда не увидят подобные макеты.

Ян помогает мне забраться наверх и, пока я осматриваюсь на корабле, спрашивает:

– Ты знала, что спустя семь лет после того, как парусник опрокинулся и затонул, родился Генри Морган – один из самых успешных пиратов за всю историю морских грабежей? Помню, тот еще был тип… Каждый раз, перебрав рома, ругался на чем свет стоит и на правительство, и на всех известных богов.

Поймав мой вопросительный взгляд, Ян поясняет:

– Я много читал о пиратах, и Морган впечатлил меня больше остальных.

– Чем?

Иду на нос корабля, проводя пальцами по многочисленным деревянным скульптурам, которые изображают библейских и мифологических персонажей. Когда парусник спустили на воду, на них была позолота…

– Он заслужил звание легенды среди флибустьеров. Однажды Морган влюбился в пленную испанку, но она его отвергла. Капитан не стал брать ее силой, а отпустил на свободу и дал охрану, чтобы она вернулась домой. Этот поступок шокировал всю команду – в те годы мало кто заботился о взаимности, если речь шла о пленницах. – Ян делает паузу и, убедившись, что я его слушаю, продолжает: – Но наибольшую известность Моргану принес пост вице-губернатора Ямайки и слухи о том, что он зарыл клад на Панамском перешейке. Кстати, на сегодняшний день стоимость сокровищ может составлять сотни миллионов долларов.

Невольно присвистываю.

– Да, парень был не промах.

Страх, что нас обнаружат и арестуют, понемногу исчезает. В конце концов, мы не вандалы, забравшиеся в музей, чтобы испортить культурное достояние Швеции. В худшем случае отделаемся административным штрафом и публичным порицанием.

– Ли, иди сюда, – зовет меня Ян, – я нашел кое-что интересное.

Мы спускаемся в большую каюту, богато украшенную декоративной резьбой и античными образами на стенах.

– Главная каюта адмирала, в которой он не только жил, но и проводил советы, – объясняет Ян.

– Откуда ты все это знаешь? Учился в школе на «отлично»? – шучу, рассматривая скульптуры полуобнаженных женщин.

– Нет, просто всегда был любознательным. Вот и сейчас я многое готов отдать за то, чтобы узнать, как ты целуешься…

Ян Свенссен стоит за моей спиной. Он не прикасается ко мне, но я кожей чувствую, что он рядом. Оборачиваюсь, прислоняясь к закрытой двери. Музыкант смотрит на меня, прищурившись, и для того, чтобы принять решение, мне достаточно одного мгновения. Притягиваю его к себе, схватив за футболку, и наши губы сталкиваются в поцелуе. Горячий язык, все сильнее прижимающие меня к себе руки, бешено бьющееся сердце, удары которого рефреном отдаются в моей собственной груди – поразительно, но близость Яна не отталкивает, не пугает и не вызывает панику. Все будто происходит так, как и должно происходить. Легко. Естественно. Приятно. Губы скользят по коже, он целует мою напряженную шею, почти терзая ее поцелуями, вырывая судорожные вздохи. Зарываюсь рукой в его волосы. Кажется, я и сама не отдавала себе отчета в том, насколько хотела этого.

Ян отрывается от моей шеи, чтобы вновь поцеловать с такой страстью, какой я не могла представить в нем. Он покусывает мои губы и тут же проникает глубоко в рот языком, не оставляя ни шанса сбежать от этой ласки. Но я и не стремлюсь к побегу – наоборот, с каждой минутой мне все больше хочется остаться в плену его рук навсегда. Закрыв глаза, забываю о том, что мы целуемся на борту средневекового парусника, где нас ежесекундно могут обнаружить работники музея. Я забываю вообще обо всем, позволяя Яну Свенссену и дальше делать то, что так хорошо у него получается – умело сводить меня с ума прикосновениями, от которых кожа плавится, а мысли путаются.

Сквозь закрытые веки проникает неяркий свет, как блеснувшее среди облаков солнце. Я почти ни о чем не думаю, но один вопрос все-таки проникает в сознание через пелену окутавшего нас обоих желания: откуда взялось солнце под крышей музея? Открываю глаза и вижу сияющее из-под ресниц Яна пламя.

– Как?! – Не узнавая свой охрипший голос, толкаю музыканта в грудь, вынуждая отступить на шаг.

– Упс…

Белая футболка трансформируется в леопардовую шубу, темные каштановые волосы зеленеют и завиваются в кудри. В ушах появляются сережки, в носу – пирсинг, на руках, обнимавших меня минуту назад, – браслеты и золотой перстень с рубином.

– Прости, киска, стоило сменить позу или держать глаза закрытыми, чтобы ты не отвлекалась.

Я испытываю злость, растерянность и отчаяние одновременно.

– Что ты сделал с Яном?!

На лице Зейна появляется смешанное с обидой недоумение.

– За кого ты меня принимаешь? Ничего я с ним не делал. Подозреваю, что мальчишка занят своими делами.

– Но ведь мы должны были встретиться … – Я действительно не могу взять в толк, как джинну удалось принять обличье Яна и почему музыкант не позвонил, чтобы узнать, где я.

Зейн испытующе смотрит на меня.

– Ты и впрямь не понимаешь?