Созданная из тени

Глава 33




Кромешный мрак. Так темно, что я, совершенно дезориентированная, теряю равновесие и куда-то падаю. Под рукой чувствую нечто влажное и мягкое. В голове на повторе крутятся всего четыре слова: «Пожалуйста, только не труп. Пожалуйста, только не труп. Пожалуйста, только не…»

– Эй? – раздается слабый голос, который, без сомнения, принадлежит мужчине. – Есть здесь кто? Ау?

Я ощупываю нечто мягкое, и у меня словно гора с плеч падает: это просто диванная подушка.

– Да, – откликаюсь я. – Да, я здесь. Макер? Макер Уолш?

Тишина.

– Да, – поколебавшись, отвечает папа. – Великий боже! Да.

Получилось. От облегчения голова идет кругом. Глаза постепенно привыкают к темноте. Пока я различаю лишь серые и черные очертания, но этого мне хватает, чтобы на ощупь раздвинуть шторы. В тусклом свете луны и звезд я вижу человека, который медленно встает на ноги в центре комнаты. А он гораздо выше, чем я думала. Папа вообще помнит, кто он такой?

Я скольжу по стене быстро, словно тень. Несколько раз щелкаю выключателем у двери. Следовало бы догадаться, что в этом доме уже много лет нет электричества.

– Кто здесь? – вопрошает Макер, глядя на меня. – Эйлин? Эй…лин, это ты?

Просто восхитительно. Он принял меня за маму. Наверное, виной тому темнота… Не мог же он сойти с ума.

– Нет, я… Нам надо уходить!

Тварь может быть где-то поблизости, и я не горю желанием с ней встретиться, ведь мы беззащитны и безоружны.

Макер подходит ближе, но вдруг спотыкается обо что-то, валяющееся на полу, и чуть не падает на меня. Я отшатываюсь. Вот ведь стыд! Ну чего я испугалась? Там, в темноте, беспомощно бредет мой папа. Но я все равно бы его боялась, даже если бы несколькими минутами ранее он не попытался выцарапать мне глаза. Его не было слишком долго. Я совсем не знаю этого человека.

– Я не Эйлин. Я…

– Виктория?

Голос у него срывается. А во мне что-то обрывается. Я что-то забыла, но оно по-прежнему со мной. Оно спрятано глубоко внутри, и мне до него не добраться.

– Вики? Я знал, что ты придешь. Я всегда знал, что это будешь ты. Вики, я…

– Прекрати! – приказывает что-то могущественное, чего во мне раньше не было. – Немедленно прекрати! Виктория умерла.



До дома старухи соседки рукой подать. Не сомневаюсь, она насмерть перепугается, когда я подниму ее из постели в это бесовское время, еще и притащу с собой человека, о котором она заботилась все эти годы. Наверное, сейчас около четырех часов утра. Путь до дома старухи кажется мне бесконечным, потому что никто из нас не произносит ни слова. Я бегу впереди, а папа – он все еще с трудом контролирует руки и ноги – ковыляет за мной. На полпути он вспоминает мое имя, и это единственное слово, которое срывается с его губ.

Стучусь в двери дома старухи и невольно вздрагиваю, поскольку она открывает гораздо быстрее, чем я ожидала. Одета старуха в халат и тапочки, а лицо у нее просто светится бодростью. Такое бывает у стариков, которые убеждены, что за жизнь прекрасно выспались.

– Итак, – произносит она, глядя мне за спину, – ты все же нашла своего отца. Ну, я так и думала.

В пять утра я звоню маме и прошу ее приехать в Дублин. Старуха отправляет папу, а затем и меня в крохотную ванную комнату, где в грохочущем бойлере греется вода. Немного позже мы сидим в гостиной, пахнущие ванильным мылом и одетые в старые вещи покойного мужа хозяйки. Никто не говорит ни слова.

Взгляд Макера блуждает по комнате, но я с облегчением понимаю, что умом он не тронулся. Папа думает, роется в памяти, делает какие-то выводы.

Спустя три чашки кофе и два с половиной часа после моего звонка во двор въезжает мамин «форд»: наверное, потом ей придет пять-шесть штрафных квитанций за превышение скорости. Я выхожу ее встретить, и мама смотрит на меня так, словно не уверена, кого следует вызвать, «Скорую» или полицию.

– Майлин, – говорит она, пытаясь совладать с собой, – я не знаю, как с тобой поступить. Нельзя вот так просто исчезать. Что ты со мной делаешь?

Мне столько нужно ей сказать. Что мне жаль, безумно жаль. И что я исчезну снова. Что она должна мне поверить.

– Зря я тебя ударила.

Мама плачет, а я с ужасом понимаю, что не могу плакать вместе с ней. Больше не могу.

– Прости, Майлин. Я была не права. Но я уже ничего не понимаю. Как следовало поступить тогда? Что делать сейчас?

Надо что-то ответить, но я не могу выдавить из себя ничего вразумительного и лишь повторяю, запинаясь:

– Я… мне… я…

– Да, ты! – измученно восклицает мама.

Подойдя, она порывисто обнимает меня, утыкаясь лицом мне в плечо. Ее бьет дрожь. Хочу обнять ее в ответ, но руки трясутся. Мама сжимает мои плечи.

– Все крутится вокруг тебя. О других ты совсем не думаешь. Майлин, так больше нельзя. Да скажи ты хоть что-нибудь!


Я бы с радостью! Сама не хочу молчать, ведь это трусливо и нечестно. Однако я скоро брошу ее снова. Невероятный стыд наполняет меня, словно свинец.

– Сначала Вики, теперь еще и это. Снова и снова!

Ее имя… Нет, это уже слишком. Ах, будь у меня силы вырваться из маминых объятий, я бы это сделала.

Сзади тихо скрипит дверь, и мама пристально смотрит мне через плечо. Она как цепенеет. По ее телу пробегает дрожь, но затем она снова замирает.

– Не может быть…

Я киваю.

– Может. Я же обещала, что найду его. И нашла. В Лиаскай, мам.

Отстранив меня, мама неуверенно направляется к отцу, который стоит в дверях за спиной старухи. Да, в моем воображении наша с папой встреча проходила по-другому. И совсем иначе я представляла их с мамой воссоединение.

Папа потрясенно молчит. Теперь, когда он снова стал одним целым, его трудно узнать. Он высокий, очень худой, но совсем не сутулится. Только сияющие голубые глаза остались прежними. Лицо у него за двенадцать лет постарело, а глаза – нет. Он смотрит на маму, не дыша и не моргая.

– Первым делом он подумал о тебе, мам, – вырывается у меня. – Его первым осознанным словом было твое имя.

Мама гордо останавливается перед ним. Я не вижу ее лицо, только сжатые кулаки. Ростом она ниже папы, но все равно возвышается над ним.

– Надо же, господин решил напомнить о себе, – твердым голосом произносит она. – Но я ему не верю!

– Поехали домой? – не прошу, а умоляю я. – Надо поговорить. Я все объясню.

– Мы поедем домой, Майлин. Мы с тобой, – заявляет мама, глядя на папу.

– Да как ты смеешь, Макер? Как ты смеешь? – восклицает она.

Старуха хлопает папу по плечу, будто без этого ободряющего жеста он бы попросту рухнул:

– Выпьете еще по чашечке кофе? Кажется, вам есть что рассказать друг другу.

Я отказываюсь сесть в машину, поэтому чуть позже мы вчетвером теснимся за крохотным столиком в доме старухи: перед каждым стоит кружка кофе или горячего чая. Взгляды всех устремлены на меня. Я чувствую тяжесть Церцериса в кармане брюк. Борюсь с желанием достать его и перенестись. Ну подожду я Лиама десять дней в Бездонном Ущелье, это куда проще, чем пытаться объяснить что-то маме. Все равно она не поверит! Ей очень грустно, она разочарована до глубины души, вот она и делает вид, что злится. Будь это так, ей было бы легче.

Я не собираюсь защищать папу и просто сижу молча.

– Оправдания мне нет, – говорит папа. – Эйлин, я не собираюсь просить прощения за то, что бросил тебя и дочек. Это непростительно. Но знай: я не хотел, чтобы так вышло. Это был несчастный случай.

– Понимаю, – чуть слышно шепчет мама, уткнувшись взглядом в чашку с чаем, от которого идет пар. – Помнится, ты уехал в Ливерпуль. Или в Саутгемптон? Однако на полпути ты совершенно случайно упал в новую жизнь и решил остаться в ней. Ну что, хорошая была жизнь? Она того стоила?

– Мам, все не так. И ты это понимаешь. Я же сказала, где был папа.

– Сказала, – спокойно соглашается мама.

И вдруг вскакивает, чуть не опрокидывая стол, и кричит во весь голос:

– Конечно, он был в Лилаланд! Там, где… О, проклятье!

Кружки перевернулись, и чай пролился мне на рубашку и штаны. Рефлекторно расстегнув пуговицы рубашки, стаскиваю мокрую горячую ткань.

– Ничего страшного, – успокаиваю я, но, поймав мамин взгляд, умолкаю.

Сначала она смотрит на позаимствованную мужскую майку, затем переводит взгляд на мою левую руку. Взгляд у мамы такой, будто на руке у меня ужасный ожог.

– Майлин. Боже мой! Что это?

Даже старуха выглядит изумленной. Округлив губы буквой О, она напряженно смотрит поверх оправы очков.

– Такого я еще не видала.

Тоже гляжу на руку, и сердце у меня замирает.

– Лиам, – шепчу я, рассматривая искры на своей бледной веснушчатой руке. – Что ты наделал, проклятый…

– Майлин, что это? – допытывается мама. – Татуировка? Нет…

Обогнув стол, она касается моей руки. Это лишь иллюзия, но я чувствую, как мама трогает холодную твердую спираль, обхватывающую мою руку. Безупречный обман. Чистая магия.

– Опаловая спираль из Бельдара, – говорю я, не сумев скрыть ни гордость, ни улыбку. – Сделана по подобию винкуласа. Это мне Лиам подарил.

Подарка чудеснее я в жизни не получала, ведь он доказывает сразу три вещи.