Созданная из тени
Часть 38 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Во-первых, Лиам Салливан прислушивается к моим желаниям.
Во-вторых, это черный юмор, а значит, Лиам перестал переживать из-за собственного обугленного винкуласа.
И, в третьих, – да, я была права! Лиам не лишился магии. И она очень сильна, раз не рассеялась в другом мире. Наконец-то он мне поверил.
Обычно я терпеть не могу подобные потрясения, но сейчас чувствую такой прилив мужества и уверенности, что почти счастлива. Устрашающая спираль на руке напомнила мне, кто я. Нет, я не Истинная Королева. Но и не девушка, которая боится рот раскрыть, чтобы не сказать чего-то неправильного.
– Я знаю, что тогда случилось с папой, – заявляю я, когда старуха уходит в другую комнату за половой тряпкой. – Он пытался освободить Истинную Королеву. Если бы у него получилось, он стал бы героем и спас многих девушек. Он должен был это сделать, в нем очень нуждались.
Папа сидит, обхватив голову руками, и кивает: к нему постепенно возвращается память. На столешницу между его локтями капают слезы.
– Я знал, что это опасно. Но у меня не было выбора.
– Мой муж – герой, какая прелесть! – с сарказмом замечает мама. – Увы, но герой забыл, что мы в нем тоже нуждались. Вики, ты. И я. Неужели какая-то Королева стоит того, чтобы позабыть про нас?
Глава 34
В Килларни мы все же возвращаемся втроем. По приезде мама заселяет папу в гостиницу, потому что не хочет видеть его у нас дома. Но следующим вечером папа приходит в гости и мы разговариваем.
На этот раз мама верит. Наконец-то верит всему, что я говорю. «Папа подтвердит сказанное мною, и мама перестанет сомневаться. Или ее убедит украшение, ведь таких в нашем мире не бывает!» – так думала я. Но кажется, мама верит только моим словам: когда говорит папа, она внимательно смотрит мне в лицо, ища признаки недоверия или скепсиса.
Некоторые незначительные подробности я опускаю. Например, умалчиваю о том, что я – Королева, жить мне осталось совсем недолго и глаза у меня изменились именно поэтому. Кто такой Лиам, маме знать тоже необязательно. Она и без того очень переживает, поэтому я рассказываю ей упрощенную версию. Пусть мама для начала ее переварит.
На другой день мы все вместе отправляемся в город – посетить могилу Вики. Я стараюсь держать себя в руках. Только бы родители ни о чем не догадались. В той части моего сердца, которая посвящена Виктории, теперь разверзлась пропасть, и я не осмеливаюсь подойти к ее краю. Но мама с папой плачут, я тоже плачу, поэтому никто ничего не замечает. Пусть так будет и дальше.
Есть еще кое-что. Мы это не обсуждаем, но мама понимает все без слов. Я не хожу к Люсинде в школу боевых искусств, не пытаюсь встретиться с Рави или связаться с автоинструктором, почти все время сижу дома. Никто из близких не знает, что я вернулась. Однако мама ни о чем не спрашивает.
Я считаю дни. Не важно, как мне удалось привязать нас с Лиамом друг к другу – вернувшись из Лиаскай, я снова почувствовала наши узы, и они не потеряли своей силы. Теперь проживаю вместе с Лиамом каждый его сон. Я очень надеялась, что магия защитит Лиама. Теперь он знает о ней и может контролировать. Но кажется, вышло наоборот. Сны стали такими реальными, такими… настоящими. На языке – минеральный привкус лирийской воды, она обжигает горло, стекает дальше в легкие. От нее закладывает уши, и кажется, будто голова вот-вот лопнет. Во рту кровь. В тоннеле пахнет трупным смрадом. И Лиам сейчас совсем один. Невыносимо даже думать об этом… Я на все готова, только бы оказаться рядом с ним.
На третий день папа приходит рано, мама еще на работе. Мы идем в кухню-столовую: на месте, которое мы всегда освобождали для инвалидной коляски, теперь стоит еще один стул. Я вожусь с кофемашиной, а папа накрывает на стол: ставит чашки, достает из шкафа кексы. Удивительное дело, он до сих пор помнит, где что находится, будто отсутствовал несколько недель. Может, они с мамой опять сойдутся? Сейчас они держатся друг от друга на почтительном расстоянии, словно между ними сидит строгая дуэнья.
– Мне нужно попросить тебя кое о чем, – говорю я, подрагивающими руками разливая по чашкам кофе. – Это касается наследства.
Папа усмехается.
– Хочешь залезть в кошелек к человеку, который гол как сокол?
Я сажусь за стол.
– Ты знаешь, о чем я.
– Полагаю, что о Церцерисе. Увы, у меня его больше нет. Даже понятия не имею…
– Твой Церцерис у меня. Пожалуйста, позволь мне его оставить.
Да, я могла бы не спрашивать разрешения, и мы оба это знаем. Но Церцерис – наследство моего клана. Время папы еще не прошло, и забрать Церцерис, не получив его согласия, кажется мне кощунством.
– Значит, ты хочешь перенестись обратно в Лиаскай? – растерянно уточняет папа.
– И перенесусь.
– А как же мама?
Попал не в бровь, а в глаз.
– А тебе есть до нее дело? – огрызаюсь я. – Сам-то думал о ней, когда ушел?
– Прости, ты права, – примирительно поднимает руки папа. – В отличие от меня, у тебя хватило смелости донести до нее правду.
– И это было непросто. Весь последний год она не оставляла попыток упечь меня в клинику.
– Прости, я оказался слабаком, – опускает взгляд папа.
– У тебя были свои причины, у меня свои. Все в порядке.
Папа потирает лоб. Припоминаю, что раньше он так делал, когда о чем-то размышлял. Тогда брови у него были черные, а не пепельно-серые, как сейчас.
– Ну допустим, я попрошу тебя вернуть мне Церцерис. Ты вернешь?
Я улыбаюсь, хотя мне нелегко справиться с нахлынувшими чувствами.
– Конечно. Но потом выкраду обратно.
Папа кивает, будто именно так он и думал.
– Она очень сильна?
– Лиаскай?
– Да, – взглянув на меня, папа удивленно качает головой. – Ты ведь не из-за нее хочешь вернуться? Из-за того юноши.
– Ой, что это тут у нас? – весело спрашиваю я. – Папа хочет провести с дочерью воспитательную беседу о мальчишках?
Но, кажется, папа настроен серьезно.
– Я смутно помню последние несколько лет. Все как в тумане. Но твоего Лиама я помню. Он хороший парень?
– Нет.
Лиам не хороший. У него множество имен, за его голову обещают огромные деньги. Возможно, он и сам точно не знает, за которой из бесчисленных личин скрывается его истинная суть. Благодаря Лиаму я бесконечно доверяю только себе, потому что не могу слепо довериться ему.
– Он лучший.
– Смотри, не потеряй голову, – предупреждает папа.
– Только в Лиаскай я чувствую себя собой, и Лиам тут совсем ни при чем, – со смехом отвечаю я. – В любом другом месте я – лишь тень себя, тихая и застенчивая. Однако в Лиаскай… я становлюсь настоящей.
Папа неуверенно кивает: он явно не очень понимает, что я имею в виду, но не спорит.
– Ты будешь в безопасности?
– Спроси о чем-то другом, тогда я, возможно, отвечу «да».
– Майлин? Я не заберу Церцерис. Он давно твой.
Четвертый день, пятый… Я подумываю навестить Натаниеля. Надо бы обзвонить больницы в Дублине или спросить у соседей, куда его госпитализировали. Увидеть Натаниеля безвольно лежащим на больничной койке… Мне придется пересилить себя.
Однако я не делаю ни того ни другого. Это станет последней каплей, которая переполнит чашу, и я сойду с ума.
Еще пять дней. Нет. Я знаю Лиама, а он знает меня, поэтому прискачет в Ущелье заранее. Как же хочется сделать из оставшихся пяти дней три!
На шестой день мама сует мне под нос планшет. С экрана смотрит Натаниель. Одна из биометрических фотографий, возможно, с паспорта или водительского удостоверения. На таких снимках все выглядят очень глупо. Все, кроме Натаниеля. Он смотрит с фотографии спокойно и прямо, как солдат.
– Поверить не могу… – голос мамы звучит неуверенно.
Фотография опубликована в газете «Вечерний Геральд», и я быстро пробегаю глазами заметку:
«Находящийся в бодрствующей коме пациент бесследно исчез из больницы при загадочных обстоятельствах. Пациент неожиданно пришел в себя и теперь потерянно бродит по Дублину или же его похитили?»
На миг меня охватывает невыразимое облегчение. Раз Натаниель исчез из больницы, значит, он нашел свой Церцерис и воспользовался им. И все-таки странно, что он не попытался связаться со мной. Может, не хотел терять время? Все прошло успешно?
Церцерис в кармане слегка вибрирует. Кажется, нам обоим не помешает успокоиться. Пытаясь отвлечься, я собираю вещи.
На следующий вечер я сижу у себя в комнате и пытаюсь придумать, как попрощаться с мамой, не причинив ей снова ужасной боли. Можно ли не причинить вреда, когда вырезаешь сердце? Без шансов. Меня это очень печалит. Вдобавок ко всему Церцерис больше не вибрирует. Он гудит и жужжит, его магия завлекает меня чарующей мелодией. Если открою медальон и взгляну на кусочек ночного неба, магия проникнет в меня и я испарюсь. Позабуду про тень Истинной Королевы, про свою цель, про все наши планы.
Вдруг раздается тихий стук в дверь.
– Входите! – кричу я.
В комнату заглядывает мама и нерешительно замирает. На кресле – куча одежды, которую я вытащила, пока искала в шкафу спальный мешок. Он стоит свернутый у письменного стола, и мама его замечает. Я немного пододвигаюсь на кровати, освобождая ей место. Мама садится рядом. Она очень напряжена, будто в любой миг готова вскочить на ноги.
– Мы тут с Макером поговорили…
– Я тоже с ним пообщалась. Как он тебе?
– Говоришь так, будто он какой-то незнакомец, пригласивший меня на свидание, – нервно улыбается мама.
Во-вторых, это черный юмор, а значит, Лиам перестал переживать из-за собственного обугленного винкуласа.
И, в третьих, – да, я была права! Лиам не лишился магии. И она очень сильна, раз не рассеялась в другом мире. Наконец-то он мне поверил.
Обычно я терпеть не могу подобные потрясения, но сейчас чувствую такой прилив мужества и уверенности, что почти счастлива. Устрашающая спираль на руке напомнила мне, кто я. Нет, я не Истинная Королева. Но и не девушка, которая боится рот раскрыть, чтобы не сказать чего-то неправильного.
– Я знаю, что тогда случилось с папой, – заявляю я, когда старуха уходит в другую комнату за половой тряпкой. – Он пытался освободить Истинную Королеву. Если бы у него получилось, он стал бы героем и спас многих девушек. Он должен был это сделать, в нем очень нуждались.
Папа сидит, обхватив голову руками, и кивает: к нему постепенно возвращается память. На столешницу между его локтями капают слезы.
– Я знал, что это опасно. Но у меня не было выбора.
– Мой муж – герой, какая прелесть! – с сарказмом замечает мама. – Увы, но герой забыл, что мы в нем тоже нуждались. Вики, ты. И я. Неужели какая-то Королева стоит того, чтобы позабыть про нас?
Глава 34
В Килларни мы все же возвращаемся втроем. По приезде мама заселяет папу в гостиницу, потому что не хочет видеть его у нас дома. Но следующим вечером папа приходит в гости и мы разговариваем.
На этот раз мама верит. Наконец-то верит всему, что я говорю. «Папа подтвердит сказанное мною, и мама перестанет сомневаться. Или ее убедит украшение, ведь таких в нашем мире не бывает!» – так думала я. Но кажется, мама верит только моим словам: когда говорит папа, она внимательно смотрит мне в лицо, ища признаки недоверия или скепсиса.
Некоторые незначительные подробности я опускаю. Например, умалчиваю о том, что я – Королева, жить мне осталось совсем недолго и глаза у меня изменились именно поэтому. Кто такой Лиам, маме знать тоже необязательно. Она и без того очень переживает, поэтому я рассказываю ей упрощенную версию. Пусть мама для начала ее переварит.
На другой день мы все вместе отправляемся в город – посетить могилу Вики. Я стараюсь держать себя в руках. Только бы родители ни о чем не догадались. В той части моего сердца, которая посвящена Виктории, теперь разверзлась пропасть, и я не осмеливаюсь подойти к ее краю. Но мама с папой плачут, я тоже плачу, поэтому никто ничего не замечает. Пусть так будет и дальше.
Есть еще кое-что. Мы это не обсуждаем, но мама понимает все без слов. Я не хожу к Люсинде в школу боевых искусств, не пытаюсь встретиться с Рави или связаться с автоинструктором, почти все время сижу дома. Никто из близких не знает, что я вернулась. Однако мама ни о чем не спрашивает.
Я считаю дни. Не важно, как мне удалось привязать нас с Лиамом друг к другу – вернувшись из Лиаскай, я снова почувствовала наши узы, и они не потеряли своей силы. Теперь проживаю вместе с Лиамом каждый его сон. Я очень надеялась, что магия защитит Лиама. Теперь он знает о ней и может контролировать. Но кажется, вышло наоборот. Сны стали такими реальными, такими… настоящими. На языке – минеральный привкус лирийской воды, она обжигает горло, стекает дальше в легкие. От нее закладывает уши, и кажется, будто голова вот-вот лопнет. Во рту кровь. В тоннеле пахнет трупным смрадом. И Лиам сейчас совсем один. Невыносимо даже думать об этом… Я на все готова, только бы оказаться рядом с ним.
На третий день папа приходит рано, мама еще на работе. Мы идем в кухню-столовую: на месте, которое мы всегда освобождали для инвалидной коляски, теперь стоит еще один стул. Я вожусь с кофемашиной, а папа накрывает на стол: ставит чашки, достает из шкафа кексы. Удивительное дело, он до сих пор помнит, где что находится, будто отсутствовал несколько недель. Может, они с мамой опять сойдутся? Сейчас они держатся друг от друга на почтительном расстоянии, словно между ними сидит строгая дуэнья.
– Мне нужно попросить тебя кое о чем, – говорю я, подрагивающими руками разливая по чашкам кофе. – Это касается наследства.
Папа усмехается.
– Хочешь залезть в кошелек к человеку, который гол как сокол?
Я сажусь за стол.
– Ты знаешь, о чем я.
– Полагаю, что о Церцерисе. Увы, у меня его больше нет. Даже понятия не имею…
– Твой Церцерис у меня. Пожалуйста, позволь мне его оставить.
Да, я могла бы не спрашивать разрешения, и мы оба это знаем. Но Церцерис – наследство моего клана. Время папы еще не прошло, и забрать Церцерис, не получив его согласия, кажется мне кощунством.
– Значит, ты хочешь перенестись обратно в Лиаскай? – растерянно уточняет папа.
– И перенесусь.
– А как же мама?
Попал не в бровь, а в глаз.
– А тебе есть до нее дело? – огрызаюсь я. – Сам-то думал о ней, когда ушел?
– Прости, ты права, – примирительно поднимает руки папа. – В отличие от меня, у тебя хватило смелости донести до нее правду.
– И это было непросто. Весь последний год она не оставляла попыток упечь меня в клинику.
– Прости, я оказался слабаком, – опускает взгляд папа.
– У тебя были свои причины, у меня свои. Все в порядке.
Папа потирает лоб. Припоминаю, что раньше он так делал, когда о чем-то размышлял. Тогда брови у него были черные, а не пепельно-серые, как сейчас.
– Ну допустим, я попрошу тебя вернуть мне Церцерис. Ты вернешь?
Я улыбаюсь, хотя мне нелегко справиться с нахлынувшими чувствами.
– Конечно. Но потом выкраду обратно.
Папа кивает, будто именно так он и думал.
– Она очень сильна?
– Лиаскай?
– Да, – взглянув на меня, папа удивленно качает головой. – Ты ведь не из-за нее хочешь вернуться? Из-за того юноши.
– Ой, что это тут у нас? – весело спрашиваю я. – Папа хочет провести с дочерью воспитательную беседу о мальчишках?
Но, кажется, папа настроен серьезно.
– Я смутно помню последние несколько лет. Все как в тумане. Но твоего Лиама я помню. Он хороший парень?
– Нет.
Лиам не хороший. У него множество имен, за его голову обещают огромные деньги. Возможно, он и сам точно не знает, за которой из бесчисленных личин скрывается его истинная суть. Благодаря Лиаму я бесконечно доверяю только себе, потому что не могу слепо довериться ему.
– Он лучший.
– Смотри, не потеряй голову, – предупреждает папа.
– Только в Лиаскай я чувствую себя собой, и Лиам тут совсем ни при чем, – со смехом отвечаю я. – В любом другом месте я – лишь тень себя, тихая и застенчивая. Однако в Лиаскай… я становлюсь настоящей.
Папа неуверенно кивает: он явно не очень понимает, что я имею в виду, но не спорит.
– Ты будешь в безопасности?
– Спроси о чем-то другом, тогда я, возможно, отвечу «да».
– Майлин? Я не заберу Церцерис. Он давно твой.
Четвертый день, пятый… Я подумываю навестить Натаниеля. Надо бы обзвонить больницы в Дублине или спросить у соседей, куда его госпитализировали. Увидеть Натаниеля безвольно лежащим на больничной койке… Мне придется пересилить себя.
Однако я не делаю ни того ни другого. Это станет последней каплей, которая переполнит чашу, и я сойду с ума.
Еще пять дней. Нет. Я знаю Лиама, а он знает меня, поэтому прискачет в Ущелье заранее. Как же хочется сделать из оставшихся пяти дней три!
На шестой день мама сует мне под нос планшет. С экрана смотрит Натаниель. Одна из биометрических фотографий, возможно, с паспорта или водительского удостоверения. На таких снимках все выглядят очень глупо. Все, кроме Натаниеля. Он смотрит с фотографии спокойно и прямо, как солдат.
– Поверить не могу… – голос мамы звучит неуверенно.
Фотография опубликована в газете «Вечерний Геральд», и я быстро пробегаю глазами заметку:
«Находящийся в бодрствующей коме пациент бесследно исчез из больницы при загадочных обстоятельствах. Пациент неожиданно пришел в себя и теперь потерянно бродит по Дублину или же его похитили?»
На миг меня охватывает невыразимое облегчение. Раз Натаниель исчез из больницы, значит, он нашел свой Церцерис и воспользовался им. И все-таки странно, что он не попытался связаться со мной. Может, не хотел терять время? Все прошло успешно?
Церцерис в кармане слегка вибрирует. Кажется, нам обоим не помешает успокоиться. Пытаясь отвлечься, я собираю вещи.
На следующий вечер я сижу у себя в комнате и пытаюсь придумать, как попрощаться с мамой, не причинив ей снова ужасной боли. Можно ли не причинить вреда, когда вырезаешь сердце? Без шансов. Меня это очень печалит. Вдобавок ко всему Церцерис больше не вибрирует. Он гудит и жужжит, его магия завлекает меня чарующей мелодией. Если открою медальон и взгляну на кусочек ночного неба, магия проникнет в меня и я испарюсь. Позабуду про тень Истинной Королевы, про свою цель, про все наши планы.
Вдруг раздается тихий стук в дверь.
– Входите! – кричу я.
В комнату заглядывает мама и нерешительно замирает. На кресле – куча одежды, которую я вытащила, пока искала в шкафу спальный мешок. Он стоит свернутый у письменного стола, и мама его замечает. Я немного пододвигаюсь на кровати, освобождая ей место. Мама садится рядом. Она очень напряжена, будто в любой миг готова вскочить на ноги.
– Мы тут с Макером поговорили…
– Я тоже с ним пообщалась. Как он тебе?
– Говоришь так, будто он какой-то незнакомец, пригласивший меня на свидание, – нервно улыбается мама.