Солнце и пламя
Часть 35 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он? – уточнил Форсез, показав на тело Зорго. – Нет-нет, этот человек честно выполнял свою работу. Тут его сынок постарался. Подслушал разговор папаши с нанимателем, да и прибежал к нам. Знал, что мы хорошо платим тем, кто оказывает услуги Ордену. А дальше все было просто. Нашли лаз в этот подвал, все подготовили для того, чтобы воришки добрались до места, а там их и хап! Правда, с этой замарашкой Фришей все неудачно получилось, идиот Рутгер перестарался. Но он уже за это поплатился жизнью, так что одной целью для мести у тебя, фон Рут, стало меньше.
Ай, как глупо вышло! Кто же знал, что у вора такой сынок вырос, который папашу заложит? Просто не повезло, выходит.
– Время, – шепнула Рози и, картинно изогнувшись, вытянула свою правую руку вперед.
Я, отстав от нее на мгновение, пустил в ход проверенные «ножи крови». Убить я его, скорее всего, не убью, но хоть попробую. Главное – привлечь внимание к себе.
С этой задачей я справился на отлично. Внимание привлек, да еще какое! Сопровождаемое дружным смехом.
– Не получилось? – под хохот чернецов осведомился у меня Форсез. – Давайте еще раз попробуйте. А вдруг выйдет!
– Я же говорила – что-то тут не так, – пробормотала Рози, обводя взглядом стены.
– Все тут не так, де Фюрьи, – отсмеявшись, произнес Виктор. – Точнее – все как раз так, как и должно быть. Наша резиденция куда новее, чем этот подвал. Ее ставили на старый фундамент. Раньше строили не в пример лучше, чем сейчас, да и экономия немалая.
– А до того тут стоял храм, – качнула головой Рози, как видно, вспомнив слова Зорго. – Не знаешь, кому он был посвящен?
– Знаю, – хлопнул себя по бедрам ладонями Форсез. – Знаю! Айдагу-Правдолюбцу!
– Не наша сегодня ночь, – сообщила мне Рози. – Совсем не наша.
Айдаг-Правдолюбец был не самым известным и не самым почитаемым божеством в Рагеллоне. Он не помогал в ратных делах, не приводил тучи в засуху к полям, не излечивал раны. Он всего лишь покровительствовал тем, кто искал правду или защиту от несправедливости. В совсем старые времена в его храмах знатные господа частенько решали судебные споры, и их результат признавался окончательным обеими сторонами. Почему? Да потому, что в этих стенах клеветник или лжесвидетель немедленно начинал испытывать жуткие боли. А еще тут магия совершенно не действовала, невозможно было человека зачаровать для того, чтобы он показал то, чего на самом деле не видел.
Хотя в нашем случае это небесспорно. Мы пришли спасать ребенка, а Правдолюбец, выходит, на стороне того, кто эту кроху убить хочет. Вот и верь в богов и их доброту: один из них только что лишил нас единственного преимущества. Этот подвал и вся территория на пятьдесят шагов за ним защищены от любой магии.
– Очень смешно, – заверил нас Форсез. – Нет, правда! Видели бы вы сейчас себя!
Он снова расхохотался, если, конечно, этот звук можно было назвать смехом. Ему было очень весело, как, впрочем, и его людям.
Потому, собственно, Агриппа и выиграл те самые несколько секунд, которых при другом раскладе у него могло и не быть. Веселящиеся чернецы не сразу смекнули, почему двое из них вдруг стали оседать на пол и что это за черная тень выхватила сверток с ребенком и метнулась к выкормышам давно помершего мага.
Ох, как заорал Форсез, мигом прекративший смеяться!
– Взять! – надсаживая и без того истерзанную глотку, приказал он. – Живо!
Но этих самых секунд хватило на то, чтобы Агриппа сунул ребенка Рози и толкнул ее к выходу в тоннели, а мне – на то, чтобы крикнуть ему:
– Ты с ней! Она не дойдет сама! И там могут ждать.
Он все понял так, как надо, и не стал спорить, как это бы сделал тот же Карл. Мой приемный отец на самом деле ориентировался в кривых подземных ходах куда лучше, чем мы. И при встрече с засадой, которая, несомненно, там была оставлена Форсезом на тот случай, если нам вдруг улыбнется удача, толку от него точно будет побольше, чем от меня или даже Эль Гракха.
Да и из города он наших друзей вывести сможет, хоть бы даже через сточные тоннели, как тогда, зимой. Я-то там сразу заплутаю, а он – нет.
– За нами не возвращайтесь, мы уже мертвы! – гаркнул Эль Гракх, вставая со мной плечом к плечу, и добавил чуть тише, только для меня: – Правда, напоследок еще успеем порезвиться!
Форсез, конечно, сволочь. Но умная сволочь, не отнимешь. Виктор нагнал сюда не самых умелых, зато очень массивных служителей Ордена. Самых первых мы прикончили быстро, у нас был простор для боя, а потом нас просто стали прижимать к стенам там, где не было возможности развернуться. А мы, как могли, не давали им подойти к проему в стене, выигрывая минуты для тех, кто сейчас бежал по тоннелям. Это все, что нам оставалось.
Какое-то время я ощущал плечо пантарийца, пока рубил и резал налитые жиром тела чернецов, но потом понял, что его рядом нет. А следом за этим на мой затылок обрушился удар, и пришла темнота…
Сознание возвращалось ко мне частями. Сначала я услышал голос все того же Форсеза, приказавший кому-то:
– Еще на него плесни!
Речь, как оказалось, шла о воде, которой меня немедленно окатили. Тут я наконец открыл заплывшие глаза.
После пришла боль. И голова после удара гудела, и ребра, по которым, похоже, крепко потоптались, ныли неслабо.
А еще руки-ноги здорово болели – так, что аж мышцы трещали. Но оно и не странно – я был привязан к железной решетке, причем тот, кто мной занимался, свою работу знал. Пошевелиться никакой возможности не имелось, а кожа от натяжения чуть не лопалась.
– Ты снова с нами, фон Рут? – дружелюбно заметил Форсез. – Вот и славно!
– Где Эль? – просипел я и попробовал покрутить головой. – Что-то его не видать.
Камера была большая, но кроме меня, Виктора и еще пары чернецов тут в самом деле никого не было.
– Погорячился кое-кто, – скривил губы Форсез. – Перестарался. Пантариец получше тебя со сталью управлялся, много наших подранил, вот эти идиоты его и прибили. Одно месиво от твоего приятеля осталось, непонятно, где голова, где живот. Идиоты!
Я раздвинул губы в улыбке. Применительно к данной ситуации смерть была куда лучшим выходом, чем жизнь. Реван Эль Гракх напоследок показал этому уроду огромную фигу, и это очень здорово!
– Ты особо-то не веселись, – посоветовал мне Форсез. – Да, этот выкрутился. Но вас, если ты забыл, в подвале куда побольше было. И остальным так, как ему, не повезло.
Врет? Или не врет?
– Знакомые вещички? – Форсез взял со стола, придвинутого к стене, шпагу в ножнах и сунул мне под нос. – А?
Клинок Агриппы. Это точно, я его оружие хорошо помню.
– Узнал, – прошипел Виктор. – Да-да, именно. Кстати, кем тебе этот старик приходится? Я ведь его вспомнил, он при Гае Петрониусе состоял, а теперь с вами околачивается. Как так? Почему он в подвал полез, ему-то зачем это надо? Я думал, он просто вас с вором свел, вот и все, а тут вон чего вышло.
– Всякое в жизни бывает, – выдавил из себя я. – Она, знаешь ли, на редкость разнообразна. Да ты у него самого спроси, чего проще?
– Спросил, – быстро ответил Форсез. – И он мне много чего порассказал. Просто хочу сверить ваши показания, чтобы понять, кто врет.
Вот тут уже я расхохотался, даже несмотря на то, что смех причинял мне нешуточную боль, как, впрочем, и любое другое движение.
Чернецы, находящиеся в камере, посмотрели на меня как на умалишенного. Как видно, нечасто местные посетители веселились от души.
– Что не так? – поинтересовался у меня Виктор. – Поясни.
– Этот человек сам мог развязать язык кому угодно, – смех сменился кашлем, который я усиленно пытался задавить, потому что боль становилась нестерпимой. – Но заставить его говорить не смог бы никто, ни один из твоих заплечных мастеров, как бы хороши они ни были. Агриппа для этого слишком упрям.
– Хорошо, этот ход за тобой. – Шпага брякнула о стол. – И все-таки – кем этот человек тебе приходился? Интересно ведь.
– Отцом, – не стал скрывать правду я, все равно она Агриппе уже не повредит. – Как он умер?
– В бою, – покачался на носках сапог Форсез. – Пятнадцать человек положил, скотина. Хорошо хоть двое арбалеты догадались прихватить. Так он с четырьмя болтами в груди еще троих зарубить успел! Благо, что пятый болт ему в лоб всадить додумались, только после этого и свалился. Мне бы таких, как он, хотя бы пяток… Так нет же, одни идиоты кругом!
Агриппа никогда бы не оставил Рози. А если это и случилось, то только потому, что он дал ей время уйти от погони подальше.
Опять же – ни слова о том, что в ход пошла магия, а де Фюрьи просто так, без боя, сдаваться не станет. Полста шагов от подвала они точно успели пробежать, так что…
Вот только Форсез про это правду мне точно не скажет. Ему важно меня сломать, насладиться моей слабостью. А Рози и ребенок тут лучшие аргументы.
– Вот и выходит, Виктор, что вся твоя победа только в том, что ты одного меня сцапал, – по возможности насмешливо сказал Форсезу я. – Велика заслуга! Остальные от тебя улизнули. Кто за Грань, кто куда подальше из этого города. А за его стенами ты букашка, нет у тебя там никакой власти. А скоро и весь ваш Орден станет пылью.
– Хитер, – из-под капюшона послышалось кхеканье. – Нет, фон Рут, и не надейся. Твоя подружка – вон там, за стеной, и сейчас над ней работают очень хорошие мастера. Вернее – на ней. По очереди, один за другим. Как именно – рассказать?
Хорошо, что у меня лоб и так в испарине. А если он на самом деле не врет? Если Рози там, и ее сейчас…
Нет, не может быть. Он бы тогда двери распахнул, чтобы я все слышал, чтобы мне как можно хуже было. А это только слова, и не более.
– Ну, ты подумай о том, как сейчас хорошо твоей любимой, а я пока немного развлекусь, – забрякали какие-то железки, которые он перебирал на столе. – Давно об этом мечтал. Начать, правда, хотел с твоего дружка Монброна, да тот меня обманул, раньше времени сдох. Сдох, сдох, можешь ничего мне не говорить. Он бы и полумертвый с вами в подземелье поперся. Раз его не было, то, выходит, кто-то меня опередил, что ужасно обидно! Так. Начнем, пожалуй, с ноготков на левой руке.
Боль, когда ее очень много, в какой-то момент перестает быть таковой. У тела есть предел терпения, и когда он исчерпан, сознание милосердно гаснет.
Собственно, все мое существование в последующие дни… Хотя нет, вернее сказать – в последующее время. Сколько прошло дней с того момента, как я попал в этот подвал, я понятия не имел. Для меня существовало только оно – время, делящееся на пытки и беспамятство. Третьего дано не было.
А еще как-то раз ко мне пришли Луиза и Робер. Не знаю, бред ли это был, или их тени в самом деле пожаловали из небытия, чтобы меня поддержать, но видел я их очень ясно. Слов разобрать не смог, но понял одно – им тут пришлось очень лихо. Прямо здесь, в этой самой камере. Но они не сдались, и уверены в том, что я тоже все смогу выдержать. И они гордятся мной.
А еще иногда наведывался тот маг, которого я видел в подвале, для того чтобы меня подлечить. Форсез не желал расставаться со своей игрушкой, потому не мог позволить ей сломаться раньше времени.
Собственно, только благодаря этому магу я и смог на своих ногах пройти по коридору в тот день, когда невероятно расстроенный Виктор сообщил мне:
– Все, фон Рут, кончились спокойные деньки. Проклятый молокосос, как он только умудрился столько власти себе забрать? Эх, тебя бы с собой прихватить, столько всего задуманного не успел испытать на твоей тушке. Но – нельзя. Ты везучий, вдруг улизнешь, лови потом снова. Да и народу надо напомнить, что такое Орден Истины, а то всякие разговоры пошли.
«Молокосос» – это, должно быть, он о принце Айгоне. Ну а остальное – уже обо мне. Стало быть, сейчас казнить поведут.
Может, оно и к лучшему. Живым мне отсюда не выбраться, да и осталось от меня прежнего куда меньше, чем раньше. Заживляй не заживляй, но четыре пальца обратно не приделаешь, большинство зубов, что Форсез по одному клещами тащил, в рот не вставишь, и кое-каким другим частям тела тоже досталось. Виктор знатно надо мной поработал, следует отдать ему должное.
Да и не страшно умирать. Рози и Люсиль на свободе и не пойманы, это я теперь наверняка знаю. Вот это – главное. А остальное… Все равно этого урода пришибут, не сейчас, так после, а других желаний у меня нет. Не осталось.
На улице, когда я на нее вышел, громыхая цепями, в которые меня заковали, был белый день. Не просто белый – солнечный! Я так давно не видел солнце. Сначала тучи стояли, потом – камера с четырьмя стенами. Как-то раньше не задумывался даже о том, какое счастье просто смотреть на солнце и чувствовать на своей коже его холодные зимние лучи.
– Свихнулся, – шепнул один чернец из тех, что меня сопровождали, другому. – Его на костер везут, а он – лыбится!
– Тебя бы так неделю покромсали, ты бы тоже умом тронулся!
Неделю? Всего неделя прошла? Надо же! Мне показалось, что куда больше времени миновало.
– Надеюсь, ты не поедешь со мной, Виктор? – спросил я у Форсеза, который с мрачным видом вышагивал рядом. – Неохота твою рожу созерцать по дороге к костру. Считай это моим последним желанием.
– Все только для тебя, фон Рут, – проскрипел тот. – Но не строй иллюзий. Именно я стану последним, что ты увидишь в жизни, как и было обещано.
– Жизнь задалась, ее финал – нет, – вздохнул я. – О, а вот и экипаж!
Правильно сделали, что карету подали. Хоть до площади рукой подать, но я бы даже такое расстояние на своих двоих не прошел. Все болит, да еще цепи эти тяжеленные… А тащить меня никто не стал бы. Да и унизительно это. Хочу сам на костер взойти, как когда-то мои друзья.
Толпа собралась большая, как и тогда, другой зимой. Только в прошлый раз я среди людей находился, а теперь вот, шел по помосту к столбу, вокруг которого были аккуратно разложены поленья и валежник.
Ай, как глупо вышло! Кто же знал, что у вора такой сынок вырос, который папашу заложит? Просто не повезло, выходит.
– Время, – шепнула Рози и, картинно изогнувшись, вытянула свою правую руку вперед.
Я, отстав от нее на мгновение, пустил в ход проверенные «ножи крови». Убить я его, скорее всего, не убью, но хоть попробую. Главное – привлечь внимание к себе.
С этой задачей я справился на отлично. Внимание привлек, да еще какое! Сопровождаемое дружным смехом.
– Не получилось? – под хохот чернецов осведомился у меня Форсез. – Давайте еще раз попробуйте. А вдруг выйдет!
– Я же говорила – что-то тут не так, – пробормотала Рози, обводя взглядом стены.
– Все тут не так, де Фюрьи, – отсмеявшись, произнес Виктор. – Точнее – все как раз так, как и должно быть. Наша резиденция куда новее, чем этот подвал. Ее ставили на старый фундамент. Раньше строили не в пример лучше, чем сейчас, да и экономия немалая.
– А до того тут стоял храм, – качнула головой Рози, как видно, вспомнив слова Зорго. – Не знаешь, кому он был посвящен?
– Знаю, – хлопнул себя по бедрам ладонями Форсез. – Знаю! Айдагу-Правдолюбцу!
– Не наша сегодня ночь, – сообщила мне Рози. – Совсем не наша.
Айдаг-Правдолюбец был не самым известным и не самым почитаемым божеством в Рагеллоне. Он не помогал в ратных делах, не приводил тучи в засуху к полям, не излечивал раны. Он всего лишь покровительствовал тем, кто искал правду или защиту от несправедливости. В совсем старые времена в его храмах знатные господа частенько решали судебные споры, и их результат признавался окончательным обеими сторонами. Почему? Да потому, что в этих стенах клеветник или лжесвидетель немедленно начинал испытывать жуткие боли. А еще тут магия совершенно не действовала, невозможно было человека зачаровать для того, чтобы он показал то, чего на самом деле не видел.
Хотя в нашем случае это небесспорно. Мы пришли спасать ребенка, а Правдолюбец, выходит, на стороне того, кто эту кроху убить хочет. Вот и верь в богов и их доброту: один из них только что лишил нас единственного преимущества. Этот подвал и вся территория на пятьдесят шагов за ним защищены от любой магии.
– Очень смешно, – заверил нас Форсез. – Нет, правда! Видели бы вы сейчас себя!
Он снова расхохотался, если, конечно, этот звук можно было назвать смехом. Ему было очень весело, как, впрочем, и его людям.
Потому, собственно, Агриппа и выиграл те самые несколько секунд, которых при другом раскладе у него могло и не быть. Веселящиеся чернецы не сразу смекнули, почему двое из них вдруг стали оседать на пол и что это за черная тень выхватила сверток с ребенком и метнулась к выкормышам давно помершего мага.
Ох, как заорал Форсез, мигом прекративший смеяться!
– Взять! – надсаживая и без того истерзанную глотку, приказал он. – Живо!
Но этих самых секунд хватило на то, чтобы Агриппа сунул ребенка Рози и толкнул ее к выходу в тоннели, а мне – на то, чтобы крикнуть ему:
– Ты с ней! Она не дойдет сама! И там могут ждать.
Он все понял так, как надо, и не стал спорить, как это бы сделал тот же Карл. Мой приемный отец на самом деле ориентировался в кривых подземных ходах куда лучше, чем мы. И при встрече с засадой, которая, несомненно, там была оставлена Форсезом на тот случай, если нам вдруг улыбнется удача, толку от него точно будет побольше, чем от меня или даже Эль Гракха.
Да и из города он наших друзей вывести сможет, хоть бы даже через сточные тоннели, как тогда, зимой. Я-то там сразу заплутаю, а он – нет.
– За нами не возвращайтесь, мы уже мертвы! – гаркнул Эль Гракх, вставая со мной плечом к плечу, и добавил чуть тише, только для меня: – Правда, напоследок еще успеем порезвиться!
Форсез, конечно, сволочь. Но умная сволочь, не отнимешь. Виктор нагнал сюда не самых умелых, зато очень массивных служителей Ордена. Самых первых мы прикончили быстро, у нас был простор для боя, а потом нас просто стали прижимать к стенам там, где не было возможности развернуться. А мы, как могли, не давали им подойти к проему в стене, выигрывая минуты для тех, кто сейчас бежал по тоннелям. Это все, что нам оставалось.
Какое-то время я ощущал плечо пантарийца, пока рубил и резал налитые жиром тела чернецов, но потом понял, что его рядом нет. А следом за этим на мой затылок обрушился удар, и пришла темнота…
Сознание возвращалось ко мне частями. Сначала я услышал голос все того же Форсеза, приказавший кому-то:
– Еще на него плесни!
Речь, как оказалось, шла о воде, которой меня немедленно окатили. Тут я наконец открыл заплывшие глаза.
После пришла боль. И голова после удара гудела, и ребра, по которым, похоже, крепко потоптались, ныли неслабо.
А еще руки-ноги здорово болели – так, что аж мышцы трещали. Но оно и не странно – я был привязан к железной решетке, причем тот, кто мной занимался, свою работу знал. Пошевелиться никакой возможности не имелось, а кожа от натяжения чуть не лопалась.
– Ты снова с нами, фон Рут? – дружелюбно заметил Форсез. – Вот и славно!
– Где Эль? – просипел я и попробовал покрутить головой. – Что-то его не видать.
Камера была большая, но кроме меня, Виктора и еще пары чернецов тут в самом деле никого не было.
– Погорячился кое-кто, – скривил губы Форсез. – Перестарался. Пантариец получше тебя со сталью управлялся, много наших подранил, вот эти идиоты его и прибили. Одно месиво от твоего приятеля осталось, непонятно, где голова, где живот. Идиоты!
Я раздвинул губы в улыбке. Применительно к данной ситуации смерть была куда лучшим выходом, чем жизнь. Реван Эль Гракх напоследок показал этому уроду огромную фигу, и это очень здорово!
– Ты особо-то не веселись, – посоветовал мне Форсез. – Да, этот выкрутился. Но вас, если ты забыл, в подвале куда побольше было. И остальным так, как ему, не повезло.
Врет? Или не врет?
– Знакомые вещички? – Форсез взял со стола, придвинутого к стене, шпагу в ножнах и сунул мне под нос. – А?
Клинок Агриппы. Это точно, я его оружие хорошо помню.
– Узнал, – прошипел Виктор. – Да-да, именно. Кстати, кем тебе этот старик приходится? Я ведь его вспомнил, он при Гае Петрониусе состоял, а теперь с вами околачивается. Как так? Почему он в подвал полез, ему-то зачем это надо? Я думал, он просто вас с вором свел, вот и все, а тут вон чего вышло.
– Всякое в жизни бывает, – выдавил из себя я. – Она, знаешь ли, на редкость разнообразна. Да ты у него самого спроси, чего проще?
– Спросил, – быстро ответил Форсез. – И он мне много чего порассказал. Просто хочу сверить ваши показания, чтобы понять, кто врет.
Вот тут уже я расхохотался, даже несмотря на то, что смех причинял мне нешуточную боль, как, впрочем, и любое другое движение.
Чернецы, находящиеся в камере, посмотрели на меня как на умалишенного. Как видно, нечасто местные посетители веселились от души.
– Что не так? – поинтересовался у меня Виктор. – Поясни.
– Этот человек сам мог развязать язык кому угодно, – смех сменился кашлем, который я усиленно пытался задавить, потому что боль становилась нестерпимой. – Но заставить его говорить не смог бы никто, ни один из твоих заплечных мастеров, как бы хороши они ни были. Агриппа для этого слишком упрям.
– Хорошо, этот ход за тобой. – Шпага брякнула о стол. – И все-таки – кем этот человек тебе приходился? Интересно ведь.
– Отцом, – не стал скрывать правду я, все равно она Агриппе уже не повредит. – Как он умер?
– В бою, – покачался на носках сапог Форсез. – Пятнадцать человек положил, скотина. Хорошо хоть двое арбалеты догадались прихватить. Так он с четырьмя болтами в груди еще троих зарубить успел! Благо, что пятый болт ему в лоб всадить додумались, только после этого и свалился. Мне бы таких, как он, хотя бы пяток… Так нет же, одни идиоты кругом!
Агриппа никогда бы не оставил Рози. А если это и случилось, то только потому, что он дал ей время уйти от погони подальше.
Опять же – ни слова о том, что в ход пошла магия, а де Фюрьи просто так, без боя, сдаваться не станет. Полста шагов от подвала они точно успели пробежать, так что…
Вот только Форсез про это правду мне точно не скажет. Ему важно меня сломать, насладиться моей слабостью. А Рози и ребенок тут лучшие аргументы.
– Вот и выходит, Виктор, что вся твоя победа только в том, что ты одного меня сцапал, – по возможности насмешливо сказал Форсезу я. – Велика заслуга! Остальные от тебя улизнули. Кто за Грань, кто куда подальше из этого города. А за его стенами ты букашка, нет у тебя там никакой власти. А скоро и весь ваш Орден станет пылью.
– Хитер, – из-под капюшона послышалось кхеканье. – Нет, фон Рут, и не надейся. Твоя подружка – вон там, за стеной, и сейчас над ней работают очень хорошие мастера. Вернее – на ней. По очереди, один за другим. Как именно – рассказать?
Хорошо, что у меня лоб и так в испарине. А если он на самом деле не врет? Если Рози там, и ее сейчас…
Нет, не может быть. Он бы тогда двери распахнул, чтобы я все слышал, чтобы мне как можно хуже было. А это только слова, и не более.
– Ну, ты подумай о том, как сейчас хорошо твоей любимой, а я пока немного развлекусь, – забрякали какие-то железки, которые он перебирал на столе. – Давно об этом мечтал. Начать, правда, хотел с твоего дружка Монброна, да тот меня обманул, раньше времени сдох. Сдох, сдох, можешь ничего мне не говорить. Он бы и полумертвый с вами в подземелье поперся. Раз его не было, то, выходит, кто-то меня опередил, что ужасно обидно! Так. Начнем, пожалуй, с ноготков на левой руке.
Боль, когда ее очень много, в какой-то момент перестает быть таковой. У тела есть предел терпения, и когда он исчерпан, сознание милосердно гаснет.
Собственно, все мое существование в последующие дни… Хотя нет, вернее сказать – в последующее время. Сколько прошло дней с того момента, как я попал в этот подвал, я понятия не имел. Для меня существовало только оно – время, делящееся на пытки и беспамятство. Третьего дано не было.
А еще как-то раз ко мне пришли Луиза и Робер. Не знаю, бред ли это был, или их тени в самом деле пожаловали из небытия, чтобы меня поддержать, но видел я их очень ясно. Слов разобрать не смог, но понял одно – им тут пришлось очень лихо. Прямо здесь, в этой самой камере. Но они не сдались, и уверены в том, что я тоже все смогу выдержать. И они гордятся мной.
А еще иногда наведывался тот маг, которого я видел в подвале, для того чтобы меня подлечить. Форсез не желал расставаться со своей игрушкой, потому не мог позволить ей сломаться раньше времени.
Собственно, только благодаря этому магу я и смог на своих ногах пройти по коридору в тот день, когда невероятно расстроенный Виктор сообщил мне:
– Все, фон Рут, кончились спокойные деньки. Проклятый молокосос, как он только умудрился столько власти себе забрать? Эх, тебя бы с собой прихватить, столько всего задуманного не успел испытать на твоей тушке. Но – нельзя. Ты везучий, вдруг улизнешь, лови потом снова. Да и народу надо напомнить, что такое Орден Истины, а то всякие разговоры пошли.
«Молокосос» – это, должно быть, он о принце Айгоне. Ну а остальное – уже обо мне. Стало быть, сейчас казнить поведут.
Может, оно и к лучшему. Живым мне отсюда не выбраться, да и осталось от меня прежнего куда меньше, чем раньше. Заживляй не заживляй, но четыре пальца обратно не приделаешь, большинство зубов, что Форсез по одному клещами тащил, в рот не вставишь, и кое-каким другим частям тела тоже досталось. Виктор знатно надо мной поработал, следует отдать ему должное.
Да и не страшно умирать. Рози и Люсиль на свободе и не пойманы, это я теперь наверняка знаю. Вот это – главное. А остальное… Все равно этого урода пришибут, не сейчас, так после, а других желаний у меня нет. Не осталось.
На улице, когда я на нее вышел, громыхая цепями, в которые меня заковали, был белый день. Не просто белый – солнечный! Я так давно не видел солнце. Сначала тучи стояли, потом – камера с четырьмя стенами. Как-то раньше не задумывался даже о том, какое счастье просто смотреть на солнце и чувствовать на своей коже его холодные зимние лучи.
– Свихнулся, – шепнул один чернец из тех, что меня сопровождали, другому. – Его на костер везут, а он – лыбится!
– Тебя бы так неделю покромсали, ты бы тоже умом тронулся!
Неделю? Всего неделя прошла? Надо же! Мне показалось, что куда больше времени миновало.
– Надеюсь, ты не поедешь со мной, Виктор? – спросил я у Форсеза, который с мрачным видом вышагивал рядом. – Неохота твою рожу созерцать по дороге к костру. Считай это моим последним желанием.
– Все только для тебя, фон Рут, – проскрипел тот. – Но не строй иллюзий. Именно я стану последним, что ты увидишь в жизни, как и было обещано.
– Жизнь задалась, ее финал – нет, – вздохнул я. – О, а вот и экипаж!
Правильно сделали, что карету подали. Хоть до площади рукой подать, но я бы даже такое расстояние на своих двоих не прошел. Все болит, да еще цепи эти тяжеленные… А тащить меня никто не стал бы. Да и унизительно это. Хочу сам на костер взойти, как когда-то мои друзья.
Толпа собралась большая, как и тогда, другой зимой. Только в прошлый раз я среди людей находился, а теперь вот, шел по помосту к столбу, вокруг которого были аккуратно разложены поленья и валежник.