Снежить

– Мальчик.

Этот незатейливый диалог каким-то невероятным образом помог им собраться и вырваться из снежной бури в реальный мир. Они даже Ника смогли с собой прихватить. Получилось.

А в реальном мире уже налаживалась жизнь. Эрхан, прихватив карабин, ушел в разведку, а Мишаня и еще один парень под руководством Никодимыча прилаживали на место сорванную с петель дверь. Прилаживали, но всем было ясно, что еще одной такой атаки дверь не выдержит, и нужно что-то делать, что-то менять в системе безопасности метеостанции, потому что нет тут больше никакой безопасности. Зато есть полдюжины прекрасных экземпляров, с которыми и селфи можно сделать, и видос эпический запилить.

Женщины хлопотали у плиты. После пережитого все хотели есть и горячего. А еще чего-нибудь покрепче, чтобы забыть и забыться. По глазам Эдика было видно, что эта вахта для него станет последней. Эдика никто не осуждал. Возможно, когда придет время принимать решение, метеостанцию навсегда покинет не только Эдик.

В то время как женщины хлопотали у плиты, Тара возилась с Диком. Порванный медведем бок уже не кровоточил, наспех наложенная Черновым повязка лишь чуть-чуть пропиталась кровью, но пес вел себя беспокойно, огрызался на Тару и норовил цапнуть ее за руку.

– Чует медведя, – сказала Тара, не оборачиваясь. Наверное, сама она тоже спиной чуяла взгляд Волкова. – Кстати, спасибо.

Ее «спасибо» получилось каким-то снисходительным, словно она делала ему одолжение, принимая ненужную, навязанную помощь. Словно она сама врукопашную справилась бы с белым медведем, а он – идиот такой! – ей в этом помешал.

– На здоровье, – бросил Волков в стриженый затылок. – Не боитесь вот так… в одиночку?

Мог и не спрашивать, но любопытство одолело, захотелось понять, что толкает людей на такое безрассудство.

Тара обернулась. Взгляд ее был насмешливым.

– Я? – спросила она со снисходительной усмешкой. – Я в тундре родилась, полжизни моей прошло в стойбищах, среди оленеводов и охотников. Там, где такой, как ты… – она спокойно, без всяких прелюдий перешла на «ты», – где такой, как ты, – продолжила с нажимом, – и пяти минут не выживет, я почувствую лишь легкое неудобство.

Почувствовала она неудобство. А медведя что-то не почувствовала. Где бы она сейчас была, если бы не они с Эрханом? Но спрашивать Волков не стал, не в его правилах обижать женщин. Пусть даже женщина эта сама кого хочешь обидит.

– Раньше, по молодости, – Тара усмехнулась, словно бы сейчас она была уже древней старухой, а не женщиной в расцвете сил, – я на нартах носилась. – Она небрежно потрепала Дика по холке, и тот снова оскалился. – Вот такие клыкастые у меня были в упряжке. И ездовой зверь, и друг, и еда в случае особой необходимости.

Присевший рядом с Волковым Блэк тоже оскалился и зарычал на Тару. Ясное дело, обиделся за весь собачий род. А Тара продолжала как ни в чем не бывало:

– Это уже потом до нас прогресс дошел: спутники, связь, снегоходы и прочая дребедень, а тогда все по правилам, как предки учили. Некоторые до сих пор так живут, не признают этот ваш прогресс.

– Но ты признаешь? – спросил Волков многозначительно и так же многозначительно посмотрел на ее прислоненное к стене ружье.

Она ничего не ответила, лишь пожала плечами. Он уже хотел отойти, когда Тара вдруг спросила:

– Вы в Хивус?

Волков кивнул.

– Когда?

– Сегодня утром.

– Я с вами. – Она не спрашивала и не просила, она констатировала факт. – Мне тоже нужно в Хивус.

Подошел Гальяно, в руке его была камера, наверное, планировал взять интервью у чудом спасенной из лап медведя туземки. Не вышло.

– Меня не снимай, – сказала Тара таким тоном, что сразу стало понятно: спорить с ней бессмысленно.

– Мадам, это для истории… – Гальяно все-таки попытался.

– У нас с вами разные истории. – Тара отвернулась, давая понять, что разговор закончен.

– Один вопрос, мадам! – не сдавался Гальяно. – Тара – это ваше настоящее имя?

– Тара – это имя, которое способно воспринять ухо такого, как ты. – В сиплом голосе послышалась насмешка.

– А настоящее?

– А настоящее тебе незачем знать, мальчик.

Волков с Гальяно переглянулись. Резвая им попалась тетенька, такой палец в рот не клади. Брать ее с собой в экспедицию не хотелось, но и бросать на станции было как-то невежливо.





Веселов




Вот это славная выдалась ночка! Будет что вспомнить на старости лет! Будет чем внуков удивить! Пока все на станции возились с Волчком и Тарой, Веселов напросился в помощники к Эрхану. В крови все еще кипел адреналин, хотелось приключений и медведя. А то все успели с медведями повоевать, кроме него. Ему не досталось даже ракетницы. Хорошо Чернову, вон как табуреткой махался, на века вошел в историю, как берсерк, заваливший табуреткой белого медведя. Или войдет. А он, Веселов, что оставит для истории?

Эрхан на просьбу отреагировал со свойственным ему флегматизмом.


– Скажу бежать – беги! И чтобы никаких мне геройств. Уяснил?

– Уяснил. – На самом деле бежать Веселов никуда не собирался, ни при каких обстоятельствах, но станешь артачиться, Эрхан уйдет на разведку один. Жди потом свой звездный час еще сто лет.

Несмотря на то, что наручные часы уже показывали половину восьмого утра, снаружи царила тьма, которую лишь слегка разгонял свет от немногочисленных фонарей. Эрхан двигался одновременно осторожно и уверенно, и Веселову вдруг некстати подумалось, что проводник взял его с собой лишь потому, что понимал – самое опасное позади, ничего интересного они больше не найдут. А и ладно! Все равно нужно проветриться, прочистить мозги после всего этого ночного дурдома.

Они медленно обходили рабочий корпус, когда идущий впереди Эрхан замер. Веселов едва не налетел на его застывшую фигуру, затормозил в самый последний момент.

– Что? – спросил так тихо, что и сам себя не услышал, но Эрхан ответил:

– Волки.

– Волки?

– Слышишь?

Чтобы услышать, Веселов сдернул с головы и капюшон, и шапку, в уши тут же мертвой хваткой вцепился мороз. Жаль только, отмороженные уши будут бесполезной жертвой, потому что он так ничего и не услышал. Далеко ему, видать, до чутких северных народов.

– Где? – спросил он все так же шепотом и на всякий случай надел шапку.

– Близко. – Эрхан вскинул карабин. – Держись рядом.

Веселов снова прислушался, но не услышал ровным счетом ничего, кроме потрескивания снега под ногами. А Эрхан уже двинулся вперед, поманил за собой. Сейчас еще, чего доброго, крикнет: «Беги!»

Волки стояли на размытой границе между светом и тьмой, серые тени на фоне полыхающего разноцветьем неба. Стая была большая, Веселов насчитал два десятка. Отчего-то подумалось, что их старый знакомец тоже здесь, притаился в темноте, щурит желтые глаза. А еще подумалось, что если волки решат напасть, ни он, ни Эрхан до жилого корпуса не добегут. Хана обоим…

Вот только Эрхан бежать не собирался, у Эрхана были свои планы и свои счеты. Он прицелился и выстрелил. Одна из теней рухнула на снег, остальные бросились врассыпную, растворились в темноте. А могли ведь и напасть! Точно так же, как до этого напали на метеостанцию медведи.

– Или держись рядом, или возвращайся, – велел Эрхан, не оборачиваясь. Сам он уже двигался по направлению к лежащему на снегу медведю, тому самому, который едва не порвал Волчка и Тару, к самому большому.

Для Эрхана убитый медведь был законной добычей: мех, жир, клыки, когти. Думать об этом не хотелось, а вот посмотреть на хищника вблизи, наоборот, очень даже хотелось. Именно на этого хищника. Остальные, по крайней мере, те два, что вломились в жилой корпус, Веселова не впечатлили. Или он просто не успел впечатлиться, потому что Никодимыч сработал четко, и убитых зверей быстро перетащили из дома в сарай. Наверное, они тоже считались добычей. Может, Никодимыча, а может, общей. Но вожака, самого сильного, самого страшного, Эрхан отдавать не собирался. Это было видно по его решительно сощуренным глазам, по нетерпению, с которым он стрелял в волчью стаю. Добыча! Побежденный в бою враг.

Очутившись рядом с медведем, Эрхан, кажется, позабыл об осторожности, даже по сторонам перестал смотреть. Веселов смотрел за двоих, но и на медведя тоже поглядывал. Он был не просто большой, а огромный. Когти длиннее его, Веселова, пальцев. Что уже говорить про клыки! Эрхан как раз и занимался изучением клыков, бормотал что-то себе под нос, довольно прицокивал языком, а потом вдруг замер, застыл, как парализованный. Веселов уже было испугался, что Эрхан снова увидел волков. Оказалось, Эрхан увидел другое, гораздо более безопасное, хоть и странное.

На шее зверя в просветах белой свалявшейся шерсти виднелось что-то темное. Веселов сунулся посмотреть и тоже замер. Это темное оказалось веревкой в палец толщиной, сплетенной, кажется, из кожаных ремешков. На ней, словно бусины на леске, были нанизаны вырезанные из кости фигурки: волки, олени, лисы, человечки. Человечки с просверленными головами выглядели особенно странными. Или страшными? А еще странным был сам факт наличия на шее дикого зверя вот такого ожерелья. Или ошейника? Хотел бы он посмотреть на человека, который отважился приручить такого монстра.

– Что это? – спросил он у Эрхана шепотом, но тот ничего не ответил, кажется, даже не услышал вопроса. Вместо этого проводник суетливым каким-то движением вытер руки о штанины и попятился от мертвого зверя. Сам попятился и Веселова за собой потянул. А Веселову уходить не хотелось, Веселову хотелось подойти к медведю поближе, в подробностях разглядеть ошейник с фигурками. Если получится, сфотографировать, а еще лучше срезать.

Может, Эрхан и был великим охотником, способным с одного выстрела завалить полярного медведя, но Веселов моложе и крепче. Он повел плечом, высвобождаясь из захвата, шагнул к зверю, на ходу доставая из ножен нож. Вот и пригодилась покупка, спонтанно сделанная в охотничьем магазине накануне отлета. Эрхан не успел сказать ни слова, как острое лезвие рассекло веревку. Веселов подхватил заскользивший вниз по шерсти ошейник, опасаясь, что фигурки могут соскользнуть, и тогда уже ищи-свищи их в этом снегу. Фигурки не заскользили, каждая из них фиксировалась узелком, каждая из них норовила улечься в ладонь Веселова, улечься и оцарапать до крови. Впрочем, нет, до крови его оцарапал вот этот костяной человечек, воинственно вскинувший вверх руку с крошечным ножом. Вот ножиком и поцарапал. Но это ведь такая мелочь! Особенно, если вспомнить, с чьей шеи снят этот удивительный ошейник.

Веселов все еще любовался фигурками, когда кто-то с силой толкнул его в спину. От неожиданности он покачнулся и рухнул в сугроб, инстинктивно до боли сжимая пальцы, чтобы не выронить ошейник.

Не выронил. Ткнулся мордой в колючий снег, едва не задохнулся от холода, но пальцы так и не разжал, словно бы от этого зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Не трогай! – заорал ему в ухо Эрхан. – Не прикасайся!

Поздно. Он уже и потрогал, и себе забрал. Веревка с фигурками теперь – его охотничий трофей. Медведя пусть забирает Эрхан, а ошейник он никому ни за что не отдаст.

Выбравшись из сугроба и легонько оттолкнув наскакивающего на него Эрхана, Веселов замотал головой, потер онемевшее от холода лицо, сказал:

– Ему эта штука больше не понадобится, а мне на память.

– Эта штука… – Эрхан застонал, попятился теперь уже от него, словно бы он только что заразился бубонной чумой или еще какой холерой и представлял для окружающих смертельную опасность. – Что ты наделал, парень? – Во взгляде его была жалость. Так смотрят на обреченного на смерть, когда точно знают, что дни его сочтены и помочь ему ничем нельзя.

– Медведя можешь забрать себе, – разрешил Веселов. – А ошейник останется у меня, повешу над кроватью, когда вернусь в Москву, буду вспоминать…

Ему не дали договорить. Четко, почти по слогам Эрхан произнес:

– Ты не вернешься в Москву, мальчик. Не стоило трогать тынзян. Только не этот.

Тынзян? Веселов нахмурился, припоминая. Перед экспедицией он готовился, просматривал видео, изучал материалы, касающиеся Севера. Тынзян там тоже упоминался. Сплетенное из шкур оленя лассо, длинная веревка, которую умельцы могли метнуть аж на двадцать пять метров. Вот что такое тынзян. Про то, чтобы кто-то охотился таким образом на белых медведей, ни в видео, ни в статьях не рассказывалось, и тем более непонятен страх в глазах Эрхана. Самый настоящий священный ужас.

– Что не так с этим тынзяном? – спросил Веселов, перебрасывая аркан с ладони на ладонь. Очень ловко перебрасывая, как настоящий северный охотник.

Эрхан не ответил, лишь покачал головой, а в душу Веселова начало закрадываться беспокойство. Оно, конечно, всякие там суеверия и забобоны есть у любого народа. Это как разбить зеркало или бояться черной кошки. Стал бы Эрхан сторониться черной кошки, явись та вдруг перед ним посреди тундры? Не стал бы, потому что черная кошка для него – явление нетипичное и никакого сакрального смысла не несущее. Точно таким же явлением для Веселова был тынзян. Нет, все-таки он бы покривил душой, если бы сказал, что его совсем не интересует этот… аркан. Еще как интересует! Никогда раньше у него не было своей собственной особенной вещи. А тынзян особенный, для того, чтобы это понять, не нужны нравоучения Эрхана.

– И что не так с этим тынзяном? – Он ласково погладил костяную фигурку – туловище человеческое, голова лисья.

– Это шаманский тынзян. – Эрхан, кажется, даже боялся смотреть на аркан. – И тынзян шаманский, и зверь был его. Связь духов. Понимаешь?

Веселов не понимал, но история про шаманов и духов была занимательная. Тем ценнее для него теперь этот охотничий трофей.

– А ты эту связь оборвал. Спустил духа с поводка.