Смутные времена Лепрозория
Часть 39 из 98 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Смерть пришла, а Люциферы уже не было.
***
Раун еще раз проверил все пуговицы, крючки и запонки на белоснежной форме. Она казалась какой-то чужеродной. Но белый — цвет смерти. Раун не знал, почему.
— Если вам потребуется помощь, только кивните нам, — Семиазас поправлял точно такую же форму, что была на Рауне. Молодой херувим толкнул локтем брата, и тот согласно кивнул.
— Да, господин регент, мы с радостью вам поможем, ведь это наш долг, — Кайно коснулся пальцами императорской диадемы на голове и широко улыбнулся.
Мовницы и служанки вышли из комнаты императрицы, оставив дверь открытой.
На пустой кровати лежала Люцифера. В белом тонком платье, босая, с собранными в прическу волосами и, кажется, даже накрашена. У мертвых не бывает таких румяных щек и алых губ. Все четыре крыла были связаны лентами, чтобы не раскрывались.
Раун подошел ближе и, спрятав императрицу в крылья, как в кокон, взял на руки.
Невесомую.
Медленно перевел взгляд на ее лицо и сложенные на животе руки. До чего хрупким было тело, тонким, болезненным. Она умерла — и как будто в теле погасили пламя, питавшее его, и оно превратилось в то, кем на самом деле уже стало. Слабую старуху, вобравшую в свою судьбу столько горя, боли и страданий, что она даже была… счастлива.
— Каин, Семиазас, — позвал Раун, прижимая тело Люциферы к себе. — Думаю, я справлюсь, она очень легкая.
И молодые херувимы, так похожие друг на друга, кивнули и встали за его спиной.
Оставалось только донести Люциферу до храма и положить ее тело на алтарь перед Верховным шисаи. И Раун медленно пошел, считая про себя шаги — лишь бы не думать.
Он шел по пустым коридорам замка, по лестницам, площади. Мимо восстановленного золотого купола — будто солнца, мимо садов с лиловыми розами и яблонями.
Он вошел в храм Самсавеила и замер на пороге. Внутри не было свободного места, каждый уголок был занят. Высокие своды множили шепот и тихие всхлипы. И длинная тропа сквозь сидящих вела к алтарю — огромной плите из лилового кристалла. Верховный шисаи читал молитвы, обращаясь к богу, покинувшему свой Райский сад, ему вторила шисаи Химари, готовя нож и золотые часы, уже наполовину полные.
Раун донес тело Люциферы до алтаря и аккуратно, будто боясь разбудить, уложил. Поправил руки и крылья, укрыл ноги длинным полом платья. И попятился вместе с херувимами.
Он не слушал, как молился Верховный шисаи, он не слышал его речей. Он только смотрел, оцепенев. И вроде сотни раз видел, но почему-то сейчас это казалось чем-то совершенно иным.
Хайме склонился над Люциферой и занес ритуальный нож над ее солнечным сплетением.
Вот сейчас он коснется ее, и она встрепенется, спрыгнет с алтаря, отберет у императора меч и будет выяснять, почему Хайме ее ранил.
Нож вошел в плоть, рассекая ее. Хайме достал изнутри сердце и перерезал артерии и вены, связывающие его с телом. Окунул в священные воды и, вынув сердце, целиком состоящее из кристалла — лиловое, прозрачное — опустил его в жернова и провернул несколько раз, пока хруст осколков не стал едва слышным.
Кристальную пыль сердца ссыпали в часы, и она медленно заструилась вниз, к другой такой же пыли, смешиваясь с ней воедино. Химари закрыла стеклянную крышечку и защелкнула верхнюю часть часов с выгравированным именем.
Хайме махнул рукой, подзывая снова, но Раун медлил, смотря, как сыплется песок сердца императрицы. Кайно и Семиазас вместо него подняли тело Люциферы и отнесли на съедение амфисбенам.
Раун не помнил, как закончился ритуал похорон. Не помнил, как опустел храм. Только дружеское похлопывание Хайме по плечу вывели его из забытья на мгновение — он коротко кивнул, прощаясь, и снова погрузился в себя.
Часы заканчивали свой ход, Раун переворачивал их и снова смотрел. Ему казалось, что в шепоте сердца он слышит ее слова, но не может их разобрать.
Взяв часы на руки, он провел пальцем по выгравированному имени — «Изабель». Перевернул часы другой стороной и погладил вторую точно такую же надпись — «Люцифера».
#17. Когда-нибудь мы снова станем им
Полы шатра распахнулись, Тайгон бесшумно ступил на волчью шкуру у самого входа и покрутил головой. Он ожидал увидеть брата в постели, но тот сидел возле шкафа и раскапывал густую жидкость янтарного цвета на медовые конфеты, сложенные на блюде.
— Там целая толпа ждет тебя, — Тайгон подошел и, взяв со стола откупоренную бутылку, втянул носом слабый аромат. Аконит, сильно концентрированный, пары капель хватит, чтобы убить кого угодно. — Чем ты занимаешься?
— Нож Верховного шисаи пропал, — пробурчал Райга, укладывая на блюдо единственную неядовитую медовую конфету. — А из всех методов обнаружения шисаи я знаю только этот.
— Еще есть с пустыми кристаллами — они сами впитывают энергию Самсавеила, если оказываются в руках шисаи, — Тайгон закупорил бутылку и вернул на пустующую полку шкафа.
— Точно! — просиял Райга и махнул рукой в сторону тяжелых сундуков с личными вещами. — Возьми там парочку.
— Меня беспокоит то, что мы можем потратить несколько дней на проверку всех пришедших… — вздохнул Тайгон.
— А меня беспокоит то, что нож, всегда висящий у меня на поясе, куда-то испарился, — Райга дернул губой, оголяя звериные клыки. — И я отказываюсь верить в совпадения и случайности.
***
Самсавеил, приняв из рук рыжеволосой шисаи миску с горячим супом, осторожно его понюхал. Заячьи потроха, мясо перепелов, сдобренные травами, в сочетание с вареной репой и другими кореньями, будили довольно странные чувства.
Он неспешно отхлебнул и, когда горячий бульон разлился по желудку, невольно улыбнулся и зажмурился от удовольствия. Было в этом что-то первобытное, забытое. Самсавеил не помнил, когда в последний раз ел что-то подобное. В своем пути длиною в несколько десятилетий он практически не питался. Зачем бессмертному пища, ведь смерть от голода не грозит. Все, что он делал — наблюдал, выжидая подходящий момент, создавая этот подходящий момент. И вот он настал, но почему-то в памяти всплывала не Ева и не план по ее воскрешению, нет… В памяти всплывали столетия таких же простых путешествий, как когда-то очень давно. Так давно, что помнят разве что камни.
Тогда даже кошки жили лишь одну жизнь, как и все.
Тогда Самсавеил ходил по острову, который еще не был Лепрозорием, говорил с людьми, впитывал их знания и особенную мудрость, искал Еву, искал себя самого.
Тогда он наткнулся на Кота, или же Кот — наткнулся на него.
Это был странный Кот, только увидев шестикрылого серафима, он поклонился ему и от всей своей кошачьей души поблагодарил. Он был так искренне благодарен Самсавеилу за то, что родился Котом и может быстро бегать, слышать огромный спектр звуков и чуять больше, чем многие другие. А еще он хотел научиться управлять тем, что пропитывало весь остров и воздух под ним насквозь — энергией, текущей из могильного камня Евы с ее сердцем в черепе ее ребенка.
Как он назвал его? «Райский сад»?!
Самсавеил отправил его садовничать в этом «саду», лишь бы не слышать.
Через годы Кот вернулся. С яблоком. Лиловым, прозрачным — внутри было видно черные семечки. И на глазах Самсавеила с рук Кота полилась чистая энергия Евы — водой.
И этот Кот поклонился снова, благодаря Самсавеила за обучение. Ведь он положил череп и сердце в ларец и создал возле них сад с озером из священных вод на том же самом месте. И эта сила ему покорилась, приняв как своего. Теперь он знал, в чем смысл его жизни, и был бесконечно счастлив.
— В следующей жизни быть тебе черным Вороном. И ты никогда не вспомнишь о «смысле» своей жизни. Будешь искать его и не найдешь.
Кот улыбнулся — это должно быть увлекательно, и хорошо, что его жизнь на исходе.
— И жить тебе и всем кошкам по девять жизней, променяв смысл своих жизней на служение Мне.
Но Кот был благодарен и за это… Как счастлив он был, как радовался, как благословлял свое проклятие…
Нашел ли ты смысл, Кот, ставший Вороном?
Самсавеил расхохотался, едва не выплеснув содержимое миски на одежду и свои черные кошачьи лапы.
***
Раун медленно вошел в Райский сад, который приветливо встретил его шорохом листвы.
Закрыл глаза, втянул носом аромат священных яблок и воды.
Да, это определенно лучшее место для последних дней своей жизни. Раун чувствовал приближающуюся смерть нутром, всем своим естеством.
— Умирать не страшно, — он шумно выдохнул и сжал кулаки до боли. — Пока ты живешь — смерти нет. Когда приходит время смерти — тебя уже нет.
Но кто такой, этот «я»?
Раун затворил за собой тяжелую дверь Райского сада и прошел к озеру.
От Самсавеила здесь остались только прикованные к своду крылья, да и только. Шумно плескалась вода, лаская берег и срываясь водопадом в самом дальнем краю. Императрица говорила, что там внутри сердце Евы, именно оно дает столько священных вод. Как будто сердце истекает кровью. Бесконечно долго. Бесконечно много.
Раун сел на берегу, прислонившись к яблоне, и коснулся рукой глади воды. Старая рана напомнила о себе холодом поперек ладони. Но это ощущение тут же прошло, словно было создано с одной лишь целью — напомнить ему о прошлом.
Судьбы творятся руками. Нашими собственными и совершенно чужими. Ты можешь даже не знать, что изменил ход истории, а просто сделать это — не ведая. А можешь, наоборот, вершить свою судьбу намеренно.
Такие, как Люцифера, вершат свою судьбу сами. Вся их судьба — быть героями, примерами для подражания, кумирами. И они эту ношу несут так, будто никакой иной им не может быть уготовано.
Вокруг таких всегда есть кто-то еще, как возле Люциферы были Лион и Алиса. Опора и поддержка. Узы любви и дружбы.
Когда умирают такие, как они, на их место встают другие. Точно такие же. Герои.
Кто займет их место теперь? Кайно, Семиазас и Азура? Тора, Райга и Тайгон?
Время идет по спирали, история закручивается в спираль. Как будто колесо судьбы делает новый оборот, прокатываясь по судьбам всем своим чудовищным весом мироздания. Кто-то должен будет повторить прошлый оборот, дополнив его, усложнив своим собственным «Я».
Каждый вносит в эти жернова судеб свое сердце сам. Жернов проворачивается, и песок нашей жизни ссыпается в часы. Время сыплется дальше.
А что на алтарь этой жизни положил сам Раун? Свою жизнь, свое сердце? Свой скромный вклад в виде безукоризненного исполнения приказов? Какова была его роль? Смысл его существования?
Неужели — просто быть марионеткой? Просто быть куклой в руках Самсавеила? Просто быть пешкой в игре, которую он может видеть лишь со своего скромного места этой самой пешки?
Для этой игры даже великие герои истории — просто фигурки на доске, не больше. Но кто-то же играет этими фигурками, кто-то же двигает их по полю! Кто-то же создал это поле и сами фигурки. Кто-то же создал того, кто играет фигурками в игры! Кто-то же… Что-то же… Создал ли?
***
Раун еще раз проверил все пуговицы, крючки и запонки на белоснежной форме. Она казалась какой-то чужеродной. Но белый — цвет смерти. Раун не знал, почему.
— Если вам потребуется помощь, только кивните нам, — Семиазас поправлял точно такую же форму, что была на Рауне. Молодой херувим толкнул локтем брата, и тот согласно кивнул.
— Да, господин регент, мы с радостью вам поможем, ведь это наш долг, — Кайно коснулся пальцами императорской диадемы на голове и широко улыбнулся.
Мовницы и служанки вышли из комнаты императрицы, оставив дверь открытой.
На пустой кровати лежала Люцифера. В белом тонком платье, босая, с собранными в прическу волосами и, кажется, даже накрашена. У мертвых не бывает таких румяных щек и алых губ. Все четыре крыла были связаны лентами, чтобы не раскрывались.
Раун подошел ближе и, спрятав императрицу в крылья, как в кокон, взял на руки.
Невесомую.
Медленно перевел взгляд на ее лицо и сложенные на животе руки. До чего хрупким было тело, тонким, болезненным. Она умерла — и как будто в теле погасили пламя, питавшее его, и оно превратилось в то, кем на самом деле уже стало. Слабую старуху, вобравшую в свою судьбу столько горя, боли и страданий, что она даже была… счастлива.
— Каин, Семиазас, — позвал Раун, прижимая тело Люциферы к себе. — Думаю, я справлюсь, она очень легкая.
И молодые херувимы, так похожие друг на друга, кивнули и встали за его спиной.
Оставалось только донести Люциферу до храма и положить ее тело на алтарь перед Верховным шисаи. И Раун медленно пошел, считая про себя шаги — лишь бы не думать.
Он шел по пустым коридорам замка, по лестницам, площади. Мимо восстановленного золотого купола — будто солнца, мимо садов с лиловыми розами и яблонями.
Он вошел в храм Самсавеила и замер на пороге. Внутри не было свободного места, каждый уголок был занят. Высокие своды множили шепот и тихие всхлипы. И длинная тропа сквозь сидящих вела к алтарю — огромной плите из лилового кристалла. Верховный шисаи читал молитвы, обращаясь к богу, покинувшему свой Райский сад, ему вторила шисаи Химари, готовя нож и золотые часы, уже наполовину полные.
Раун донес тело Люциферы до алтаря и аккуратно, будто боясь разбудить, уложил. Поправил руки и крылья, укрыл ноги длинным полом платья. И попятился вместе с херувимами.
Он не слушал, как молился Верховный шисаи, он не слышал его речей. Он только смотрел, оцепенев. И вроде сотни раз видел, но почему-то сейчас это казалось чем-то совершенно иным.
Хайме склонился над Люциферой и занес ритуальный нож над ее солнечным сплетением.
Вот сейчас он коснется ее, и она встрепенется, спрыгнет с алтаря, отберет у императора меч и будет выяснять, почему Хайме ее ранил.
Нож вошел в плоть, рассекая ее. Хайме достал изнутри сердце и перерезал артерии и вены, связывающие его с телом. Окунул в священные воды и, вынув сердце, целиком состоящее из кристалла — лиловое, прозрачное — опустил его в жернова и провернул несколько раз, пока хруст осколков не стал едва слышным.
Кристальную пыль сердца ссыпали в часы, и она медленно заструилась вниз, к другой такой же пыли, смешиваясь с ней воедино. Химари закрыла стеклянную крышечку и защелкнула верхнюю часть часов с выгравированным именем.
Хайме махнул рукой, подзывая снова, но Раун медлил, смотря, как сыплется песок сердца императрицы. Кайно и Семиазас вместо него подняли тело Люциферы и отнесли на съедение амфисбенам.
Раун не помнил, как закончился ритуал похорон. Не помнил, как опустел храм. Только дружеское похлопывание Хайме по плечу вывели его из забытья на мгновение — он коротко кивнул, прощаясь, и снова погрузился в себя.
Часы заканчивали свой ход, Раун переворачивал их и снова смотрел. Ему казалось, что в шепоте сердца он слышит ее слова, но не может их разобрать.
Взяв часы на руки, он провел пальцем по выгравированному имени — «Изабель». Перевернул часы другой стороной и погладил вторую точно такую же надпись — «Люцифера».
#17. Когда-нибудь мы снова станем им
Полы шатра распахнулись, Тайгон бесшумно ступил на волчью шкуру у самого входа и покрутил головой. Он ожидал увидеть брата в постели, но тот сидел возле шкафа и раскапывал густую жидкость янтарного цвета на медовые конфеты, сложенные на блюде.
— Там целая толпа ждет тебя, — Тайгон подошел и, взяв со стола откупоренную бутылку, втянул носом слабый аромат. Аконит, сильно концентрированный, пары капель хватит, чтобы убить кого угодно. — Чем ты занимаешься?
— Нож Верховного шисаи пропал, — пробурчал Райга, укладывая на блюдо единственную неядовитую медовую конфету. — А из всех методов обнаружения шисаи я знаю только этот.
— Еще есть с пустыми кристаллами — они сами впитывают энергию Самсавеила, если оказываются в руках шисаи, — Тайгон закупорил бутылку и вернул на пустующую полку шкафа.
— Точно! — просиял Райга и махнул рукой в сторону тяжелых сундуков с личными вещами. — Возьми там парочку.
— Меня беспокоит то, что мы можем потратить несколько дней на проверку всех пришедших… — вздохнул Тайгон.
— А меня беспокоит то, что нож, всегда висящий у меня на поясе, куда-то испарился, — Райга дернул губой, оголяя звериные клыки. — И я отказываюсь верить в совпадения и случайности.
***
Самсавеил, приняв из рук рыжеволосой шисаи миску с горячим супом, осторожно его понюхал. Заячьи потроха, мясо перепелов, сдобренные травами, в сочетание с вареной репой и другими кореньями, будили довольно странные чувства.
Он неспешно отхлебнул и, когда горячий бульон разлился по желудку, невольно улыбнулся и зажмурился от удовольствия. Было в этом что-то первобытное, забытое. Самсавеил не помнил, когда в последний раз ел что-то подобное. В своем пути длиною в несколько десятилетий он практически не питался. Зачем бессмертному пища, ведь смерть от голода не грозит. Все, что он делал — наблюдал, выжидая подходящий момент, создавая этот подходящий момент. И вот он настал, но почему-то в памяти всплывала не Ева и не план по ее воскрешению, нет… В памяти всплывали столетия таких же простых путешествий, как когда-то очень давно. Так давно, что помнят разве что камни.
Тогда даже кошки жили лишь одну жизнь, как и все.
Тогда Самсавеил ходил по острову, который еще не был Лепрозорием, говорил с людьми, впитывал их знания и особенную мудрость, искал Еву, искал себя самого.
Тогда он наткнулся на Кота, или же Кот — наткнулся на него.
Это был странный Кот, только увидев шестикрылого серафима, он поклонился ему и от всей своей кошачьей души поблагодарил. Он был так искренне благодарен Самсавеилу за то, что родился Котом и может быстро бегать, слышать огромный спектр звуков и чуять больше, чем многие другие. А еще он хотел научиться управлять тем, что пропитывало весь остров и воздух под ним насквозь — энергией, текущей из могильного камня Евы с ее сердцем в черепе ее ребенка.
Как он назвал его? «Райский сад»?!
Самсавеил отправил его садовничать в этом «саду», лишь бы не слышать.
Через годы Кот вернулся. С яблоком. Лиловым, прозрачным — внутри было видно черные семечки. И на глазах Самсавеила с рук Кота полилась чистая энергия Евы — водой.
И этот Кот поклонился снова, благодаря Самсавеила за обучение. Ведь он положил череп и сердце в ларец и создал возле них сад с озером из священных вод на том же самом месте. И эта сила ему покорилась, приняв как своего. Теперь он знал, в чем смысл его жизни, и был бесконечно счастлив.
— В следующей жизни быть тебе черным Вороном. И ты никогда не вспомнишь о «смысле» своей жизни. Будешь искать его и не найдешь.
Кот улыбнулся — это должно быть увлекательно, и хорошо, что его жизнь на исходе.
— И жить тебе и всем кошкам по девять жизней, променяв смысл своих жизней на служение Мне.
Но Кот был благодарен и за это… Как счастлив он был, как радовался, как благословлял свое проклятие…
Нашел ли ты смысл, Кот, ставший Вороном?
Самсавеил расхохотался, едва не выплеснув содержимое миски на одежду и свои черные кошачьи лапы.
***
Раун медленно вошел в Райский сад, который приветливо встретил его шорохом листвы.
Закрыл глаза, втянул носом аромат священных яблок и воды.
Да, это определенно лучшее место для последних дней своей жизни. Раун чувствовал приближающуюся смерть нутром, всем своим естеством.
— Умирать не страшно, — он шумно выдохнул и сжал кулаки до боли. — Пока ты живешь — смерти нет. Когда приходит время смерти — тебя уже нет.
Но кто такой, этот «я»?
Раун затворил за собой тяжелую дверь Райского сада и прошел к озеру.
От Самсавеила здесь остались только прикованные к своду крылья, да и только. Шумно плескалась вода, лаская берег и срываясь водопадом в самом дальнем краю. Императрица говорила, что там внутри сердце Евы, именно оно дает столько священных вод. Как будто сердце истекает кровью. Бесконечно долго. Бесконечно много.
Раун сел на берегу, прислонившись к яблоне, и коснулся рукой глади воды. Старая рана напомнила о себе холодом поперек ладони. Но это ощущение тут же прошло, словно было создано с одной лишь целью — напомнить ему о прошлом.
Судьбы творятся руками. Нашими собственными и совершенно чужими. Ты можешь даже не знать, что изменил ход истории, а просто сделать это — не ведая. А можешь, наоборот, вершить свою судьбу намеренно.
Такие, как Люцифера, вершат свою судьбу сами. Вся их судьба — быть героями, примерами для подражания, кумирами. И они эту ношу несут так, будто никакой иной им не может быть уготовано.
Вокруг таких всегда есть кто-то еще, как возле Люциферы были Лион и Алиса. Опора и поддержка. Узы любви и дружбы.
Когда умирают такие, как они, на их место встают другие. Точно такие же. Герои.
Кто займет их место теперь? Кайно, Семиазас и Азура? Тора, Райга и Тайгон?
Время идет по спирали, история закручивается в спираль. Как будто колесо судьбы делает новый оборот, прокатываясь по судьбам всем своим чудовищным весом мироздания. Кто-то должен будет повторить прошлый оборот, дополнив его, усложнив своим собственным «Я».
Каждый вносит в эти жернова судеб свое сердце сам. Жернов проворачивается, и песок нашей жизни ссыпается в часы. Время сыплется дальше.
А что на алтарь этой жизни положил сам Раун? Свою жизнь, свое сердце? Свой скромный вклад в виде безукоризненного исполнения приказов? Какова была его роль? Смысл его существования?
Неужели — просто быть марионеткой? Просто быть куклой в руках Самсавеила? Просто быть пешкой в игре, которую он может видеть лишь со своего скромного места этой самой пешки?
Для этой игры даже великие герои истории — просто фигурки на доске, не больше. Но кто-то же играет этими фигурками, кто-то же двигает их по полю! Кто-то же создал это поле и сами фигурки. Кто-то же создал того, кто играет фигурками в игры! Кто-то же… Что-то же… Создал ли?