Смерть Гитлера

Лариса Роговая долгое время была заместителем Мироненко. Сегодня только что назначенный директор ГА РФ использует те же методы, что и ее славный предшественник. Никаких прямых столкновений с журналистами. Вокруг большого прямоугольного стола мы стоим вчетвером и разглядываем череп. Лана, оба архивиста Дина и Николай и я, с глазами, впившимися в почерневшие косточки. Все, кроме Ларисы, которая по-прежнему продолжает восседать в большом кресле из черного кожзаменителя.

Кажется, что ее забавляет то, какое впечатление мы испытываем и как нам не терпится идти дальше. Она ожидала, что мы выразим желание провести экспертизу. Так же, как шестнадцать лет назад это делал Мироненко, она, в свою очередь, допускает, что вполне возможно провести экспертизу черепа. И даже добавляет, что сама мечтает об этом. «Для нас это была бы прекрасная возможность», – добавляет она, впервые за всю нашу встречу одаряя нас улыбкой. «Да, это было бы замечательно. Мы поддержим вас в этом направлении, так что вы можете рассчитывать на нас». Дина и Николай дружно кивают головой. «Это даст нам возможность установить истину. И положить конец этой ужасной полемике. Той, что развязал несколько лет назад этот так называемый американский исследователь».

Лариса с трудом скрывает гримасу глубокого отвращения. Оба ее сотрудника застыли, словно их окатили ведром холодной воды. Они с трудом сдерживаются от возмущения. Откуда такое неприятие? Понятно, что директор ГА РФ намекает на работу, сделанную группой американских исследователей в 2009 году. Эта история наделала тогда много шума. Ник Беллантони, профессор археологии Университета Коннектикута США, заявил о том, что сделал отбор пробы костей черепа. Затем он провел анализы взятых образцов в генетической лаборатории своего университета. А результат был представлен в телевизионном документальном фильме американского телеканала History Channel.

«Костная структура очень тонкая, – сообщал американский археолог. – Мужские кости намного плотнее, а швы, соединяющие различные части черепа, указывают на его принадлежность человеку моложе сорока лет». Этим Беллантони разрушал сценарий российских властей. Кроме того, проведя тест ДНК, он утверждал, что череп, хранящийся в Москве, принадлежит женщине. Ничего общего с Гитлером. И снова появляются сомнения. Эти американские откровения возрождают теорию заговора и бегства фюрера.



Сенсационные заявления Беллантони были немедленно подхвачены прессой всего мира. Вывод таков: долгие годы русские лгали! Для Москвы такое оскорбление было одновременно и болезненным, и унизительным. Тут до нынешнего дня не проходит горечь пилюли. Тем более что руководство ГА РФ утверждает, что никогда не видело этого американского археолога в своих стенах. И никогда не давало разрешения на отбор проб.



Дина забирает список посещений, куда Лана вписала наши имена. Вот несколько строчек с именами наших предшественников. Указаны имена немногих посетителей, получивших привилегию ознакомиться с черепом. За более чем двадцать лет их что-то около десятка. Дина предъявляет нам листок как доказательство своей добросовестности. «Все группы журналистов и исследователей, кто видел этот череп, расписаны в этом документе. Посмотрите, имя этого американца тут не значится. Его тут не было».

Удивительным образом его нахождение в стенах ГА РФ не отмечено в реестрах. В отличие от нашего посещения. Ник Беллантони и сам не отрицает этой административной странности. Когда мы спросили его об этом по электронной почте, он просто ответил, что «Все формальности для его работы в российских архивах были осуществлены продюсерами телевизионной кампании History Channel. Так что неудивительно, что моего имени нет в этом списке. Это должно было быть зарегистрировано как History Channel или его продюсеры».

Директриса Архива отвергает такой аргумент. Чтобы более понятно объяснить нам суть дела, она выдала нам официальное письмо: «Сообщаю вам о том, что ГА РФ не заключал договора ни с телевизионной компанией, ни с г-ном Беллантони, ни с кем-либо еще на проведение экспертизы ДНК фрагмента черепа Гитлера».

Мог ли американский археолог действовать без разрешения? Российские СМИ в этом не сомневаются. Дело оборачивается государственным скандалом. Археолог из Коннектикута оказывается в самом сердце почти идеологической полемики: Запад против Востока, капиталистический блок против бывшего коммунистического блока. На российском национальном телевидении НТВ (близком к российским властям) в 2010 году вышла целая передача, посвященная сенсации Беллантони. В присутствии в том числе российских историков Второй мировой войны и других популярных деятелей, переживших войну, американец пытается успокоить страсти. И что важнее – не оказаться архивным вором. Прежде всего он уверяет, что работал совершенно законно. «Мы получили официальное разрешение от российских архивов, с которыми заключили контракт на выполнение нашей работы». Как мы уже видели, это утверждение опровергается ГА РФ.

Обратимся к сказанному в интервью Ника Беллантони на НТВ. Ведущий задает ему вопрос об анализах проб, взятых на черепе. «Вы решили предпринять эти работы для того, чтобы лично отобрать несколько кусочков от костей черепа?.»

Беллантони: Нет. Мы этого не делали! […] Знаете, есть столько трудностей в работе с обгоревшими останками. Для генетиков исследовать такой материал – это сущий кошмар. Чрезвычайно трудно извлечь из этого материала маркеры, которые фиксируют половую принадлежность. Однако нам удалось установить, что хромосомы, которые он содержит, являются женскими. Так что мы можем сделать заключение о том, что череп, который находится у вас, принадлежал женщине. Возможно, это была Ева Браун, но мы в этом не уверены.

На съемочной площадке присутствующая среди гостей дама преклонного возраста громко возмущается. Ее зовут Римма Маркова. Известная актриса, снимавшаяся в советских фильмах, она воплощает собой ностальгию по сталинскому режиму. Она яростно негодует: «Как он мог забрать эти пробы? А теперь заявляет на весь мир, что украл их! Да его в тюрьму надо за это посадить».

Беллантони: Да я просто ученый, которого пригласили исследовать этот череп.

Римма Маркова: Скажите, а кто Вам дал эти образцы? Сотрудники архивов или представители Вашего телеканала?

Снова и снова – целый допрос. Беллантони мнется. Расколется ли он прямо в эфире?

Беллантони: Нам разрешили рассмотреть и взять образцы. Это было включено в контракт. Хочу еще раз подчеркнуть, что я работал в этом проекте как ученый. Если Вы хотите узнать больше подробностей, задайте этот вопрос менеджерам канала [History Channel, NDA].

Прошло семь лет. Мы, в свою очередь, попросили Ника Беллантони объяснить нам, как он получил фрагменты черепа. Он тут же ответил: «Нашей группе разрешили взять несколько небольших кусочков обожженной кости, отколовшихся от черепа. Мы ничего не повредили и не брали образцы на самом черепе […] Я не привозил эти фрагменты в Соединенные Штаты. Они были нам переданы нашими продюсерами, когда мы вернулись в университет для проведения анализов. Думаю, что эти куски были выданы официальными лицами. Вы можете навести справки в History Channel».

Мы так и поступили. У Джоанны Форшер, которая выпустила документальный фильм Ника Беллантони о черепе Гитлера. Ее ответ на наши расспросы заслуживает краткого упоминания: «Мне часто задавали этот вопрос, но, к сожалению, я не могу раскрыть подробности того, как мы получили доступ к черепу». А в заключение загадочное замечание: «Во всяком случае, мы не можем больше обнародовать то, как мы получили доступ к черепу».

Через семь лет после истории Беллантони и группы History Channel покров тайны сохраняется. А ГА РФ остается глубоко травмированным. Лариса стискивает зубы. Но ее гнев направлен не на нас. Она устремляет испепеляющий взгляд на Дину и Николая. Речь идет о коррупции? Деньги, выплаченные сотруднику архива за то, чтобы американский исследователь оказался на несколько минут наедине с «трофеем Сталина»? «Мы не знаем, что произошло, – резко бросает директриса, вставая. – Совершенно ясно, что все это было незаконно, и мы отвергаем результаты этих анализов».

Кажется, что наша встреча подходит к концу. Нужно найти способ продлить ее, дать нам время, чтобы убедить директрису в нашей добросовестности. Мы тоже хотим провести тесты этого черепа. Кто может дать нам разрешение на это? Этот важнейший для нас вопрос, единственный, стоящий того, Лана задает его в тот момент, когда Лариса покидает комнату. Ответа нет. Не отрываясь от нее, Лана следует за ней по пятам по коридору, не отпускает ее. Вот они входят в секретариат, еще несколько метров, и директриса скроется в своем рабочем кабинете.

По российским правилам поведения мы уже не сможем туда попасть без приглашения. «А как это сделать должным образом?» – вежливо твердит Лана. «Через вас? Или Администрацию Президента?» Лариса в раздражении оборачивается. «Ну конечно, не через меня», – начинает она, а потом продолжает: «Ну, посмотрите, как происходит в Бюро расследований! Ведь это самое настоящее уголовное расследование, касающееся трупа, фрагмента трупа. И только Департамент юстиции может возобновить такое расследование».

Серые стены вокруг нас никогда еще он не казались мне такими мрачными, как в этот момент. Ловушка захлопнулась. Российская бюрократия, порождение семи десятилетий советизма, ощетинилась, приготовившись перемолоть нас. «Думаю, это может занять несколько месяцев, но я поддержу вашу просьбу». Лариса чувствует, как мы подавлены. Кажется, она даже жалеет нас. «Не волнуйтесь», – заключает она на прощание, обращаясь к нам. «Спасиба, спасиба», – Лана благодарит ее и делает мне знак последовать за ней. Лицо директрисы снова становится умиротворенным. «А кстати, кто будет проводить анализы? Найдите кого-нибудь научно безупречного, но не американца. Только не американца».





Москва, октябрь 2016 года




Война в Сирии, конфликт на Украине, Крым, возможное вмешательство в выборы в США… Столько кризисов, связанных с Россией, столько причин для того, чтобы подтолкнуть режим Путина на уступки, и все это еще больше осложняет наше расследование в Государственных архивах. «Время неподходящее», – твердят нам в различных отделах разветвленной российской администрации. В следующем месяце условия улучшатся, после летних отпусков, после ноябрьских…

Так прошло полгода. Три новых поездки в город Ивана Грозного, три туда-обратно Париж – Москва, а какой результат? Ничего! Лариса сохранила свою должность директора ГА РФ, но нам больше не отвечает. Ее секретариат с виртуозным мастерством поставил заслон между ней и нами. Моя коллега Лана выросла в стране в то время, когда она еще называлась Советским Союзом. И Лана хорошо понимает реакцию российских властей. «В глазах моих соотечественников Запад хочет нам зла, отвергает нас», – терпеливо объясняет она мне. «Наше расследование, касающееся Гитлера, – дело далеко не безобидное. Вся эта история, череп, является важным символом в России, символом нашего страдания во время Второй мировой войны, нашего сопротивления и нашей победы. С тех пор, как широкой общественности был представлен этот череп, его подлинность постоянно подвергается сомнению. Получается, что такие действия в некоторой степени наносят ущерб славному прошлому Советского Союза, обкрадывают его».

Когда подобные действия исходят, к тому же, от американца, связанного с американским университетом в рамках документального телефильма… американского, опять-таки, телевидения, – все это русским не кажется случайностью. Речь может идти только о попытке дестабилизировать бывшего союзника США. Получается, что прошло более семи десятилетий после мая 1945 года, а Вашингтон и Москва все еще продолжают оспаривать первенство окончательной победы над Гитлером. Что и делает таким щекотливым любое расследование по делу Гитлера в России. И таким сложным.

«Человеческий фактор», – не унимается Лана. Она повторяет вслух эти два слова, как защитную мантру, как кабалистическое заклинание. Значит, человеческий фактор. Поскольку наши многочисленные официальные запросы не дают результатов, будем делать ставку на нахальство.



Улица Большая Пироговская, 17. Шикарный район в излучине Москвы-реки. Комплекс зданий ГА РФ, Государственного архива Российской Федерации.

Для нас, посещающих его регулярно с некоторыми промежутками во времени, уже нет секрета в том, как организована тут ежедневная служба на вахте. Лучший для нас день – вторник. В этот день на контроле у входа дежурит женщина, скорей, приятная. Ничего общего с суровым и усатым дежурным в понедельник или простоватым длинноносым в пятницу. Невысокая и улыбчивая на своем посту вторничная охранница открывает турникет и пропускает нас каждый раз без проблем. В этот влажный осенний вторник она не изменяет своему обычаю. Она догадывается о причине наших посещений. «Опять Гитлер, да?» Ну кому же в ГА РФ это еще неизвестно? «А в этот раз вы в какой отдел идете?» – спрашивает она, сверяя наши имена в своей заявке. «Ах, Дина, вы идете к Дине Николаевне Нохотович?! А вы знаете, как к ней пройти? Прямо, последнее здание в конце двора…» Лана подхватывает за ней: «…средняя дверь, четвертый этаж, и сразу налево». В ее голосе уверенность. Тем не менее ни Лана, ни я не так уже уверены в успехе. Но на этот раз мы играем по-крупному.

Дина Нохотович была тогда там, где полгода назад мы с директором ГА РФ рассматривали череп. Она присутствовала при этой сцене в компании одного из своих коллег, бледного Николая. Дина – человек без возраста. Время уже не властно над этой маленькой энергичной женщиной. Не таится ли в этих сумрачных залах российских государственных архивов какая-то магическая сила, словно закупоренное в некоем сосуде время? Почему бы нет.


Простое восхождение пешком до ее кабинета дает ощущение погружения в минувшее прошлое, прошлое советской тоталитарной утопии. И каждый преодоленный этаж отбрасывает нас на десяток лет назад. По мере того как мы поднимаемся, стертость ступеней лестницы и стен увеличивается. Достигнув лестничной площадки четвертого этажа, мы преодолели сорокалетний отрезок времени. А вот мы в середине семидесятых. Брежневская эпоха. Тот самый холмик, на котором и обретается отныне и во веки веков заведующая спецфондами ГА РФ Дина Нохотович.

Мысль встретиться с глазу на глаз с этим выдающимся сотрудником ГА РФ не сразу пришла нам в голову. В нашей первой встрече в апреле прошлого года не хватало теплоты. Сдержанная, чтобы не сказать безучастная, безразличная, а затем почти враждебная по отношению к нам, Дина тогда не проявила никакого интереса к нашему расследованию. По крайней мере, так нам показалось. Но тогда мы еще не знали ее тайны. Она, эта тайна, открылась нам совсем недавно, накануне нашей встречи в конце октября.

Мы с Ланой уже в который раз работали с архивными документами в помещении ГА РФ. Молоденькая сотрудница удивилась тому, что так часто видит нас. Несмотря на свою застенчивость, она, в конце концов, спросила о причине наших визитов. Череп Гитлера, его смерть, расследование… и ожидание получить разрешение на анализ человеческих останков. «Кости? Но ведь это она, Дина, их обнаружила». «Череп?!» Наша реакция была настолько резкой, что напугала молодую сотрудницу. Но нам это было не важно. Нам нужно было обязательно узнать больше. Так, значит, Дина обнаружила череп, но как? Когда? Где? «Да вы с ней сами об этом поговорите», – ответила наша информаторша, становясь в оборонительную позу. «Да вот она сама, спросите прямо у нее».

Глава спецфондов, наш новый друг Дина, уже завершала рабочий день, начавшийся очень рано, и была усталой. И пока старый архивист закрывал массивную бронированную дверь – одну из тех многочисленных дверей, что ведут к архивным стеллажам, – Лана претворяла в жизнь свою теорию «человеческого фактора». Неудача. Дина сопротивляется. Ну что от нее опять-то нужно? У нее нет времени. Желания нет. Лана теряет почву под ногами, не находя ни малейшей зацепки, за что можно было бы ухватиться…

«Разве это правильно, что о Вас не упоминают ни в одной из статей про череп Гитлера?» Я попросил Лану перевести дословно. Она выполнила это в точности. Я подхватил, не давая Дине возможности ответить. «Нам только что сказали, что если этот череп и всплыл наружу, то это только благодаря Вам! Вы сделали фундаментальное историческое открытие. Надо, чтобы об этом узнала общественность». «Да, да». Да – это по-русски oui, да. Дина несколько раз сказала «да». Ох уж эти «да». Она согласно кивала головой.

Коридор, где проходил разговор, был размером всего два квадратных метра. На него выходили три двери и лифт. Малоподходящее место для откровенного разговора. «Чаю, не хотите ли выпить по чашечке чая, в кафе, ресторане? Там будет спокойнее говорить…» Я допустил неловкость, по незнанию российского служебного этикета госучреждения. Встреча в ее кабинете, это да, такое возможно. Завтра? «Почему бы и нет, завтра. Пожалуй. Но я сомневаюсь, что это будет так уж интересно», – говорит Дина, улыбнувшись, словно застенчивая школьница.



Ее кабинет расположен в самом дальнем углу от кабинета главы главных государственных архивов всей Российской Федерации. В чем могла провиниться эта сотрудница, чтобы очутиться в такой маленькой и неуютной комнатке? Низкий потолок, крохотное окошко, в которое и ребенок не смог бы высунуть голову, ее кабинетик едва вмещает трех человек, так, что можно просто задохнуться от недостатка воздуха. Вход в него ведет прямо с лестничной клетки.

Густая платиновая копна волос высотой сантиметров в десять плавно покачивается перед нами над дээспешным столом. Дина сидит и работает в полутьме. Наш приход не прерывает ее работы. Волосы ее причудливой прически в стиле барокко не подчиняются законам притяжения и крепко держатся на ее голове. Ни одна шальная прядь не выбивается из общей массы волос.

Не поднимая головы, Дина обращается к Лане. Она напоминает ей о том, как ценно ее время. В свою очередь, мы заверяем ее, что прекрасно это осознаем и приносим извинения за то, что отвлекаем ее от работы, такой… Лана хорошо знает свое дело. Дина слушает ее не без удовольствия и, наконец, решается взглянуть на нас. «А я совсем забыла о нашей встрече. Как я вам вчера уже сказала, просто не знаю, смогу ли вам в чем-либо помочь, а кроме того, мне еще столько документов разобрать». Превращение потрясающее. Волнующее. Нет, Дина о нас не забыла. Она нас ждала. Впервые за долгое время Лана и я успокаиваемся. Беседа должна пройти хорошо.

Сайгон пал. После двух десятилетий войны вьетконговские войска одержали победу. Тогда, в 1975 году, коммунистическое учение торжествует и распространяется по всем континентам. Значение Советского Союза велико в мире, как никогда ранее, и он говорит с США на равных. В Москве уже давно нет дефицита продуктов, а политические чистки становятся редкими. Для советских людей будущее кажется лучезарным. Леонид Брежнев руководит страной уже одиннадцать лет. По своему облику и характеру он представляется тяжеловесным аппаратчиком, правда, без искры гениальности, но зато менее устрашающий, нежели Сталин.

Именно тогда, в этом почти умиротворенном Советском Союзе, когда Дине Николаевне Нохотович было тридцать пять лет, ее жизнь переворачивается в одночасье. ГА РФ еще не существует. Любое государственное учреждение (само собой, государственное, ибо в Советском Союзе частного сектора не существует) должно носить приемлемое для своего времени советское обозначение. Учреждение, в котором трудится Дина, соблюдает это правило и строго называет себя «Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства СССР». Это было сорок один год назад. В другое время, в другой стране, при другом режиме.

Дина не может удержаться, чтобы не поджимать губы при каждой сказанной фразе. Она щурит глаза, устремляясь вдаль от сегодняшнего дня в воображаемую точку, отодвигающую ее от нынешнего дня, от ее крошечного стола в ГА РФ и всей этой неокапиталистической Москвы XXI века. Она долго молчит. А потом начинает свой рассказ.

«Меня только что назначили заведующей “секретным” отделом архива. Это было в 1975 году. Эта должность была не похожа ни на какую другую, поскольку речь шла о конфиденциальных документах истории нашей страны, ну, в общем, Советского Союза. В то время государство работало слаженно, квалифицированных кадров вполне хватало. Правила были таковы, что мой предшественник должен был передать мне дела, основную информацию, ту, что позволила бы мне выполнять свою миссию. Странно, но этого так и не произошло». Бывший заведующий «секретным» отделом попросту исчез. Пропал, испарился, бесследно. Будто его никогда и не было. Теперь Дина даже не помнит его имя. Что с ним случилось? Внезапный переход в другое учреждение? Несчастный случай? Тяжелая болезнь? Дина так этого и не узнала, да она и не спрашивала. Реакция от сталинского времени (у некоторых еще действует инстинкт самосохранения) в этом «раю» для народа. В Советском Союзе у того, кто исчезает, нет надежды на тех, кто остался. Воспоминания о нем просто стираются из коллективной памяти. Тогда, в середине 1970-х годов, Дина не намерена была играть в героиню, если ее предшественника не найти, тем хуже. Она справится и без него.

«Мне не терпелось узнать, какого характера документы я получаю под свою ответственность. Помню, когда я вошла в свой новый кабинет, обнаружила там несколько сейфов. Ключи от них мне передала охрана, и я смогла их открыть». До сих пор эти гигантские сейфы, высотой с огромный сервант и шириной с промышленный холодильник, стоят по стенам большинства комнат ГА РФ. Что сокрыто в них? Все наши вопросы об этом остались без ответа. Возможно, они просто пусты. Может быть, остались тут просто потому, что слишком громоздки для перевозки.

В 1975 году эти сундуки Дине оказались на руку. «Внутри были не только документы, но и какие-то вещи. Самым удивительным было то, что ни один из этих обнаруженных предметов не был инвентаризирован. Ни номера единицы хранения, ни указания на фонд, ни реестра, ни описания. Они попросту не существовали». Многие в то время быстренько сложили бы все найденное обратно в сейф и постарались забыть о его существовании. Многие, но не Дина. «Мне было любопытно узнать, и я не боялась. А чего бояться? Ведь я не делала ничего запрещенного. Я попросила коллегу помочь, и мы обе стали рассматривать наше сокровище. Там были вещи, завернутые в ткань. Одни были крупнее других. Когда я открыла самый маленький, должна сказать, что мы просто оторопели. Это был кусок человеческого черепа».

Повествование прервал странный металлический лязг. Шум приближался к кабинету Дины. Это был Николай. Он вошел, толкая перед собой металлическую тележку. Тот самый Николай Владимирович, с бледной кожей лица и столь привередливый в манипуляциях с черепом Гитлера. Не хватает только директора ГА РФ, и тогда мы будем в полном составе. Дина не удивляется. Она поднимается и приглашает нас следовать за ней. Остальная часть интервью будет проходить в комнате на первом этаже, где полгода назад мы могли рассматривать череп.

Не извинившись за то, что прерывает интервью, Николай следует за нами со своей маленькой нелепой тележкой. Стук колес по плиточному полу раздается в сонных коридорах, как грохот адской машины. Войдя в зал с прямоугольным столом, Дина садится и приглашает присесть и нас. Николай пристраивает свою тележку в углу и извлекает из нее потрепанные папки, а также плотную хлопчатобумажную ткань. Все это происходит без единого слова. Дина рукой направляет своего коллегу и указывает ему, куда положить всю эту «груду хлама». Стопка папок в конце стола, сверток в ветхой ткани прямо перед нами. «Вот… все, что я нашел, тут». В тот самый момент, когда Дина говорит с нами, ее коллега широким и изящным жестом раскрывает ткань и показывает… ножки стола. «Подойдите ближе. Вам можно». К Николаю вернулся дар речи, и он стал почти «болтливым». «Вот еще одно доказательство действительной смерти Адольфа Гитлера, вот пятна крови на деревянных ножках его дивана». На деревянных конструкциях гитлеровского дивана видны темноватые потеки.





Деревянные конструкции гитлеровского дивана, на которых видны темноватые потеки. Кровь Гитлера?



Интересно, а директриса ГА РФ Лариса в курсе того, что мы тут, лицом к лицу с историческими уликами? А не она ли сама организовала все это маленькое представление? Что-либо иное было бы удивительным. Ведь без ее согласия ничего не решается. Особенно после той сомнительной истории с американским археологом. Я не позволяю Лане воспользоваться ее знаменитым «человеческим фактором» и снова засыпаю вопросами наших новых дорогих друзей, Дину и Николая. «Кроме черепа были еще и эти деревянные фрагменты», – подтверждает Дина. «Сначала, когда мы вытащили коробки из сейфа, мы понятия не имели, что это может на самом деле быть. Покопавшись, мы нашли какую-то бумажку. Там было написано: “Кусок черепа Адольфа Гитлера. Надлежит передать в Государственный архив”. Не желая того сами, мы извлекли на свет одну из величайших тайн с 1945 года».

Культ секретности, постоянное стремление закрыть информацию и угроза наказания за нарушение двух этих правил – к этому сводилась профессиональная деятельность Дины. Разумеется, архивистка не имела никакого отношения к КГБ, но она все-таки должна была вести себя, как разведчик. Не по своему желанию, а по долгу службы. Сотрудники архивов Советского Союза в зависимости от их должности и уровня допуска все находились под надзором властей. Просто потому, что у них был доступ к сердцевине матрицы режима – к его неслыханным тайнам. Тот, кто контролирует архивы, может переписать историю, официальную, и одним щелчком пальцев сломать легенды, из которых она состоит. Стоит ли удивляться, что, в отличие от многих государств, Россия продолжает держать под замком свое прошлое?

Еще до сих пор сохраняются главные условия, чтобы получить доступ к архивам: с одной стороны, есть открытые документы, а есть те, которые могут нанести урон высшим интересам государства. Эти последние подпадают под категорию «чувствительных», и к ним можно быть допущенным только с прямого соизволения самого высокого уровня власти. Иными словами, почти никогда. Вся проблема с российскими документами состоит в том, что все они могут оказаться в категории «чувствительных».

Дина, будучи простым архивариусом, вынуждена была согласиться на жизнь изгоя, даже не испытывая при этом трепета приключения. По крайней мере, до падения режима в конце 1991 года. «Когда был СССР, были другие времена, другие правила», – признает она, морщась при этом. Что это, гримаса сожаления или ностальгии? «В 1975 году жизнь не была похожа на сегодняшнюю. Я имею в виду образ мысли, материальный комфорт, все такое… У нас были инструкции, которые мы должны были соблюдать в нашей работе. И так много всего касалось сохранения секретности». Среди этих правил важнейшим было то, что следовало остерегаться всех. Коллег, соседей, членов семьи. И докладывать вышестоящим о малейших подозрениях в подрывных действиях. А вот обнаружить череп Гитлера, схороненный в коробке на дне сейфа в архивах, – это что, подрывное действие? Потенциально, да.

Сделав свое открытие, Дина уже не могла отступать. Она обязана была доложить начальству. Скоро выясняется, что никто в ее отделе никогда ничего не слышал об этих останках человеческого тела. «Думаю, мой предшественник знал, что подобное находится здесь. Но так как он исчез, я так и не докопалась до сути этой истории». И что, это все? Дина находит череп Гитлера, и на этом история заканчивается? И она не получает за это никакого поощрения? Повышения, квартиры побольше в районе для заслуженных людей? «Ничего такого. Директор архива попросил меня никогда никому об этом не рассказывать. Впрочем, вам это не понять. Вы оба так молоды. А Вы, Лана, Вы русская? Вы ведь не забыли советские времена?»

Лана ничего не забыла. Об СССР она говорит часто с теми эмоциями, какие испытывают, вспоминая далекие детские годы. Брежнев погрузнел и постарел. Он еще руководил страной, когда родилась Лана. Это было в 1978 году. Спустя лишь несколько лет после дининого приключения. «Настроение действительно было особенное в это время, – продолжает старая архивистка. – Совершенно особенное. Информация, подобная той, что касалась черепа, могла стоить жизни тому, кто не умел держать язык за зубами. Гитлер и его останки проходили под грифом “совершенно секретно”. За все эти годы я ни разу не нарушила обет молчания». Николай кладет перед нами альбом фотографий. Историю своей коллеги он, должно быть, знает наизусть и уже больше не обращает на нее внимания. В глубине альбома серия черно-белых снимков, аккуратно наклеенных и обведенных чернилами в рамку. Каждая из фотографий сопровождается описанием, более или менее пространным, тщательно выписанным от руки.





Альбом советского следствия по делу смерти Гитлера 1946 года. Виды запасного выхода бункера фюрера.



Лана переводит их мне. «Вход в новую имперскую канцелярию… Сады канцелярии… Вход в бункер…» У нас в руках фотографический отчет следствия по делу о смерти Гитлера. Он датируется маем 1946 года. Тут все – внешний вид бункера, внутренние помещения, а главное, место преступления или, по крайней мере, самоубийства. Но тела нет. Диван, на котором, как считается, умер Гитлер, заснят со всех сторон.



Спереди, сбоку, снизу – ни одного уголка не упущено. Особое внимание следователей уделено подлокотникам. И не зря, потому что на правом подлокотнике хорошо различимы темные потеки. На следующей странице – снова фотографии подлокотников, но на этот раз они сняты отдельно от остальной части дивана. Подпись гласит: «Части дивана со следами крови. Взяты пробы в качестве вещественных доказательств». Их форма, размер полностью совпадают с кусками дерева, которые приносил Николай. «Это они и есть, – подтверждает Дина. – Советские спецслужбы оторвали их от дивана, чтобы доставить в Москву. Они надеялись сделать анализ крови, чтобы убедиться, что это действительно Гитлер».

Николай берет один из деревянных брусков и показывает нам то место подлокотника, где советские исследователи брали образцы в мае 1946 года. Понятное дело, что архивист не надевает стерильных перчаток. Знает ли он, что таким образом он уничтожает возможные следы ДНК? А что показали образцы 1946 года? «Это была кровь группы А», – подхватывает Дина. Группа крови, широко распространенная среди населения Германии (почти 40 %), и особенно среди тех, кто, следуя нацистской доктрине, уверяли в своей принадлежности к «арийской расе». Ну, конечно же, у Гитлера была такая группа крови.

Последние страницы альбома посвящены подробностям, связанным с черепом. Тем самым, который приписывается Гитлеру, тем самым, что мы могли видеть некоторое время назад в той же самой комнате. На одной из фотографий выведенная красным стрелка указывает на отверстие на черепе.