Слуга Божий

«Любимый Мордимер, если читаешь это письмо, значит, дело завершилось как задумывалось и ты пребываешь живым и здоровым (по крайней мере, надеюсь на это). Ты уже наверняка знаешь, чем я занимаюсь на самом деле, и, полагаю, ты не разочарован тем фактом, что я – не девка. Хотя, прибавлю, с тобой – могла бы быть и девкой, и любовницей, и подругой. Мне жаль, что судьба разводит тропы нашей жизни… Может, если Бог даст, повстречаемся еще в столь же приятных обстоятельствах. Вспоминай обо мне иногда, Мордимер.

Энья».



Внизу листка было еще несколько слов, накарябанных с явственной поспешностью:

«Ты был мил, оставляя мне деньги, но мне заплатили поистине щедро. Расписка на твою сумму придет к тебе в Хез».



Я старательно сложил бумагу и спрятал ее в карман, а потом вытащил из буфета бутыль вина.

– Твое здоровье, – сказал в пустоту, поднимая кубок.





Эпилог




Я осторожно подошел к кровати. Мауриций Моссель лежал, запрокинув голову, и тихонько похрапывал. Я дотронулся до его подбородка острием стилета. Моссель вздрогнул и что-то пробормотал сквозь сон. Я почувствовал запах вина.

– Мауриций, – шепнул, а когда тот не отреагировал, легонько уколол его в подбородок.

Он открыл глаза, тогда я нажал сильнее и положил ему на рот левую ладонь.

– Молчи, приятель, если хочешь жить, – сказал тихо. Наклонился так, чтобы при слабом свете затянутой тучами луны он мог различить мое лицо.

– Годриг, – сказал сдавленным голосом, и я видел, как расширились его глаза. – Годриг Бемберг.

– И да, и нет, – ответил я. – В действительности: Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона.

Даже в слабом лунном свете, пробивающемся сквозь закрытые ставни, я увидел, как его лицо заливает мертвенная бледность.

– Я ничего об этом не знал, ничего, клянусь… – и заткнулся, когда я чуть сильнее прижал кинжал к его горлу.

– И о чем же ты, дружище, ничего не знал? А, Мауриций? – спросил я ласково, а он застонал и ничего не ответил.

– Впрочем, не важно. Я уверен, что через несколько лет ты будешь пересказывать эту историю приятелям за кубком вина и смеяться до коликов.

Я видел, как в глазах его блеснула надежда. Собирался ли я даровать ему жизнь? Имел ли он шанс сберечь шею в этой авантюре?

Я хотел, чтобы он так думал, и мне нравилась надежда в его взгляде. Уже через минуту я увижу в нем боль, а потом тоску по уходящей жизни и бездну отчаяния.

А еще позже – неодолимую жажду быстрой смерти.

– Раскрой рот, – приказал я.

Всунул ему кляп. В конце концов, мы были в публичном месте, поэтому я не хотел, чтобы нас услышали те, кто спит за стенами.

– Встань.

Он встал послушно, будто марионетка, и смотрел на меня взглядом загнанного в угол пса.

– Сядь здесь, – хлопнул я по креслу.

Потом старательно привязал его руки и ноги и захлестнул ремень на шее так, чтобы откинулся назад. С этого момента Мауриций Моссель не мог двинуть ни рукой, ни ногой, ни головой. Я проверил, хорошо ли сидит кляп. Чуть позже я высек огонь и зажег масляную лампу, стоявшую на столе. Еще на стол я поставил свой сундучок – так, чтобы Моссель, когда открою, видел, что находится внутри.

– Я иллюзионист, и у меня здесь – магический сундучок, дружище Мауриций, – сказал я негромко и сердечно. – Хочешь увидеть, что в нем?

Он глядел на меня вытаращенными глазами. Неужто все еще думал, что сохранит жизнь? Я вставил ключ в замок и провернул. Потом поднял крышку. Все это время смотрел ему в лицо и видел, как его зрачки увеличиваются.

– Волшебные инструменты, правда? Этакий дорожный набор инквизитора, который я позволил себе вынести из тирианского Инквизиториума. Не хотел бы, дружище Мауриций, чтобы ты полагал, будто то, что сделаю, – сделаю из чувства мести или от горячего желания отплатить добром за добро. Не стану также обижать тебя из неразумного гнева, ибо Писание гласит: «Всякий человек да будет медленен на гнев. Ибо гнев человека не творит правды Божьей»[43].

Он смотрел на меня и хотел что-то сказать, но кляп сидел глубоко. Я вытащил из сундучка щипцы и поднес их к свету. На левом острие заметил темную полоску засохшей и не вытертой крови.

– Писание гласит: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным чрез него доставляет мирный плод справедливости»[44]. Именно это мы вычитали в Писании, дружище Мауриций, и потому я здесь, чтобы путем страданий увлечь тебя в Царство Божие. Чтобы ты хотя бы в конце жизни собрал плоды справедливости, о коих говорилось.

Я вздохнул и похлопал его по щеке.


– Что ж, – сказал, – примемся за работу. – Взглянул в приоткрытые ставни. – Ибо не годится, чтобы застал нас рассвет прежде, чем закончим…





В глазах Господа





Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог противящимся Ему[45].

Св. Павел.

Первое послание к Коринфянам



Скамья была узкой и неудобной. Я сидел на ней вот уже несколько часов, а проходившие мимо слуги и дворня епископа ухмылялись, глядя на меня. Могли себе позволить. Служить Герсарду, епископу Хез-хезрона, – лучшая гарантия безнаказанности и безопасности.

Но я, Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства, к такому отношению не привык. Поэтому сидел мрачнее тучи. Хотелось есть и пить. Хотелось спать. И уж точно не хотелось дожидаться аудиенции, не хотелось видеть епископа, потому что ничего хорошего меня у него не ждало.

У Герсарда вчера ночью был приступ подагры, а когда он мучился от боли, был способен на все. Например, отобрать мою концессию, обладание которой и так висело на волоске с тех пор, как я допросил не того человека.

В общем-то не моя вина, что на свете существуют двойники. Или по крайней мере – люди, очень друг на друга похожие. Только вот кузен графа Вассенберга допроса не пережил. И тоже не по моей вине, ведь мы даже не успели взяться за инструменты. Уже при первом ознакомлении с ними обвиняемого, когда я вежливо пояснял принцип действия пилы для костей, кузен графа внезапно охнул, побагровел, вытаращил глаза, а потом как был – красный и с вытаращенными глазами – помер на моем столе.

Потом оказалось, что был он невиновен (ошибка во время ареста), однако, не умри столь внезапно, все мог бы и сам объяснить. Но произошло то, что произошло, и теперь я имел несчастье испытать на себе епископскую немилость, поскольку Вассенберги были с Его Преосвященством хорошо знакомы.

Если отберут концессию, мир внезапно станет крайне опасным местом: так уж повелось, что у инквизитора врагов больше, чем друзей. Очевидно, тогда меня покинул бы еще и Ангел-Хранитель, а жизнь без Ангела трудно вообразить. Хотя, скажем честно, жизнь под опекой Ангела вообразить тоже нелегко. Но я такую жизнь не просто воображал – за все эти годы успел к ней привыкнуть.

Хотя поверьте, милые мои, это было нелегко.

Наконец ко мне подошел некий лощеный попик, распространяя вокруг себя запах дорогих духов, и взглянул сверху вниз.

– Маддердин? – спросил. – Инквизитор?

– Да, – ответил я.

– Его Преосвященство ждет. Пошевеливайся, человече!

Я проглотил обиду и лишь постарался запомнить эту дерзкую морду. Даст Бог, встретимся в более благоприятных обстоятельствах. Порой даже слуги епископа оказываются в наших мрачных камерах. И уж поверьте, там у них мигом улетучивается презрение к сидящему напротив инквизитору.

Я встал и вошел в комнату епископа. Герсард сидел, склонившись над документами. Правая рука была перебинтована, а значит, слухи о приступе подагры не были пустыми россказнями.

– Маддердин, – произнес он таким тоном, словно было это проклятие. – И почему ты, собственно, до сих пор жив, бездельник?

Поднял взгляд. По глазам было видно, что крепко выпил. Лицо – в багровых пятнах.

Все даже хуже, чем я ожидал.

– Вверяю себя в руки Вашего Преосвященства, – сказал я, низко кланяясь.

– Мордимер, Господом клянусь, отберу у тебя концессию! Что там за ересь в последних рапортах? Что это за Церковь Черной Перемены?

– Не писал ни о чем подобном, Ваше…

– Именно! – крикнул он, и голос его сломался, а пятна на щеках заалели еще сильнее. – Зачем я тебя держу, дурень, если узнаю о новых ересях от кого-то другого?

Я в жизни не слышал о Церкви Черной Перемены, поэтому решил, что разумней будет промолчать.

– Новая секта, – сказал он, глядя исподлобья, – созданная и ведомая человеком, что зовет себя апостолом Сатаны. Скорее всего – неким священником, занимающимся черной магией. Говорят, у них уже порядком сторонников. Тебе, Маддердин, следует найти его и доставить ко мне. И, ради Бога, поспеши, не то тебе крышка.

– Знает ли Ваше Преосвященство, где его искать? – спросил я таким смиренным тоном, на какой только был способен.

– Если бы знал – не приказывал бы делать это тебе, идиот, – ответил епископ и помассировал локоть. – Маддердин, чем согрешил я перед Господом, что он покарал меня такими людьми, как ты?

И снова я решил, что лучше не отвечать – только склонился в глубоком поклоне.

– Иди уже. – Его Преосвященство устало махнул левой рукой. – Проваливай и не возвращайся без этого человека. Ах да, еще одно. Я слыхал, что в его ритуалах приносят в жертву девиц или новорожденных младенцев или что-то в этом роде… – Он оборвал себя, чтобы снова помассировать локоть.

– Когда я могу обратиться к казначею Вашего Преосвященства? – спросил я, все еще глубоко кланяясь. Тихо и вежливо.