Слуга Божий

Я же был рад, что он не выбрал драку. Уж не знаю, решил ли лейтенант, что попытка убийства инквизитора сильно навредит ему, или понял, что инквизитор со товарищи не будет легкой добычей. Так или иначе, он показался мне человеком, поступающим рассудительно. А то, что профессия моя не радовала ни его самого, ни его людей, меня не удивило. Благородные вообще недолюбливают инквизиторов. Но даже величайшие и благороднейшие гордецы полагают себя выше нас лишь до тех пор, пока не оказываются на палаческом столе и пока им не начинают рассказывать о предназначении наших инструментов.

– Мы не для того, чтобы нас любить, – ответил я с искренней улыбкой. – Мы для того, чтобы давать людям сладкую радость признания в грехах. А здесь я вижу их немало, – снова повел я рукою.

– Ага. – Лейтенант соскочил с седла. – Грузите трупы, – приказал слугам. – Не задавай мне вопросов, инквизитор, потому что не могу на них ответить. А если господин граф решит, что ты достойное орудие, может, и раскроет тебе, что здесь происходит.

– Все мы лишь орудия в руках Господа, – ответил я, глядя ему прямо в глаза, он же не стал отводить взгляд.

А я знал, что в имении графа стану искать ответ на один вопрос: как случилось, что телега труповозов и солдат господина де Родимонда прибыла в село через несколько часов после резни?

Особенно учитывая, что до замка был день пути.





* * *


Во время путешествия к летнему двору графа (как называл имение лейтенант Ронс) не случилось ничего, достойного упоминания. Товарищам лейтенанта и слугам, должно быть, запретили говорить с нами, поскольку откликались они, лишь когда к ним обращались, да и то – без охоты и сквозь зубы. Но и я не лез к ним в душу. В конце концов, все узнаем, как доедем. А пока мы пребывали в любезной компании пары десятков трупов (я заметил, что слуги собрали все тела, оставленные нападавшими в селе), и было сущим счастьем, что дорога коротка, а на улице – довольно холодно: в ином случае мое деликатное обоняние было бы обречено на определенное неудобство. Я, конечно, не слишком впечатлителен, но предпочитаю запах лесов и полей смраду разлагающихся тел. А есть люди, которым этот смрад не помеха. Как, например, мой дорогой Курнос, который и сам-то обычно воняет, будто позавчерашний труп.

Пока готовились выезжать, я воспользовался моментом (люди лейтенанта были заняты сбором тел) и вошел в дом, где оставил Элиссу. Когда она услышала шаги, бросилась в угол и сжалась там, словно побитая собака, но едва увидела меня, сразу же успокоилась. Отрадное зрелище, поскольку люди редко испытывают облегчение и радость, когда видят, что их посетил я. Трудно понять, отчего боятся инквизиторов, которые посвящают жизнь свою, чтобы служить избавлению всякого мужчины и всякой женщины, обитающих в сей скорбной юдоли.

– Выслушай меня, дитя, – сказал я. – Выслушай очень внимательно, потому что от этого может зависеть твоя жизнь.

Элисса смотрела на меня напряженно, притом бессознательно ухватившись за мою руку и прижав ее к груди. Я говорил уже, что было к чему прижимать?

– Сюда прибыли люди твоего господина, и мы с ними едем к нему в замок. Ты – моя женщина и едешь с нами от самого Хез-хезрона, поняла? Никогда ранее ты не была в селении и не видела, как убивали людей – и никого из них не знала. Я говорю понятно?

– Да, господин, – ответила она тихо.

– Держись поближе ко мне и не отвечай, даже если станут спрашивать, понимаешь? Никуда не отходи и не давай втянуть себя в расспросы. Постарайся даже не слушать, если кто-то станет с тобой разговаривать. Если захотят о чем-то тебя спросить или что-то тебе сказать – молчи и смотри на меня. Ясно?

– Да, господин, – повторила она. – Я ничего не понимаю, но…

Я прервал ее, подняв руку:

– Ты ничего и не должна понимать. Выполняй мои приказания и, может, уцелеешь.

Верно, вы удивлены изрядными чувствительностью и милосердием вашего нижайшего слуги. В конце концов, зачем бы мне спасать ничего не стоящую жизнь впервые повстречавшейся селянки? В том-то и дело, милые мои, что я не готов отказывать в значении чьей бы то ни было жизни. Особенно жизни того, кто уцелел в страшной резне, воочию явив пример Божьей воли. Вдобавок Элисса была единственной, кто видел убийц. И как знать, может, в соответствующий момент именно это мне и пригодится? Может, даже спасет жизнь?

Признаюсь также – искренне, смиренно и не без обеспокоенности, – что очень интересовался я пышной и красивой грудью Элиссы. Мне казалось, что приятно будет увидеть, как раскачивается она надо мной, ощутить ее вес в своих ладонях. Тем более что женщины, благодарные спасителям, бывают невероятно страстными.

Ох, знаю, сколь низки и приземленны эти мысли, но, во-первых, уже несколько недель у меня не было женщины, а во-вторых, я всего лишь человек, нищий духом. И, как гласит Писание, именно для таких, как я, и приуготовлено Царствие Небесное.

Однако вопреки моим опасениям лейтенант и его люди не обращали на Элиссу особого внимания. Я отдал ей свой запасной плащ, под которым скрыла она свои сельские одежды, и всю дорогу не отпускал ее от себя. Элисса была послушной девицей и все время молчала, отвечая лишь, когда я задавал ей вопрос. Я услышал даже, как один из слуг вполголоса с удивлением говорит другому:

– Гляди, как выдрессировал свою девку. А моя по любому поводу рот открывает.

Ночь мы провели спокойно, хотя я и не преминул напомнить своим парням, чтобы охраняли нас в три смены. Впрочем, я обратил внимание, что лейтенант Ронс поступил точно так же. А значит, или хотел присмотреть за нами, или боялся появления убийц (хотя мне трудно было вообразить себе банду, готовую напасть на десятерых вооруженных людей).

Сам я решил выспаться. И хотя у меня врожденная склонность к очень чуткому сну, а близкая опасность действует на меня, словно ведро холодной воды, однако я спокойно проспал до рассвета, а к полудню мы увидали возвышенность на излучине реки. На склоне же этой возвышенности находился аккуратный, небольшой замок с двумя башнями.

– Вот и прибыли, – сказал лейтенант Ронс – как видно, только затем, чтобы сказать хоть что-то, поскольку все было ясно без слов.





* * *


Граф Родимонд был корпулентным лысеющим мужчиной лет сорока с блеклыми глазами навыкат. Он принял нас в кожаном испятнанном фартуке, и на пальцах его я заметил желтые следы от кислот. Кабинет, в который мы вошли, был одной из лучших алхимических лабораторий, что мне приходилось видеть. На столах стояли большие горелки, реторты, котелки и змеевики. На полках теснились сотни банок и бутылочек из керамики, глины, темного стекла. Из алькова сбоку доносился запах зелий, и я увидел там сотни сушащихся растений. Кроме того, конечно, как и в любой другой уважающей себя алхимической лаборатории, полно здесь было предметов странных и никому не нужных: препарированная голова крокодила, рог гиппопотамуса, сушеный нетопырь с распростертыми крыльями и ощеренными клыками, когтистая медвежья лапа и два человеческих скелета, один большой, другой маленький, и к тому же без черепа. На деревянных полках, вдоль стены, стояло несколько десятков оправленных в кожу книг.

Граф кружил подле столов и как раз снимал щипцами с горелки тигель, из которого валил дьявольски вонючий и душный дым. Скорее всего, субстанция в тигле была с примесью серы, поскольку отчетливо ощущался выразительный запах.

– Нет времени, нет времени… – Де Родимонд повернулся ко мне. – Ронс, кто это еще, во имя Бога Отца?

– Я уже говорил, господин граф. Это инквизитор из Хеза.

– Мордимер Маддердин к вашим услугам, господин граф, – склонил я голову, а де Родимонд кинул на меня быстрый взгляд.

– Разве я просил об инквизиторе, Ронс?


– Нет, господин граф.

– Так скажи ему, чтобы уезжал.

Он махнул рукой и повернулся к тиглям.

– С вашего позволения, господин граф, – сказал я вежливо, поскольку не хотел, чтобы меня сбили с мысли.

Лейтенант Ронс хотел было потянуть меня за рукав, но я так глянул, что он тотчас отдернул руку. Глаза его потемнели.

– Что? – Де Родимонд не скрывал нетерпения.

– Готов поспорить, господин граф захочет поговорить со мной, а не с официальной делегацией от епископа Хез-хезрона, которая прибудет сюда расследовать практики языческих культов.

Он вздрогнул, поставил тигель и отложил щипцы. Кашлянул.

– Языческих культов? – фыркнул, но я видел, что он обеспокоен, поскольку любому известно: визит официальной комиссии Инквизиториума ни к чему хорошему не приводит.

– Мы видели трупы, – сказал я. – Жестоко убитых обитателей одного из сел. Лейтенант привез их в замок господина графа.

– Бандиты, – буркнул де Родимонд. – Здесь всюду полно этой голоты. Его Преосвященству стоило бы прислать судебного урядника, а не инквизитора.

Он тяжело рухнул в обитое выцветшим дамастом кресло.

– Принеси вина, Ронс, – приказал. – И три кубка.

– Это не бандиты, господин граф, – сказал я, не сомневаясь, что и сам он об этом знает. – Бандиты не жрут мясо жертв, не глумятся над трупами и не отказываются от добычи. А в этом селе никто не грабил дома, с тел не сняли ни сапог, ни одежду, ни украшения.

Он глянул на меня исподлобья.

– Может, так, а может, и нет, – сказал. – Бандиты – это бандиты, и неизвестно, что им взбредет в голову.

– Бандиты, господин граф, обычно ведут себя вполне рационально. Поскольку живут с добычи. И не убивают только из радости убийства. По крайней мере, не таким образом. Или вы, господин граф, можете себе представить разбойников, пожирающих трупы? Зачем бы им это делать?

– Трупы обгрызли звери, – громогласно заявил де Родимонд, и я не знал, зачем он врет, если и сам не верит в свои слова.

– Да простит меня господин граф, но я в состоянии распознать следы человеческих зубов и отличить их от звериных, – ответил я вежливо. – Был бы я также чрезмерно счастлив, если бы господин граф объяснил мне, как так случилось, что солдаты господина графа появились в селе уже через несколько часов после резни. Несмотря на то что от замка до села день дороги.

Лейтенант Ронс должен был слышать эти слова, поскольку как раз входил с подносом, на котором стояли серебряный кувшинчик и три широких кубка. Однако я видел, что рука его даже не дрогнула.

– Налей, – приказал ему де Родимонд. – Вы хотите меня допросить, инквизитор? – Он поднялся с кресла. – Меня, графа де Родимонда?! Осмелитесь ли вы подвергать сомнению мои слова?

– Я ищу истину, ваша милость, – ответил я вежливо.

– Это имперское пограничье, инквизитор, и оно не находится в твоей юрисдикции.

– А вы, ваша милость, предпочитаете объясняться с епископским посольством, которое прибудет из Хеза, или все же думаете, что стоит поговорить со мной?

– Угрожаешь мне?

Я видел, что он в бешенстве. Но вместе с тем в глазах его читался страх.

– Я, господин граф, никогда не осмелился бы угрожать представителю столь знатного рода. Я желаю лишь сообщить господину графу о том, какой представляется мне ситуация.

– Знатного рода? – фыркнул. – Как мило! Готов спорить, что ты не слыхал ранее о графах де Родимонд, верно?

– С покорностью и сожалением признаю, что мои знания касательно великих аристократических родов крайне скудны, – склонил я голову.

– А умеет подсластить этот инквизитор, а, Ронс? – рассмеялся граф и подал мне наполненный кубок. – Мне можно не льстить, Маддердин, или как там тебя. Графский титул и лен мы получили, поскольку моя святой памяти матушка путалась с имперским конюшим. Так уж случается в жизни, инквизитор. Мой прадед был честным бондарем, дед – честным солдатом, отец – продажным офицером стражи, который выслужился до раскидистых рогов, а я – граф. Как поговаривают в округе – дворянин, алхимик и конфратер дьявола. А кем будет мой сын? – рассмеялся он, обнажив желтые неровные зубы.

– Я ценю людей, которые занимаются алхимией, – сказал я вежливо, игнорируя его выводы касательно семьи, – поскольку сия наука требует большого знания и терпения в проводимых опытах. Церковь в этом не видит ничего плохого.

Была это лишь полуправда, но я не намеревался разъяснять графу нюансы отношения Церкви к алхимической науке.

– Да-да-да. – Он отпил большой глоток. – Твое здоровье, инквизитор. Не видит ничего плохого, пока не сожжет. Уж я-то знаю.

Я пригубил вино: оно было молодым и кисловатым, но случалось мне пить и худшее.

– Ну как, Ронс? – спросил де Родимонд. – Расскажешь ему, что происходит?

– Как пожелает господин граф, – холодно ответил офицер.

– Расскажи, расскажи, вдруг он чего присоветует. В любом случае лучше это, чем если пришлет своих приятелей в черных плащах. Те сразу пожгут мне половину народу.

Я лишь вздохнул, поскольку непонимание деятельности и целей Инквизиториума всегда меня расстраивало. Отчего люди думают, будто мы существуем, лишь чтобы кого-нибудь сжигать? Это ведь крайность, а не ежедневное занятие.