Слуга Божий

– А крепко его порезали, Мордимер, – сказал он, покачав головой. – Гляди, – дотронулся пальцем до ключицы покойника. – Даже погрызли…

И вправду, кроме пятен крови и ран, нанесенных железом, явственно виделись следы от зубов и кусок вырванного тела. И это были именно следы от человеческих зубов.

– Снова кто-то играет в оборотней? – спросил я. – Не-е-ет, – ответил сам себе. – Тогда бы не использовали оружие.

Курнос дернул тело, так что сложенные вместе ноги разошлись в стороны.

– Гляди сюда, – сказал.

Между бедрами мужчины зияла красная рваная рана. Там, где были когда-то гениталии, теперь не осталось ничего. Я видел в жизни и худшие вещи, но эта бессмысленная смерть все же производила впечатление. Бессмысленная, поскольку я не понимал, зачем уродовать человека и бросать его в глуши. К тому же повреждения казались нанесенными сразу. То есть не пытка с последующим убийством, а именно по-звериному дикое истязание живого тела и глумление над останками.

– Забрали? – спросил я. – Его член?

– Скорее съели, – пробормотал Курнос и показал еще следы от зубов – на бедрах и внизу живота. – Точно говорю тебе, Мордимер, это оборотни.

Слово «оборотни», вероятно, было плохим названием. Слишком много вокруг него навертели глупостей, россказней и легенд, которым люди, мыслящие рационально (такие, как ваш нижайший слуга), доверять не должны. Оборотничество человека в волка невозможно чисто анатомически. Я знаю это прекрасно, милые мои, поскольку в прославленной Академии Инквизиториума очень подробно изучал анатомию: ведь без знаний и подготовки невозможно играть музыку человеческого тела.

Дело же было вот в чем: некоторым очень бы хотелось в волков превращаться. Поэтому они рыскали по полям и лесам, голышом либо одетые в звериные шкуры, нападали на путников или местных селян. Нам много раз удавалось вылавливать таких фальшивых оборотней и отправлять туда, где им и место, – на виселицу. Отчего не на костер? – спросите. Да для того, чтобы показать: обычной конопляной веревки для оборотня достаточно – и нет нужды в святом пламени.

И конечно, конопляной веревки всегда оказывалось достаточно – так что некоторые из преступников повисали на ней с выражением недоверия и разочарования на лицах.

– Как-то непривычно для оборотней поступили с его вещами, – сказал я саркастически. – Иногда стоило бы и думать, ага, Курнос?

Тот лишь фыркнул, но ничего не ответил; и я знал, что на самом деле он со мной согласен.

– Что станем делать? – спросил он меня.

– А что мы должны делать? Поедем дальше. А волкам будет обед.

Мы провели коней мимо трупа и вскочили в седла. И только успели это сделать, как увидели следующее тело. На этот раз молодой обнаженной девушки. Ее светлые растрепанные волосы были залеплены кровью, кожа лица почти оторвана от костей, а правая грудь выгрызена так, что остались от нее лишь ошметки. Я еще заметил, что на одной из ее рук не было пальцев.

– Это бессмысленно, Мордимер, – сказал Курнос, когда мы снова присели над останками. – Вообще никакого смысла.

Он мог и не говорить. Но люди, милые мои, не всегда руководствуются разумом. Чувства и эмоции управляют нашим поведением, так уж повелось, и так будет до конца мира. А здесь, как видно, чувства и эмоции подсказывали убийцам, что тела следует изуродовать, а потом еще и съесть. И наверняка дело было не в голоде, но в извращенном желании всадить зубы в человеческое мясо, разорвать его в клочья.

Жаль, что на свете существует столько злых и отвратительных личностей. Что ж, Господь испытывает человеческий род, но ведь создал Он и нас, инквизиторов, – стражей закона и сеятелей любви. И верьте мне, что будем мы стеречь закон и сеять любовь до самого последнего часа. И как знать, возможно, даже тогда понадобимся – для услужения Господу так, как мы и представить себе пока не в силах?





* * *


Туман отступил. Над землей все еще вились сероватые щупальца, а воздух был насыщен влагой, но по сравнению со вчерашним днем погода была почти нормальной. По крайней мере, теперь мы видели лес и промежутки меж деревьями, да и солнце пыталось пробиться сквозь туманный саван.

Мы сидели за завтраком (ячменные лепешки, мясо и вино), когда я услышал шум в лесу: будто кто-то неосторожно и поспешно продирался сквозь кусты. Второй глянул в ту же сторону и положил арбалет на колени. Может, он и слишком осторожничал, ведь шум производил один человек или большой зверь – но учитывая опыт прошлой ночи…

Только Курнос не отреагировал и, прищурив глаза, спокойно ел печеное мясо, капая жиром на подбородок.

Шум приближался, пока наконец на поляну не выскочила женщина в разодранном платье. Волосы ее были растрепаны, на лице – паника. Увидев нас, женщина остановилась как вкопанная, а потом помчалась к нам с криком и плачем:

– Спасите, благородные господа, спасите во имя Иисуса!

Она влетела меж нами, перевернула бурдюк с вином и оказалась в объятиях Курноса. Но когда подняла голову и увидала лицо моего товарища, верно, решила, что попала из огня да в полымя. И что опасность, ее преследующая, может оказаться ерундой по сравнению с той, с которой эта женщина столкнулась теперь. Она дернулась было назад, но Курнос крепко держал ее за талию.

– И куда ж ты, красавица? – спросил он сладким голосом. – Куда-то торопишься?

Его рука уже гуляла возле ее груди. А было там вокруг чего гулять, грудь была весьма выдающейся. По крайней мере, насколько я мог оценить, глядя на разорванную одежду.

– Оставь, Курнос, – велел я. – Иди сюда! – я потянул женщину, и та шлепнулась на землю подле меня.

– Успокойся, – сказал я ей. – На! – поднял бурдюк, в котором плескались еще какие-то остатки, и влил вино ей в рот.

Я обратил внимание, что женщина, пусть даже с растрепанными волосами и поцарапанным лицом, очень даже недурна. Не такая уж молодая, но – славненькая. Присосалась к вину, опорожнила бурдюк, сплюнула, а потом сблевала. Курнос нетерпеливо фыркнул, а она отерла губы тыльной стороной ладони и снова принялась отчаянно реветь. Тогда я повернул ее к себе и дал пощечину. Одну, другую; сильно. Она заскулила и замолчала, вжавшись в меня всем телом. Теперь всхлипывала у меня где-то под мышкой.

Первый рассмеялся:

– Мордимер сделался, типа, нянькой.

– Рот закрой, тупица, – бормотнул я и похлопал женщину по спине. – Ну, говори, дитя, что случилось, – обратился я к ней, придавая голосу ласковое звучание. – Поможем тебе, если только сумеем.

– О да, поможем. – Второй характерно дернул бедрами.


«О Матерь Божья Безжалостная, – подумалось, – приходится мне работать в компании идиотов и вырожденцев. Почему, почему же, Господи, так жестоко караешь бедного Мордимера? Почему не могу сидеть я в Хезе, попивать винцо в тавернах и портить славных девочек? Вместо этого приходится шляться по буреломам, осматривать останки убитых и полусъеденных людей, утешать перепуганных девушек и выслушивать идиотские шутки товарищей по путешествию».

Знаю, что Бог есть добро, но иногда мне тяжело в это поверить.

– Дитя мое, – начал я снова. – Прошу тебя, скажи, что случилось?

– Вы священник, господин? – отозвалась она, поднимая голову, а Первый фыркнул:

– Да-а-а, и окрестит тебя, ага, своим кропилом, доченька.

– Я не священник, – ответил я, не обращая внимания на близнеца, – я – инквизитор.

– О Боже! – выкрикнула женщина, и в голосе ее звучала искренняя радость. – Как хорошо! Как хорошо! Господь меня услышал!

Первый щелкнул зубами от удивления. Потому что, видите ли, милые мои, люди редко встречают инквизиторов счастливыми криками и нечасто выказывают радость от нашего присутствия. Услышав, что инквизитор поблизости, большинство хотели бы поскорее оказаться в другом месте. Словно не знают они, что мы занимаемся лишь теми, кто виновен в ересях, богохульствах или колдовстве, а законопослушных да богобоязненных обывателей нам беспокоить незачем.

В общем, все удивились, а я – обеспокоился. Когда простая, перепуганная женщина считает, что наибольшее счастье для нее – встреча с инквизитором, значит, видела она нечто действительно пугающее. Что-то непривычное. Что-то, пробуждающее ужас своей неестественностью.

– Ты расскажешь мне наконец, что случилось?!

– Напали на нас… Они… Эти, эти, эти… – Она начала заикаться, поэтому пришлось снова ее встряхнуть.

– О меч Господен – кто?!

– Не знаю. – Лицо ее искривила гримаса отвращения. – Были как люди – и не как люди. Убивали… всех… грызли, отрывали куски мяса… – Она схватила ртом воздух и снова сблевала. Теперь рядом с моими сапогами.

Я успокаивающе похлопал ее по спине.

– Уже все хорошо, дитя мое. Мы не дадим тебя в обиду. Кто ты такая?

– Живу здесь в сельце, – сказала она, всхлипывая. – Убили всех. Всех. Даже детей.

– Кем они были? Как выглядели?

– Как люди. – Она взглянула на меня, но во взгляде ее было какое-то ужасное непонимание. – И не как люди. У них были такие глаза… и так кричали… Боже мой, так кричали… Смеялись и убивали, перебрасывались оторванными головами, вырывали кишки… – Она снова спрятала лицо мне под мышку.

– Проведи нас туда.

– Нет! – крикнула она, аж у меня в ушах зазвенело. Пыталась вырваться, но я держал ее крепко.

– Спокойно, дитя мое. Посмотри на меня. Ну-ка, взгляни на меня! – приказал я резко.

Она подняла взгляд.

– Я – лицензированный инквизитор епископа Хез-хезрона, – произнес я торжественно. – Зовусь Мордимер Маддердин. Много лет меня учили не только истинам нашей веры или умению допрашивать людей. Меня учили также и сражаться. Взгляни сюда. – Я взял в ладони ее лицо и повернул к Курносу. – Это мой помощник. Солдат и убийца. Он убил больше людей, чем ты смогла бы сосчитать – и даже представить…

Курнос иронично поклонился, но на лице его мелькнула слабая усмешка. Благодаря этому выглядел он еще страшнее, чем обычно.

– А теперь посмотри на них, – указал я на близнецов. – Невелики ростом, верно? Но управляются с арбалетом и ножом так, что лучше не найдешь. Это не мы боимся чудовищ и людей, дитя мое. Это чудовища и люди бегут пред нами. И знаешь почему? Не только потому, что мы сильны и обучены. С нами – слава и любовь Господа Бога нашего Всесильного и Иисуса Христа, который, сойдя с распятия Муки своей, огнем и мечом показал нам, как расправляться с врагами.

Уж не знаю, в полной ли мере дошли до нее мои слова, но вот успокоили – наверняка. В глазах не было безумия, черты лица разгладились.

– Как твое имя, милая? – спросил я. – У тебя ведь есть какое-то имя, верно?

– Элисса, – сказала, нервно помаргивая. – Я зовусь Элисса, господин.

– Проведи нас, Элисса, в село. Это ведь недалеко отсюда, верно?

– Несколько миль, – ответила она тихо и осмотрелась. – Я бежала через лес…

– А теперь мы пойдем спокойненько. Посажу тебя на моего коня…

Второй, услышав эти слова, снова фыркнул дурноватым смехом и похлопал себя по бедрам, но я глянул на него так, что усмешка сама погасла у него на лице. Близнец отвернулся и сделал вид, что стряхивает что-то со штанин.

– …и поедешь как дама, хорошо?

– Хорошо, господин, – ответила она.

– Мы будем все время подле тебя, и никто не причинит тебе обиды, понимаешь?

– Да, господин. Но что я сделаю? Что я сделаю, если они всех поубивали?

– Чьи тут владения? Кто на этой земле?