Слуга Божий
Часть 19 из 48 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Подвал был большой, состоял из коптильни и склада, наполненного углем да ровно распиленными полешками. Первый с закрытыми глазами медленно шел вдоль стен, ведя пальцами по их поверхности. Я не мешал ему вопросами, поскольку знал, что он должен сконцентрироваться. Лишь концентрация поможет Первому в поисках того, что я искал.
– Ес-с-сть, – наконец произнес он удовлетворенно. – Здесь, Мордимер.
Я приблизился и взглянул на стену.
– Ничего не вижу, – пожал плечами, но тот не заметил, поскольку стоял ко мне спиной.
– Есть-есть-есть, – почти пропел, а потом принялся аккуратно водить пальцами, нажимая на камни то здесь, то там.
Я терпеливо ждал, пока наконец Первый не застонал и не вбил пальцы в стену, с усилием вытащив один из кирпичей. Я посветил лампой и увидел, что кирпич скрывал маленький стальной рычажок. Первый потянул за него, а в стене что-то хрупнуло – и отворились тайные дверки, что вели в небольшую коморку.
– И кто бы подумал? – покрутил головой Первый. – В таком зажопье!
– Ну-у, – протянул я, поскольку нужно быть и вправду хорошим ремесленником, чтобы изготовить столь искусно скрытый механизм.
Понятно, что в богатом купеческом доме в Хезе нечто подобное было бы в порядке вещей, но здесь мы такого не ожидали. Однако истинной неожиданностью оказалось то, что я увидел внутри. На ровно развешанных полочках лежали мешочки с зельями, стояли бутылочки с разноцветными микстурами, а на вбитых в стену крючках сушились разнообразные травы.
– Так-так, – приговаривал я, разглядывая травы. – Борец, спорыш, волчья ягода, а, Первый, что скажешь?
– А и скажу, Мордимер, – согласился он. – Но – а что сказать? – спросил он, поразмыслив толику.
– Наша красотка Лоретта – отравительница, малой, – сказал я. – А это что?
Я заглянул в мешочек и понюхал содержимое.
– Шерскен, – тут-то я удивился по-настоящему. – И откуда у нее шерскен?
Шерскен был смесью нескольких зелий, приготовленных определенным, не самым простым способом. Смесью, которую лично я ценил как оружие. Ибо шерскен, брошенный в глаза врагу, приводит к мгновенной, пусть и временной, слепоте. Но смесь эта применяется и по-другому. В малых дозах, если пить ее как горячий отвар, лечит вздутие и помогает от кашля.
В чуть бо́льших – вызывает медленную смерть. Человек, которому добавляют шерскен в еду или питье, медленно сгорает, словно восковая свеча, но лишь сведущий сумеет понять, что убивает того яд.
– А может, это таки она? – сказал Первый.
– Сдурел? – вздохнул я. – С каких это пор от яда твое тело пожирают червяки, а?
– Но ведь мы сожжем ее, Мордимер, правда?
– Мечом Господа нашего клянусь! – не выдержал я. – Зачем бы нам ее жечь, малой? Она проклятая отравительница, вовсе не колдунья!
Я отвел руку с лампой и увидел, что выражение лица у Первого сейчас придурковатое.
– Но кого-то мы ведь сожжем, Мордимер, правда?
– Ага, – сказал я, закрывая дверку. – Кого-то мы наверняка сожжем. Но пока – молчок, ясно? Ничего мы не нашли, понял?
Он покивал и аккуратно вставил вытащенный из стены кирпич на место.
* * *
В камере Лоретты чертовски смердело. Что ж, даже красивые женщины должны где-то справлять нужду, а у нее для этого было лишь дырявое ведерко. И то хорошо, поскольку знавал я узников, что спали на куче собственных гниющих отходов, не убираемых годами. Здесь, можно сказать, были роскошные условия.
Когда она услыхала громыхание ключа в замке (стражник опять сумел отпереть не сразу), вскочила с соломы, на которой лежала.
– Ты свободна, – сказал я. – Обвинение в убийствах и колдовстве снято. Именем Святого Официума провозглашаю, что ты не имеешь никакого отношения к преступлениям, в которых тебя обвиняли.
Лоретта смотрела на меня, словно не совсем понимая, что говорю. Убрала со лба непокорную прядку волос.
– Так вот просто? – спросила наконец тихонько.
– А что тут еще сказать? – пожал я плечами. – Писать умеешь?
Она кивнула.
– Тогда приготовь перечень причиненного ущерба. Я прослежу, чтобы городская казна выплатила тебе все до грошика.
Лоретта усмехнулась, словно только сейчас до нее дошло, что все это – правда, а не шутка или издевка.
– Приготовлю, – сказала с ожесточением в голосе. – Ох, я и приготовлю…
– Ах да, еще одно, – сказал я, стоя на пороге. – Твой подвал – не самое безопасное место на свете. Я бы туда не спускался без особой нужды.
Я даже не стал оглядываться, чтобы увидеть выражение ее лица.
Теперь я мог спокойно вернуться в гостиницу. Второй сидел, пьяный в умат, и прихлебывал попеременно то из полной кружки пива, то из полного кубка водки. Рассказывал какую-то совершенно неприличную историю, а его собеседники ржали до упаду. Второй, если пожелает, умеет расположить к себе людей. Это в нашей профессии полезно. Теперь за его столом сидели человек шесть, и я готов был поспорить: ни один из них уже не помнил, что Второй – помощник инквизитора. Я лишь надеялся, что его пьянка нам хоть как-то пригодится. И зная Второго, был почти убежден: пригодится.
Я вошел в гостиницу, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, но Второй, понятное дело, меня увидел и чуть заметно кивнул. Я поднялся в свою комнату и лег прямо в сапогах на кровать. Хотелось спать, но я знал, что день еще не закончен. Время для сна наступит позже – как и для питья, еды, а может, и еще для чего-нибудь. Хотя вспомнив о девке, которую бурмистр спроворил парням, я решил, что лучше уж схожу на свидание с большим пальцем и четырьмя его дочурками.
Всего через пару минут я услыхал тихий стук, и внутрь шагнул Второй. Теперь он не казался ни пьяным, ни веселым.
– Что там, малой? – спросил я. – Садись давай.
Он присел на табурет, встряхнул бутылкой, после чего откупорил ее и сделал большой глоток.
– Как уж начну, перестать не в силах, – пояснил. – Опасался расспрашивать слишком откровенно, но, кажись, кое-что есть…
– Ну? – поторопил я его.
– Есть такой человечек в городе. Типа врач: даже, кажись, когда-то звали его в местное дворянство. Есть у него книжки, Мордимер, много книжек…
– У меня в Хезе тоже полно книжек, – пожал я плечами. – И что с того?
– Ну да, но здесь? Говорят также, что подбивал клинья к той малышке, но как-то типа несмело…
– Это уже что-то, – сказал я.
– И самое лучшее, Мордимер, – усмехнулся он и щелкнул пальцами.
– Не тяни.
– Он – брат проклятого бурмистра. Кровный, потому как единоутробный, но такой себе типа брат.
– Ха! – я сел на кровати. – Это ты хорошо разведал. Ступай теперь, пей спокойно, а мы нанесем визит господину доктору. Если все пойдет как думаю, то скоро разожжем тут замечательный костерок. Ну, или в Хезе, – добавил я, поразмыслив.
Доктор жил недалеко от рыночка, поэтому коней мы, понятное дело, оставили на конюшне. Пусть себе отдыхают и хрупают вкусненький овес, потому как вскоре ждет их обратный путь. И то хорошо, что солнышко чуть подсушило проклятую грязь: я надеялся, что дальнейшая часть пути пройдет в лучших условиях. Но сперва следовало завершить все дела здесь, в этом Фомдальзе. И ведь, милые мои, что оно за варварское такое название?
Мы шли через рынок, и я чувствовал направленные на нас взгляды. Не так чтобы кто-то там смотрел явно и с вызовом, чтобы кто-то стоял, прищурившись и следя за каждым нашим шагом. Что нет, то нет, милые мои. Люди глазели из-за ставней, украдкой выглядывали из заулков. Нехорошо слишком интересоваться инквизиторскими делами, поскольку инквизитор всегда может заинтересоваться и тобой, верно? По крайней мере, именно так вот и представляют себе это простецы. А ведь мы, инквизиторы, подобны острому ножу в руке хирурга. Безошибочно и безжалостно удаляем больную ткань, не трогая здоровую плоть. Оттого людям с чистыми сердцами и чистой совестью нечего бояться Инквизиториума. По крайней мере, в большинстве случаев…
Дом доктора был каменным, солидным. Выстроен из хорошего, красного, ровненько уложенного кирпича. Двор окружал деревянный забор, высокий, выше моей головы. В саду росли несколько диких яблонь и вишня, обсыпанная, словно лепрой, засохшими маленькими плодами.
– Знатный из доктора садовник, – сказал Курнос.
Я толкнул деревянную калитку, и мы вошли во двор. Из хлипкой будки выскочил пес со свалявшейся, вставшей дыбом шерстью. Не стал лаять, даже не заворчал – сразу кинулся на нас. Я не успел ничего сделать, лишь услыхал тихий свист, и стрелка воткнулась зверю в грудь. Пес крутанулся в воздухе и свалился на землю мертвым, с древком, что торчало из грязной шерсти.
– Хорошая работа, малой, – сказал я.
Взошли на крыльцо деревянными, выглаженными временем и подошвами сапог ступенями. Я сильно стукнул в дверь. Раз, второй, потом третий.
– Ну что же, Курнос… – сказал, но не успел закончить, как изнутри послышалось шарканье, а потом голос: словно кто-то водил напильником по стеклу:
– Кого там дьяволы принесли?
– Открывай, человече, – сказал я. – Именем Святого Официума.
За дверью установилась тишина. Долгая тишина.
– Курнос, – сказал я спокойно. – Тебе все же придется…
– Открываю, – сказал голос изнутри. – Хотя и не знаю, чего может хотеть от меня Святой Официум.
Послышался грохот отодвигаемого засова. Одного, второго, а потом и третьего. Затем еще провернулся ключ в замке.
– Крепость, а? – засмеялся Курнос.
Дверь отворилась, и я увидал мужчину с худым, заросшим седой щетиной лицом. Глаза у него были черные, быстрые.
– А дайте-ка на вас поглядеть… Да-а-а, я видел вас, мастер инквизитор, на рынке, – послышался лязг снимаемой цепи, и дверь отворилась шире. – Прошу внутрь.
Внутри смердело… И не обычным смрадом навоза, нестиранной одежды, немытых тел или испорченной еды, чего можно было ожидать. О нет, мои дорогие, был это другой смрад. Здесь варили зелья, жгли серу, плавили свинец. Наш доктор, как видно, занимался и медициной, и алхимией. Занятия эти часто шли рука об руку, и Церковь не видела в том ничего плохого.
До поры до времени, понятное дело.
– Прошу, прошу… – Доктор внезапно рассмотрел лицо Курноса – и голос его словно увяз в горле.
Мы вошли в сени, а потом в большую захламленную комнату. Центральное место здесь занимал огромный стол, а на нем выстроились рядком реторты, бутылочки, банки и котелки. Над двумя горелками, одной большой и другой поменьше, в котелках что-то булькало – оттуда исходила сильная вонь. Увидали мы и несколько распахнутых книг, а в углу комнаты, стопкой, лежали еще. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала умело препарированная голова лиса. В темном углу щерилось чучело волчонка.
– Ес-с-сть, – наконец произнес он удовлетворенно. – Здесь, Мордимер.
Я приблизился и взглянул на стену.
– Ничего не вижу, – пожал плечами, но тот не заметил, поскольку стоял ко мне спиной.
– Есть-есть-есть, – почти пропел, а потом принялся аккуратно водить пальцами, нажимая на камни то здесь, то там.
Я терпеливо ждал, пока наконец Первый не застонал и не вбил пальцы в стену, с усилием вытащив один из кирпичей. Я посветил лампой и увидел, что кирпич скрывал маленький стальной рычажок. Первый потянул за него, а в стене что-то хрупнуло – и отворились тайные дверки, что вели в небольшую коморку.
– И кто бы подумал? – покрутил головой Первый. – В таком зажопье!
– Ну-у, – протянул я, поскольку нужно быть и вправду хорошим ремесленником, чтобы изготовить столь искусно скрытый механизм.
Понятно, что в богатом купеческом доме в Хезе нечто подобное было бы в порядке вещей, но здесь мы такого не ожидали. Однако истинной неожиданностью оказалось то, что я увидел внутри. На ровно развешанных полочках лежали мешочки с зельями, стояли бутылочки с разноцветными микстурами, а на вбитых в стену крючках сушились разнообразные травы.
– Так-так, – приговаривал я, разглядывая травы. – Борец, спорыш, волчья ягода, а, Первый, что скажешь?
– А и скажу, Мордимер, – согласился он. – Но – а что сказать? – спросил он, поразмыслив толику.
– Наша красотка Лоретта – отравительница, малой, – сказал я. – А это что?
Я заглянул в мешочек и понюхал содержимое.
– Шерскен, – тут-то я удивился по-настоящему. – И откуда у нее шерскен?
Шерскен был смесью нескольких зелий, приготовленных определенным, не самым простым способом. Смесью, которую лично я ценил как оружие. Ибо шерскен, брошенный в глаза врагу, приводит к мгновенной, пусть и временной, слепоте. Но смесь эта применяется и по-другому. В малых дозах, если пить ее как горячий отвар, лечит вздутие и помогает от кашля.
В чуть бо́льших – вызывает медленную смерть. Человек, которому добавляют шерскен в еду или питье, медленно сгорает, словно восковая свеча, но лишь сведущий сумеет понять, что убивает того яд.
– А может, это таки она? – сказал Первый.
– Сдурел? – вздохнул я. – С каких это пор от яда твое тело пожирают червяки, а?
– Но ведь мы сожжем ее, Мордимер, правда?
– Мечом Господа нашего клянусь! – не выдержал я. – Зачем бы нам ее жечь, малой? Она проклятая отравительница, вовсе не колдунья!
Я отвел руку с лампой и увидел, что выражение лица у Первого сейчас придурковатое.
– Но кого-то мы ведь сожжем, Мордимер, правда?
– Ага, – сказал я, закрывая дверку. – Кого-то мы наверняка сожжем. Но пока – молчок, ясно? Ничего мы не нашли, понял?
Он покивал и аккуратно вставил вытащенный из стены кирпич на место.
* * *
В камере Лоретты чертовски смердело. Что ж, даже красивые женщины должны где-то справлять нужду, а у нее для этого было лишь дырявое ведерко. И то хорошо, поскольку знавал я узников, что спали на куче собственных гниющих отходов, не убираемых годами. Здесь, можно сказать, были роскошные условия.
Когда она услыхала громыхание ключа в замке (стражник опять сумел отпереть не сразу), вскочила с соломы, на которой лежала.
– Ты свободна, – сказал я. – Обвинение в убийствах и колдовстве снято. Именем Святого Официума провозглашаю, что ты не имеешь никакого отношения к преступлениям, в которых тебя обвиняли.
Лоретта смотрела на меня, словно не совсем понимая, что говорю. Убрала со лба непокорную прядку волос.
– Так вот просто? – спросила наконец тихонько.
– А что тут еще сказать? – пожал я плечами. – Писать умеешь?
Она кивнула.
– Тогда приготовь перечень причиненного ущерба. Я прослежу, чтобы городская казна выплатила тебе все до грошика.
Лоретта усмехнулась, словно только сейчас до нее дошло, что все это – правда, а не шутка или издевка.
– Приготовлю, – сказала с ожесточением в голосе. – Ох, я и приготовлю…
– Ах да, еще одно, – сказал я, стоя на пороге. – Твой подвал – не самое безопасное место на свете. Я бы туда не спускался без особой нужды.
Я даже не стал оглядываться, чтобы увидеть выражение ее лица.
Теперь я мог спокойно вернуться в гостиницу. Второй сидел, пьяный в умат, и прихлебывал попеременно то из полной кружки пива, то из полного кубка водки. Рассказывал какую-то совершенно неприличную историю, а его собеседники ржали до упаду. Второй, если пожелает, умеет расположить к себе людей. Это в нашей профессии полезно. Теперь за его столом сидели человек шесть, и я готов был поспорить: ни один из них уже не помнил, что Второй – помощник инквизитора. Я лишь надеялся, что его пьянка нам хоть как-то пригодится. И зная Второго, был почти убежден: пригодится.
Я вошел в гостиницу, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, но Второй, понятное дело, меня увидел и чуть заметно кивнул. Я поднялся в свою комнату и лег прямо в сапогах на кровать. Хотелось спать, но я знал, что день еще не закончен. Время для сна наступит позже – как и для питья, еды, а может, и еще для чего-нибудь. Хотя вспомнив о девке, которую бурмистр спроворил парням, я решил, что лучше уж схожу на свидание с большим пальцем и четырьмя его дочурками.
Всего через пару минут я услыхал тихий стук, и внутрь шагнул Второй. Теперь он не казался ни пьяным, ни веселым.
– Что там, малой? – спросил я. – Садись давай.
Он присел на табурет, встряхнул бутылкой, после чего откупорил ее и сделал большой глоток.
– Как уж начну, перестать не в силах, – пояснил. – Опасался расспрашивать слишком откровенно, но, кажись, кое-что есть…
– Ну? – поторопил я его.
– Есть такой человечек в городе. Типа врач: даже, кажись, когда-то звали его в местное дворянство. Есть у него книжки, Мордимер, много книжек…
– У меня в Хезе тоже полно книжек, – пожал я плечами. – И что с того?
– Ну да, но здесь? Говорят также, что подбивал клинья к той малышке, но как-то типа несмело…
– Это уже что-то, – сказал я.
– И самое лучшее, Мордимер, – усмехнулся он и щелкнул пальцами.
– Не тяни.
– Он – брат проклятого бурмистра. Кровный, потому как единоутробный, но такой себе типа брат.
– Ха! – я сел на кровати. – Это ты хорошо разведал. Ступай теперь, пей спокойно, а мы нанесем визит господину доктору. Если все пойдет как думаю, то скоро разожжем тут замечательный костерок. Ну, или в Хезе, – добавил я, поразмыслив.
Доктор жил недалеко от рыночка, поэтому коней мы, понятное дело, оставили на конюшне. Пусть себе отдыхают и хрупают вкусненький овес, потому как вскоре ждет их обратный путь. И то хорошо, что солнышко чуть подсушило проклятую грязь: я надеялся, что дальнейшая часть пути пройдет в лучших условиях. Но сперва следовало завершить все дела здесь, в этом Фомдальзе. И ведь, милые мои, что оно за варварское такое название?
Мы шли через рынок, и я чувствовал направленные на нас взгляды. Не так чтобы кто-то там смотрел явно и с вызовом, чтобы кто-то стоял, прищурившись и следя за каждым нашим шагом. Что нет, то нет, милые мои. Люди глазели из-за ставней, украдкой выглядывали из заулков. Нехорошо слишком интересоваться инквизиторскими делами, поскольку инквизитор всегда может заинтересоваться и тобой, верно? По крайней мере, именно так вот и представляют себе это простецы. А ведь мы, инквизиторы, подобны острому ножу в руке хирурга. Безошибочно и безжалостно удаляем больную ткань, не трогая здоровую плоть. Оттого людям с чистыми сердцами и чистой совестью нечего бояться Инквизиториума. По крайней мере, в большинстве случаев…
Дом доктора был каменным, солидным. Выстроен из хорошего, красного, ровненько уложенного кирпича. Двор окружал деревянный забор, высокий, выше моей головы. В саду росли несколько диких яблонь и вишня, обсыпанная, словно лепрой, засохшими маленькими плодами.
– Знатный из доктора садовник, – сказал Курнос.
Я толкнул деревянную калитку, и мы вошли во двор. Из хлипкой будки выскочил пес со свалявшейся, вставшей дыбом шерстью. Не стал лаять, даже не заворчал – сразу кинулся на нас. Я не успел ничего сделать, лишь услыхал тихий свист, и стрелка воткнулась зверю в грудь. Пес крутанулся в воздухе и свалился на землю мертвым, с древком, что торчало из грязной шерсти.
– Хорошая работа, малой, – сказал я.
Взошли на крыльцо деревянными, выглаженными временем и подошвами сапог ступенями. Я сильно стукнул в дверь. Раз, второй, потом третий.
– Ну что же, Курнос… – сказал, но не успел закончить, как изнутри послышалось шарканье, а потом голос: словно кто-то водил напильником по стеклу:
– Кого там дьяволы принесли?
– Открывай, человече, – сказал я. – Именем Святого Официума.
За дверью установилась тишина. Долгая тишина.
– Курнос, – сказал я спокойно. – Тебе все же придется…
– Открываю, – сказал голос изнутри. – Хотя и не знаю, чего может хотеть от меня Святой Официум.
Послышался грохот отодвигаемого засова. Одного, второго, а потом и третьего. Затем еще провернулся ключ в замке.
– Крепость, а? – засмеялся Курнос.
Дверь отворилась, и я увидал мужчину с худым, заросшим седой щетиной лицом. Глаза у него были черные, быстрые.
– А дайте-ка на вас поглядеть… Да-а-а, я видел вас, мастер инквизитор, на рынке, – послышался лязг снимаемой цепи, и дверь отворилась шире. – Прошу внутрь.
Внутри смердело… И не обычным смрадом навоза, нестиранной одежды, немытых тел или испорченной еды, чего можно было ожидать. О нет, мои дорогие, был это другой смрад. Здесь варили зелья, жгли серу, плавили свинец. Наш доктор, как видно, занимался и медициной, и алхимией. Занятия эти часто шли рука об руку, и Церковь не видела в том ничего плохого.
До поры до времени, понятное дело.
– Прошу, прошу… – Доктор внезапно рассмотрел лицо Курноса – и голос его словно увяз в горле.
Мы вошли в сени, а потом в большую захламленную комнату. Центральное место здесь занимал огромный стол, а на нем выстроились рядком реторты, бутылочки, банки и котелки. Над двумя горелками, одной большой и другой поменьше, в котелках что-то булькало – оттуда исходила сильная вонь. Увидали мы и несколько распахнутых книг, а в углу комнаты, стопкой, лежали еще. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала умело препарированная голова лиса. В темном углу щерилось чучело волчонка.