Слуга Божий

Я подошел ближе и увидел, что чучельник был истинным мастером своего дела. Щенок казался живым, даже лимонно-желтые, стеклянные глаза горели, казалось, смертоубийственным огнем.

– Прекрасная работа, – сказал я.

– Благодарю, – кашлянул хозяин. – Позвольте представиться, мастер. Я – Йоахим Гунд, доктор медицины Университета в Хез-хезроне и естествоиспытатель.

– И что же привело ученого в сей городишко, столь удаленный от источников мудрости? – спросил я вежливо.

– Пройдемте, господа, – откашлялся он снова, – в другую комнату. Вы ведь необычные гости, а здесь все так выглядит…

– Ну, я видел вещи и похуже, – ответил я, а Курнос рассмеялся.

– Да-да. – Доктор заметно побледнел, хотя кожа у него и так была землистого цвета.

Комнатка, в которую он нас привел, была захламлена не меньше, но здесь по крайней мере не смердело настолько ужасно, как в большом зале. Курнос и близнец уселись на большом, окованном железом сундуке, я – в обтрепанное кресло, а доктор пристроился на табурете. Выглядел он словно худая, оголодавшая птица, готовая сорваться в полет.

– Чем могу служить, достойный мастер? – спросил меня. – Может, наливочки?

– Спасибо, – ответил я. – Легко догадаться, что смерть Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдорффа и Петера Глабера – я верно запомнил, да? – возбудила беспокойство у Святого Официума. И я рад был бы выслушать, что такой ученый человек, как вы, думает об этих случаях.

– Ха! – Он потер ладони, несмотря на то, что в доме было тепло. – Я ведь сразу говорил, что Лоретта невиновна, но кто бы меня слушал…

– Кому же вы говорили? – невнятно спросил Курнос – он как раз скусывал себе ноготь.

– А-а-а… кому? – оторопел доктор. – Ну, вообще говорил. Это все человеческая глупость. Небылицы. Выдумки. Фантасмагории. – Он глянул на меня, словно желая удостовериться, что я понял последнее слово.

Я понял.

– Получается: ничего не произошло? – усмехнулся я ласково.

– Не так чтобы ничего – они ведь умерли. Но естественным образом, мастер! Петер давно хворал кашлем и сплевывал кровью. Дитриху мне не раз приходилось ставить пиявки, а Бальбус обжирался до потери сознания и имел проблемы с кишечником. Плохо жили, мастер. Нездорово.

– Да-а, – покивал я. – А белые толстые черви?

– Черви. – Он выплюнул это слово, будто непристойность. – И чего только людишки не выдумают?

– Например, ваш брат, бурмистр, – поддел я его.

– Ну да, – признался он неохотно. – Но я в это не верю.

– Не верите. Ну что же… Позволите, мы немного оглядимся?

– Оглядитесь? – Доктор снова побледнел. – Я не знаю, есть ли у вас…

– Есть, – ответил я, глядя на него в упор. – Уж поверьте мне, есть – и много.

– Что же. – Он снова потер ладони. Я заметил, что пальцы покрыты синими и белыми пятнами. – Если уж так…

– Если уж так – то так, – усмехнулся я одними губами и встал. – Прежде всего мы взглянули бы на чердак и подвал.

– На чердаке только пыль, пауки и крысы, – быстро сказал доктор. – Уж поверьте, вы только измажетесь и измучитесь…

– Показывай чердак, – рявкнул Курнос.

– Нет, Курнос, спокойно, – сказал я. – Если доктор говорит, что чердак такой уж неприятный, сойдем в подвалы.

– В п-п-подвалы? – заикнулся Йоахим Гунд.

– А отчего бы и нет? Впрочем. – Я сделал вид, что задумался. – Впрочем, вы, доктор, покажете моим помощникам подвалы, а я тем временем осмотрюсь на подворье.

Я знал, что мы ничего не найдем ни в подвалах, ни на чердаке. Доктор Гунд специально заманивал нас в маленькую ловушку. Его озабоченность казалась настоящей, но я голову дал бы на отсечение, что он притворялся. Очевидно, был напуган нашим визитом, но считал, что мы устанем, обыскивая подвал и чердак, и в конце концов оставим его в покое. Ведь Гунд понимал: Инквизиция рано или поздно наведается в дом доктора – чудака и алхимика. Всего этого он и не думал скрывать. Реторты, опыты, эксперименты. Смотрите, мол, ничего такого, что стоило бы прятать. Весьма ловко, милые мои, но я ощущал во всем этом фальшь.

Я вышел наружу и огляделся. Мертвый пес так и лежал на полдороге к калитке – где мы его и оставили. Я направился на заднее подворье. Отворил дверцы и заглянул в коморку, где лежали ровнехонько уложенные сосновые полешки и дубовые плахи с облезлой корой. У стены стояли вилы, грабли с выломанными зубьями и заступ с лопатой, измазанные засохшей грязью. Ничего интересного.

В тени раскидистого каштана я увидел аккуратно облицованный колодец. Поднял деревянную крышку и заглянул внутрь. В восьми-девяти стопах внизу блестело зеркало воды. Мне приходилось видеть тайники, устроенные под водой в колодце, однако я не думал, чтобы уважаемый доктор имел силы и желание на ледяную купель. Не говоря уж о том, что на гладких колодезных стенах не было ни ухватов, ни колец, которые помогали бы при спуске и подъеме.

Но тогда где же скрывался тайник колдуна? Ха! Хороший вопрос. А может, я ошибаюсь, и Йоахим Гунд не столь плутоват, как выглядит, а потому занимается темными искусствами прямо в подвале или на чердаке? Или же доктор – просто не опасный чудак?

Я медленно двинулся вдоль деревянного забора, а потом прошелся по саду вдоль, поперек и по диагонали. Ничего необычного. Запущенный и заросший цветник, маленькие гнилые яблочки бронзовели на нескошенной траве, пара кротовин, несколько горстей треснувших каштанов. Прогуливаясь, я внимательно всматривался под ноги, но везде лишь победно вздымались трава да бурьян. Я же искал хоть какой-то след. Например, люк, присыпанный землей или замаскированный куском дерна. Не было ничего.

Что ж, значит, пришло время молитвы. Я встал на колени под деревом и постарался очистить мысли. Вслушивался в тихий шум ветра, который дул рядом со мной и сквозь меня.

– Отче наш, – начал, – сущий на небесах. Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, и на земле, как на небе.


Я закрыл глаза и почувствовал, как снисходит на меня Сила. Несмотря на закрытые глаза, я начал видеть. Ветки деревьев маячили где-то меж зеленых и желтых промельков.

– Хлеб наш насущный дай нам днесь, и дай нам силу, чтобы не прощали мы обидчикам нашим.

Взрывы багрянца охватили почти все, но под ними я видел уже абрис крыши дома и зелень травы. Образ дрожал, трясся и менялся, но я знал, что должен перетерпеть. Поскольку, как и всегда, появилась сестра молитвы – боль. Ударила неожиданно, с новой алой волной. Я будто плыл на галере под багряными парусами. Едва не прервал молитву и не открыл глаза.

– И позволь нам отразить искушение, а зло пусть ползет в пыли у стоп наших. Аминь.

Боль оседлала меня, но я старался о ней не думать. Старался не концентрировать взгляда и на образах, что проявлялись из всполохов. Я хорошо знал, что если всмотрюсь в некий элемент, фрагмент этой реальности-нереальности, то чем сильнее стану пытаться его увидеть, тем быстрее расплывется и исчезнет.

Образы проплывали сквозь меня, а я продолжал молиться – и иногда видел себя самого, словно глядел сверху на темную, коленопреклоненную фигуру, пульсирующую красной болью.

– Отче наш, – начал снова, хотя молитва не приносила умиротворения, а лишь увеличивала боль.

Я, казалось, плыл где-то меж красок и образов, укутанный в яркое, желтое сияние.

Пришлось повторить молитву семижды, пока сквозь закрытые глаза отчетливо проступили сад и дом. Не были они такими, какими я запомнил их раньше. Дом пульсировал тьмой, и казалось, то отдаляется, то приближается. Сад ярился резкой, болезненной зеленью. Отчетливо видны были засохшие вишни, вцепившиеся в сухие ветви, – теперь они казались коричневыми тварями с пастями, наполненными игольчатыми зубками. Видел я и кружащих вокруг дома существ, описать которых словами было невозможно. Создания вне четких форм и расцветок, всплывающие над землей и лениво парящие в воздухе. Уже один взгляд на них пробуждал страх, и совладать с ним удавалось лишь с помощью молитвы. Я молился – и казалось, весь уже состою из одной боли. Но прерви литанию сейчас – и кто знает, не оказался ли бы я в поле зрения тех бесформенных монстров. А сама мысль, что кто-то из них взглянет в мою сторону, вызывала пароксизмы ужаса.

Теперь я мог осмотреться. Мог, ухватившись за флюгер на крыше, вращать дом вправо-влево, чтобы заглянуть во все его закоулки. И почти сразу я обнаружил место, которое должен был найти. Пульсирующую синевой иллюзию. Это была стена в дровяной коморке, созданная с помощью настолько сильного заклинания, что камни в той стене можно было не только видеть, но и ощутить под пальцами, даже пораниться об их неровную поверхность. Эту стену спокойно можно было простукивать и прослушивать. Звук был бы словно от нормальной, цельной, каменной стены. Ибо звук в этом случае также был иллюзией.

Я осторожно высмотрел сине-серебристые ниточки, что удерживали иллюзорную стену, и потихоньку разорвал их, одну за другой. Пульсирующая синева постепенно угасала, серела, потом исчезла совсем. Я знал, что именно в этот миг стена из солидного темно-серого камня просто исчезла. Расплылась в воздухе.

Я открыл глаза и повалился на землю. Ощутил щекой мокрую, холодную траву. Сжался, подтягивая ноги под подбородок. Был счастлив, что боль ушла, но при этом не имел никакого желания подниматься на ноги.

– Мордимер, – услышал над собой. – Мордимер…

Я сжался еще сильнее, но тогда некто – по запаху я узнал Курноса – сильно дернул меня за плечо.

– Мордимер? Ты что, молился?

Я ощутил на губах холодное прикосновение металла, Курнос силой разжал мне зубы. Крепкая сливовица с убийственным запахом и вкусом полилась мне в рот. И в горло. Я закашлялся. Курнос придержал меня, продолжая заливать водку. Я дернулся, уклоняясь, и сблевал.

– Мечом… Господа… нашего… убить меня… хочешь? – простонал я и сблевал снова.

Протянул руку в его сторону.

– Дай, – сказал, а он плеснул мне водки в ладонь. Я закрыл глаза и омылся сливовицей. – Лучше, – попытался встать, но зашатался, и Курносу пришлось меня придержать.

Я оперся о ствол. Ощущал, что весь трясусь, словно проснулся в заледенелой избе после ночной пьянки. Ничего не болело, но казалось, каждая часть моего тела распадается на кусочки.

– Курнос. Спасибо.

Он кивнул.

– Что мне делать, Мордимер?

– Арестуй… его. Я тут подожду… минутку.

Сил отдавать приказы не было, а приказывать – было что. К счастью, Курнос и сам знал, что делать.

– Колодки, да? Кляп? Охрана на всю ночь? Увозим его в Хез, верно?

– Да, – ответил я. – Давай уже, ступай.





* * *


Наверное, я уснул, поскольку, когда открыл глаза, стояла ночь, а мой плащ и волосы были мокрыми от росы. Я глянул на луну, сиявшую ярким серебристым светом, и поднялся. Глубоко вздохнул.

– Еще один такой колдун, и будут тебя соскребать лопатой, бедный Мордимер, – прошептал сам себе.

Дом Йоахима Гунда стоял темен и пуст. Я поволокся к дровяному сараю. Короткий сон дал передышку, поэтому, несмотря на головокружение, шагать удавалось. Я заглянул в тайник и увидел, что за ровно сложенными дубовыми колодами уже нет стены, есть лишь деревянная перегородка с невысокими, приоткрытыми дверками.

Не спеша, я передвинул колоды, освобождая проход. Толкнул дверки. За ними была уютно обставленная комнатка. Стояли в ней обтянутое адамашком кресло, секретер красного дерева, а также круглый столик. На крепких полках – переплетенные в кожу книги, пол застилал ковер с толстым ворсом. И все бы выглядело совершенно невинно, когда б не факт, что на ковре была вышита пентаграмма. Я снял с полки первую попавшуюся книжку. Толстая телячья кожа и блестящие золотом буквы.

– «Демонологика», – прочитал я вслух.

Снял вторую книгу.

– Cursae Satanis, – буквы на этот раз блестели серебром, а оправа была старой и потертой. – Чудесная подборка, – сказал я, обращаясь к самому себе. Остальные книги были сходного содержания. Большая часть говорила о чернокнижии, накладывании проклятий и призыве демонов. Одна была посвящена астрологии, другая лечебным микстурам и ядам, нашел я здесь и томики, вводящие в тайны анатомии. Эти были из разрешенных. Однако часть книг уже давно – порой и много десятков лет – находились в церковном индексе, а остальные не могли попасть даже туда, поскольку Церковь не желала официально признавать, что они существуют. Ясное дело, мы, инквизиторы, должны были о них знать, но от простых людей те секреты тщательно скрывались.