Слишком много поваров

В три часа утра я сидел за столом в малой гостиной павильона «Покахонтас». Напротив меня расположился мой друг Барри Толмен. За его спиной маячил косоглазый головорез с крепкими челюстями в синем саржевом костюме, ярко-розовой рубашке с заношенным белым воротничком и с красным галстуком. Как его зовут и чем он занимается, не секрет: Сэм Петтигрю, шериф округа Мерлин. Присутствовали еще двое неизвестных типов. Один с блокнотом, какими пользуются стенографистки, примостился на краешке стола. Другой, полицейский штата Западная Виргиния, торчал на стуле у стены. Дверь в столовую была открыта, и оттуда доносился запах магния от фотовспышек, гул голосов сыщиков, снимающих отпечатки пальцев, и тому подобное.

Голубоглазый атлет пытался скрыть раздражение:

— Я все знаю, Эшли. Вы управляющий курортом Канова-Спа, а я прокурор этого округа. Чего вы от меня хотите? Чтобы я сделал вид, что он сам упал на нож и это несчастный случай? И нечего обвинять меня в том, что я люблю театральные эффекты…

— Ладно, Барри. Забудьте. — Клей Эшли, стоявший рядом со мной, медленно покачал головой. — К черту все это! Я знаю, вы не можете замять дело. Но, ради бога, заканчивайте быстрее и увозите их отсюда. Да-да, я знаю, вы это сделаете, как только можно будет. Извините, если я что сказал… Пойду попытаюсь уснуть. Если буду нужен, позвоните.

Он ушел. Кто-то вышел из столовой что-то спросить у Петтигрю. Толмен встряхнулся, потер глаза и посмотрел на меня:

— Я вызвал вас снова, мистер Гудвин, чтобы спросить, не вспомните ли вы еще что-нибудь в добавление к рассказанному раньше?

— Вы собрали весь урожай, — покачал я головой.

— Вы не припомнили ничего из того, что происходило в гостиной? Ни одной особенности поведения, ни одного важного разговора? — (Я ответил «нет».) — А в течение дня?

— Ничего. Ни днем, ни ночью.

— Что вам сказал Вулф, когда тайно вызвал вас и показал тело Ласцио за ширмой?

— Он вызвал меня не тайно. Это все слышали.

— Но он позвал вас одного. Почему?

— Вам лучше спросить его, — пожал я плечами.

— Что он сказал?

— Я уже говорил вам. Он попросил меня проверить, мертв ли Ласцио. Я сказал, что мертв, и он велел позвать мистера Сервана.

— Больше он ничего не говорил?

— Кажется, сделал какое-то замечание насчет приятного праздника. Иногда он бывает ироничен.

— И кажется, весьма хладнокровен. У него были какие-нибудь причины не любить Ласцио?

Я сильнее упер ногу в перекладину стула. Вулф не простит мне, если каким-то неосторожным замечанием я обрушу на наши головы эту неразбериху.

Я знал, зачем Вулф постарался позвать меня одного и поинтересовался моей памятью насчет происходившего: ему пришло в голову, что в случае убийства его, как свидетеля, не выпустят из штата да еще заставят выступать в суде, а это противоречило представлениям Вулфа о приятной жизни. Я не питал никакого уважения к этому простаку, клюнувшему на приманку в виде имбирного пива в вагоне-баре, кроме того, я, в отличие от Вулфа, ничего не имел против Западной Виргинии. Поэтому я ответил:

— Конечно нет. Он никогда прежде не встречал Ласцио.

— А в течение дня не произошло ничего такого, что могло бы сделать его… ну, неравнодушным к благополучию Ласцио?

— Насколько я знаю, нет.

— Вы или Вулф знали о предыдущем покушении на жизнь Ласцио?

— Спросите его сами. Я — нет.

Мой приятель Толмен принес дружбу в жертву долгу. Он оперся локтем о стол, ткнул в меня пальцем и сказал тошнотворным тоном:

— Вы лжете.

Как я заметил, косоглазому шерифу не нравилось, что он здесь на вторых ролях, и он бросил на Толмена сердитый взгляд. Вообще, атмосфера в комнате была нездоровой.

Я изобразил удивление:

— Лгу? Я?

— Да, вы. Что говорила вам с Вулфом миссис Ласцио, когда заходила к вам в номер сегодня днем?

Надеюсь, он не заметил, как дрогнул мой локоть.

Не важно, как он это выяснил и сколько он знает. У меня не было выбора.

— Она рассказала нам, что ее муж обнаружил в сахарнице мышьяк, — ответил я, — и что он высыпал его в канализацию. Она хотела, чтобы Вулф защитил ее мужа. Она еще сказала, что он запретил ей говорить об этом кому-либо.

— Что еще?

— Это все.


— А вы только что сказали мне, что ничего не знали о предыдущем покушении на жизнь Ласцио. Не так ли?

— Так.

— Ну? — Все тем же тоном.

Я улыбнулся ему:

— Послушайте, мистер Толмен, я вовсе не пытаюсь провести вас, даже если бы и знал, как это сделать. Но примите в расчет некоторые вещи. Во-первых, я не хотел вас оскорбить — вы еще молодой человек, впервые избраны окружным прокурором, а Ниро Вулф распутал больше преступлений, чем все, о которых вы когда-либо слышали. Вы знаете это, и вы знаете его репутацию. Даже если бы кто-нибудь из нас и знал что-то, что могло бы дать вам след — а мы этого не знаем, — вы только потеряли бы время, выжимая из нас соки, потому что мы стреляные воробьи. Я не хвастаю, а констатирую факты. Вот, например, относительно первого покушения на Ласцио. Я настаиваю на том, что ничего не знаю. Все, что мне известно, — это рассказ миссис Ласцио о том, как ее муж обнаружил что-то в сахарнице. Откуда он знал, что это был мышьяк? Ласцио не был отравлен, он был заколот. В моей практике…

— Меня не интересует ваша практика. — Тон все тот же. — Я спрашиваю вас, не вспомнили ли вы чего-нибудь, имеющего значение в связи с убийством. Вспомнили?

— Я уже сказал вам, что миссис Ласцио…

— Да-да, миссис Ласцио. Оставим пока это. Еще что-нибудь?

— Ничего.

— Уверены?

— Вполне.

— Приведите сюда Оделла, — велел Толмен полицейскому.

До меня наконец дошло. Так вот оно что! Ну и друзей же я себе приобрел с тех пор, как сюда приехал! Мои мозги снова подпрыгнули, и я не был уверен, что мне удастся и на этот раз незаметно поставить их на место. Я как раз занялся этим, когда в сопровождении полицейского вошел мой приятель Оделл. Я обратил к нему взгляд, которого он не заметил. Он встал так близко ко мне, что я мог бы облобызать его, не вставая с места.

— Оделл, что говорил вам этот человек вчера днем? — спросил его Толмен.

Местный сыщик не смотрел в мою сторону.

— Он сказал, что Филипа Ласцио кто-то убьет, — начал он хрипло. — А когда я спросил кто, он ответил, что они встанут в очередь.

— А еще что?

— Это все.

Но я отвел удар. Я дал Оделлу такой толчок под ребро, что он подпрыгнул.

— Вот оно что! — рассмеялся я. — Теперь вспомнил! Это когда мы с вами сидели над той тропинкой и бросали вниз камни, а вы мне показали вашу скалу, точно! Вы, конечно, не говорили мистеру Толмену всего, о чем мы беседовали, поэтому он думает… Вы сказали ему, как я рассказывал вам обо всех этих паршивых итальянских и польских поварах, что они готовы от зависти поубивать один другого? И что Ласцио зарабатывает больше всех, шестьдесят тысяч баксов в год, поэтому на него они набросятся на первого, да еще в очередь выстроятся? А потом вы показали мне ту скалу и объяснили, как вам удается выбираться из отеля в такое время дня. — Я повернулся к Толмену. — Мы разговорились, как приятели, только и всего. Если хотите искать здесь какой-то скрытый смысл — на здоровье! Если бы я рассказал вам, что Оделл говорил о той скале… — Я снова засмеялся и ткнул своего приятеля под ребро.

Толмен хмурился, но на этот раз не на меня.

— В чем дело, Оделл? Вы не так рассказывали.

Я не мог не перевести игру на Оделла. Он старательно делал вид, что разговором совсем не заинтересован. Воплощенная высшая справедливость, он все еще не смотрел на меня, а уставился прямо в глаза Толмену:

— Кажется, мой язык не мелет сам по себе. Кажется, он говорит, что ничего особенного и не было. Но я ясно запомнил имя Филипа Ласцио: любой детектив ухватится за разговор об убийстве…

Косоглазый громила неожиданно заговорил тягучим мягким голосом:

— Вы что-то очень неточно говорите, Оделл, вам что-то слишком много кажется.

— Говорил он вам, что Ласцио собираются убить, или не говорил?! — требовательно спросил Толмен.

— Ну… он это сказал, да. То есть что они все завистливые, а Ласцио получает шестьдесят тысяч. Точно, он это сказал. А больше вроде ничего.

— Так что же, Гудвин? Почему это вы выбрали Ласцио?

Я поднял руки:

— Я его не выбирал. Я случайно упомянул его, потому что он обогнал всех — и в деньгах, и во всем остальном. Я тут прочел заметку — хотите взглянуть?

— Мы теряем время, — протянул шериф. — Убирайтесь к дьяволу, Оделл!

Мой приятель повернулся и вышел, так и не удостоив меня взглядом.

— Приведите сюда Вулфа! — приказал Толмен полицейскому.

Я сидел спокойно. За исключением нескольких сучков, о которые я мог бы споткнуться, я был вполне доволен собой. Интересно, что сказал бы инспектор Кремер из нью-йоркской уголовной полиции, если бы узнал, что Ниро Вулф позволяет привести себя на допрос к провинциальным ищейкам в половине четвертого ночи из боязни поссориться с местным прокурором. Он не ложился так поздно с тех самых пор, когда Клара Фокс ночевала в нашем доме. Я подумал, что могу оказать посильную помощь, и принес из коридора большое кресло.

Вскоре возвратился полицейский с моим боссом. Толмен спросил у полицейского, кто еще остался.

— Вукшиш, или как его там, и Берен с дочерью. Они пытались прогнать ее спать, но она не пошла. Рвется сюда.

Толмен жевал губу. Я наблюдал за ним одним глазом, а другим смотрел, как Ниро Вулф устраивается в принесенном мной кресле.