Скриба

– А кто тебе сказал, что он этого не сделал? Наверняка пытался, но Теодора может обмануть даже ребенок. Уилфред был в бешенстве и, в очередной раз встретившись с Генсериком, при помощи своего механизма ввел ему в руку яд. Затем Теодор все-таки выследил его, обнаружил убежище и рассказал обо всем Уилфреду. Тот приказал немедленно вернуться в подземную часовню и схватить Генсерика, но Теодор опоздал: коадъютор умер, а Горгиас исчез.

– Значит, это Теодор забрал оттуда труп Генсерика и всадил в него металлическую палочку.

– Да, Уилфред велел взять палочку Горгиаса и представить всё как убийство. Остальное вы знаете: путешествие на судне, твое «воскрешение» и исчезновение девочек.

– Последнего я не понимаю.

– Ну, это несложно объяснить. После смерти Генсерика Павлу нужен был кто-нибудь, готовый с легкостью преступить моральные устои, и он поймал в свои сети Корне, имевшего любовную связь с кормилицей. Благодаря Хоосу Павел знал его слабые стороны, а потому, пообещав ему титулы и твое убийство, он убедил его похитить дочерей Уилфреда.

– С намерением затем шантажировать его, чтобы отобрать пергамент.

– Мне представляется именно так. Павел рассудил, что, надавив на Уилфреда, он получит документ, над которым ты работала, поскольку текст, написанный твоим отцом, считался пропавшим. Однако в любом случае он ошибся, так как Уилфред и Корне отравил при помощи своего механизма.

– Но в этом не было никакого смысла. Чего он хотел добиться, убивая его?

– Наверное, выяснить, где спрятаны его девочки, в обмен на противоядие. Однако Корне этого не знал, в страхе убежал и скоро умер во время церковной службы.

– Но почему девочек оставили в шахте?

– Этого я тоже не понимаю. Возможно, преступников напугала загадочная смерть Корне или они боялись, что их обнаружат, не знаю. К тому же одному человеку не так-то просто уследить за двумя маленькими девочками, а когда Корне не стало, заменить его было попросту некем. Ни Хоос, ни Павел для этого не подходили, так как их отсутствие было бы сразу замечено. Но девочек нужно было прятать, кормить и тому подобное, поэтому, во избежание еще больших трудностей, их чем-то одурманили.

– И отнесли на шахту не для того, чтобы бросить, а чтобы потом якобы найти.

– Вероятно, так. Ведь на следующий день они устроили облаву, которая должна была превратить их из бандитов в героев.

– А между делом обвинили в похищении моего отца…

Алкуин кивнул, затем подошел к двери и попросил принести еще еды.

– Не знаю, почему, но этот разговор пробудил во мне зверский аппетит, – признался он. – На чем мы остановились? Ах да, на твоем отце. Они всегда пытались в чем-нибудь обвинить его. Кстати, Хоос работал не только на Павла, но и на себя в надежде получить выгоду везде, где только возможно. Помнишь заколотых юношей? Мне удалось поговорить с их родственниками, и те сказали, что у покойных были почерневшие руки и ноги. Тебе это ни о чем не напоминает?

– Неужели зараженное зерно? – недоверчиво спросила Тереза.

– Да, зараженное зерно. Лотарий это утаил, но после повторных подсчетов я установил, что немного зерна ему все же удалось где-то припрятать. Хоос ведь исчез из Фульды верхом на лошади, так? – Тереза кивнула. – Мне сказала Хельга Чернушка, – продолжил Алкуин, – однако, по словам Уилфреда, он прибыл в Вюрцбург на телеге. Следовательно, в Фульде ему помогал кто-то еще, кроме вас, – или рыжий Ротхарт, или сам Лотарий.

– Ну и что?

Алкуин сунул руку в карман и вытащил пригоршню зерна.

– А то, что в амбаре, где ампутировали руку твоему отцу, я нашел зараженное зерно.

Он объяснил, что Хоос, несомненно, хотел нажиться на терзавшем жителей Вюрцбурга голоде и нанял для выполнения разных поручений погибших позже юношей. По-видимому, он расплачивался с ними зерном, которое сам, будучи предупрежден Лотарием, в пищу не употреблял. Возможно, он не знал о столь быстром действии яда, и когда юноши неожиданно заболели и возникла угроза того, что о его поступках станет известно, он не задумываясь покончил с ними.

– И опять же обвинил моего отца.

– Конечно, Хоосу ведь нужно было найти его, а после обвинения в нескольких убийствах весь Вюрцбург бросился помогать ему в поисках. Не знаю, удалось ли Хоосу установить, что твой отец скрывается на шахте. Возможно, он это подозревал, возможно, ему помог случай. Как бы то ни было, Горгиас уже никому не был нужен. Павел и Хоос боялись, что в случае выздоровления он сможет написать еще один пергамент; Уилфред хотел свалить на него смерть Генсерика, а останься твой отец в живых, он смог бы доказать свою невиновность.

– Вы тоже желали его смерти, чтобы никто не узнал о его открытии.

– Каком открытии? – удивленно спросил Алкуин.

– Он ведь обнаружил, что документ поддельный.

Алкуин нахмурился. В этот момент явился слуга с кушаньями, однако монах с видом капризного ребенка отослал его назад.

– Повторяю, я очень высоко ценил твоего отца, и давай оставим эту тему. Что бы я для него ни сделал, он все равно умер бы.

– Но не как собака.

Алкуин, будто не слыша ее, взял Библию, открыл Книгу Иова и прочитал вслух несколько отрывков, видимо, надеясь тем самым оправдать свое поведение.

– Господь требует от нас жертв, – добавил он, – и насылает несчастья, хотя мы зачастую даже не понимаем, за что. Твой отец отдал свою жизнь, и ты должна быть ему за это благодарна.

Тереза взглянула ему прямо в глаза.

– Он успел научить меня, что нельзя быть похожим на таких, как вы, и за это я ему действительно благодарна, – решительно заявила она и вышла, оставив Алкуина в гордом одиночестве.



По пути на судно Исам объяснил девушке, почему Алкуин обвинил ее в краже пергамента.

– Он хотел защитить тебя, – заявил молодой человек. – Если бы он этого не сделал, Павел расправился бы с тобой.

Именно Павла ты видела тогда в туннеле, а юного стражника убил Хоос, но искал-то он тебя. Он нашел Библию в изумрудном переплете и стащил ее в надежде отыскать внутри пергамент, а когда его там не оказалось, бросил ее во внутреннем дворе собора, чтобы никто не заподозрил его в краже.


– И поэтому он заключил меня в подземную темницу? Позволил сечь меня? Хотел сжечь заживо?

– Пожалуйста, успокойся, – попросил Исам. – Он думал, в темнице, в ожидании казни, ты какое-то время будешь в безопасности. Высечь тебя приказал Уилфред, не знакомый с планом Алкуина.

– С планом? С каким планом? – в недоумении спросила Тереза.

– Он хотел, чтобы ему бросили вызов.

Девушка ничего не понимала, и Исам продолжил:

– Алкуин не знал, как защитить тебя и одновременно изобличить убийц, и потому предложил мне вызвать его на поединок. Когда я это сделал и Алкуин попросил выставить вместо себя другого, Павел выдал себя, предложив Хооса Ларссона.

– И ты ему поверил? Ради Бога, Исам, подумай хорошенько! Если бы Хоос победил, меня казнили бы.

– Нет, Дрого был в курсе происходящего, и даже если бы я погиб, тебя все равно освободили бы.

– Но тогда… за что ты сражался?

– За тебя, Тереза. Хоос убил твоего отца и должен был понести наказание.

– Тебя тоже могли убить! – И она заплакала.

– Это был Божий суд, а Господь такого не допустил бы.





*****


На заседании капитула, созванном через три дня после похорон, Уилфреда простили за совершенные им преступления. Дрого как верховный судья постановил, что Корне и Генсерик за свои злодеяния заслужили смерть, и все собравшиеся с радостью приветствовали такое решение. Тем не менее Алкуин обвинил Уилфреда в чрезмерном тщеславии: граф действовал из христианских побуждений, но побуждения эти оказались смертоносными, сказал он.

Выйдя на улицу, Алкуин увидел Терезу, окруженную тюками с одеждой и книгами, и подошел попрощаться.

– Ты действительно хочешь уехать? – спросил он.

Девушка пребывала в сомнениях. Прошлым вечером Исам попросил поехать с ним в Аквисгранум, но она еще не дала окончательного ответа. С одной стороны, ей хотелось обо всем забыть, уплыть отсюда и начать новую жизнь, с другой – какие-то неясные чувства побуждали остаться с Рутгардой и ее племянниками: осесть в Вюрцбурге, выйти замуж и завести детей. Неужели всё, чему учил отец, в том числе и его стремление сделать из нее образованную и независимую женщину, погибло вместе с ним?

– Ты можешь остаться и работать со мной, – продолжил Алкуин. – Я еще побуду в крепости, чтобы привести в порядок скрипторий и уладить кое-какие дела. Уилфред отправляется в монастырь, поэтому ты сможешь спокойно помогать мне, а потом мы решим, как быть дальше.

Тереза задумалась. Она всегда мечтала работать с пергаментами, однако сейчас ее влек к себе иной мир, о котором рассказывал Исам и который она тоже хотела для себя открыть, и Алкуин это заметил. Помогая ей с тюками, он спросил о документе Константина.

– Я имею в виду первый текст, – пояснил он. – Твой отец должен был его закончить.

– Я никогда его не видела.

– Это жизненно важно. Если он отыщется, мы еще сможем представить его на собор, – не отступал Алкуин.

– Повторяю вам, я ничего не знаю. – Тереза немного помолчала, размышляя. – Но даже если бы и знала, никогда бы вам его не отдала. По-моему, он не заслуживает того, чтобы ради него лгали, убивали, завидовали, лезли из кожи вон, какими бы христианскими ценностями вы это ни оправдывали. Так что оставайтесь со своим Богом, а я останусь со своим.



Тереза вежливо простилась с Алкуином и тут же забыла о пергаменте, он ее не интересовал.

Однако по дороге к пристани она вспомнила о странных значках, похожих на балки под крышей, которые ее отец нацарапал на стене темницы.

Девушка нашла Исама на берегу – он помогал своим людям конопатить судно. Заметив ее, он бросил ведро с дегтем и побежал навстречу, чтобы помочь с поклажей. Тереза рассмеялась, увидев его измазанные черным лицо и руки, и поцеловала, пачкая дегтем свои темные блестящие волосы.





Апрель




31




Плавание прошло без происшествий. На всем пути их сопровождали стаи уток, которые своим кряканьем словно желали им доброго пути, и цветущие луга, похожие на огромные ковры, словно раскинутые кем-то к их прибытию. Они высадились в Браце, где простились с Дрого и присоединились к каравану, который скоро должен был отправиться в Фульду. Там они первым делом отыскали Хельгу Чернушку, чей живот успел вырасти до неимоверных размеров, превратив ее фигуру в подобие пузатого кувшина. Увидев их, женщина уронила лежавший на плече мешок с сеном и, переваливаясь, засеменила к Терезе. Она так крепко сжала девушку в объятиях, что та испугалась за свои внутренности, а когда Тереза и Исам сообщили о намерении обосноваться в Фульде, принялась так подпрыгивать от радости, что Тереза испугалась еще больше, как бы она не родила прямо тут.