Скриба

Больше Тереза ничего не желала слушать. Она собрала таблички, сказала, что будет ждать ответа на судне Исама, и вышла, не дав Алкуину возможности ни возразить, ни согласиться.

По дороге к причалу ее окружила целая толпа местных жителей, которые кричали «еда, еда», скакали и плясали от радости. Удивленная, она последовала за ними и вскоре поняла, что ликование объяснялось присутствием четырех судов, которые как раз швартовались. Один из них – красного цвета, обитый для защиты металлическими пластинами, – был такой большой, что рядом с ним все остальные казались шлюпками. Тереза поискала глазами Исама и обнаружила его на последнем из судов, но подняться на борт ей не разрешили. Однако, увидев ее, он сам сразу спустился.

Пока он подходил, девушка заметила, что он хромает.

– В чем дело? – с беспокойством спросила она и неожиданно бросилась в его объятия.

Исам погладил ее по волосам и попытался успокоить.

Они отошли подальше, к одиноко торчащей скале, и Исам объяснил, что ему сообщили о прибытии missus dominicus71 и он отправился навстречу.

– К сожалению, об этом сообщили также хозяину этой стрелы, – пошутил он, указывая на ногу.

Тереза увидела торчащий там кусочек стрелы, большую часть которой уже отломали. Она спросила, серьезна ли рана, и Исам ответил, что вряд ли.

– Если стрела не убивает тебя с первого раза, больше стрел можно не бояться, а вот с мечом всё наоборот, странно, правда? Кстати, откуда ты идешь? Я ведь наказал Грацу до моего прихода никуда тебя не отпускать.

Тереза коротко рассказала ему о встрече с Алкуином, но Исам слушал не очень внимательно, поскольку как раз в это время щипцами вытаскивал окровавленную стрелу и затыкал рану какими-то травами.

– Я всегда вожу их с собой, лучше всякой повязки.

Приминая траву пальцами, он спросил, почему она не послушалась его и ушла. Боялась, что он не вернется, призналась девушка.

– Твои опасения оказались не напрасны, – рассмеялся Исам и бросил обломок стрелы в воду. Однако, узнав подробности разговора с Алкуином, он сразу стал серьезным и встревожился. Ведь английский монах в большой чести у Карла Великого, и враждовать с ним равносильно самоубийству.

Когда возбужденная толпа немного рассеялась, они вернулись на судно, чтобы Исаму прижгли рану. Он слегка хромал, и Тереза помогла ему подняться на борт, подставив плечо. Пока калили железо, молодой человек сообщил, что разговаривал о ней с королевским посланником.

– Вернее, не о тебе, а о твоем отце и его состоянии. Он ничего не обещал, кроме того, что поговорит с Алкуином и узнает, в чем обвиняют Горгиаса.

Исам объяснил, что missi dominici – своего рода судьи, которых Карл Великий посылает в разные земли вершить правосудие. Обычно они путешествуют по двое, но сюда прибыл лишь один, по имени Дрого, похоже, достойный и порядочный человек.

– Он наверняка нам поможет.





29




Тот, кто раскаливал прут, предупредил, что готов. Исам зажал в зубах твердую, как камень, палку, и конец прута засунули в рану, а когда вытащили, наложили какую-то темную мазь и новую повязку.

Пока Исам с Терезой закусывали свежей рыбой и свиными сосисками, члены команды разгружали трюм, откуда извлекли четырех волов, несколько коз и кур, десятки убитых диких зверей, рыбу, мешки с пшеницей, рожью, горохом и чечевицей. Все это погрузили на повозки и повезли в крепость. После этого туда же по извилистым улочкам отправился Дрого со своими людьми в сопровождении целой толпы любопытных.

Исам остался на борту, поскольку у него болела нога; к тому же ему было спокойнее, когда Тереза находилась здесь, а не где-то на берегу в окружении чужеземцев. Он размышлял, как ей помочь, когда на пристани появился присланный Алкуином слуга. Оказывается, он долго искал ее, прежде чем добрался до судна Исама, однако сходни были убраны, и он попросил Терезу спуститься. Молодой человек посоветовал не делать этого, однако она пропустила его слова мимо ушей, чмокнула в щеку и ушла. Уже на земле слуга сообщил, что Алкуин согласен на ее условия и просит прийти в крепость. Девушка подумала, не обсудить ли это с Исамом, но не стала, боясь, что он ее не отпустит.

Слуга провел девушку через кухню, где все бурлило – готовился пир по случаю прибытия missus dominicus. Терезе показалось, она очутилась в каком-то неизвестном месте, так как мимо нее сновали совершенно незнакомые люди. Они миновали кладовые и направились к подземной темнице, где слуга шепнул что-то стражнику, тот со знанием дела кивнул и поставил лестницу, по которой Тереза осторожно спустилась в камеру. Горгиаса, лежащего на протертом шерстяном одеяле, бил жестокий озноб. Девушка заметила, что стражник убрал лестницу, но не придала этому значения. Она склонилась над отцом и нежно поцеловала. Его изможденное лицо пылало.

– Ты слышишь меня? Это я, Тереза.

Горгиас приоткрыл гноящиеся глаза, но было ясно, что он ничего не видит. Затем он поднял дрожащую руку, дотронулся до лица склонившегося над ним плачущего ангела и тогда, похоже, узнал.

– Дочка? – пробормотал он.

Девушка почувствовала, что его единственная рука тоже горит.

Она протерла ему лоб грязной водой из кувшина, он что-то прошептал и попытался улыбнуться.

Тереза поклялась, что скоро его освободят; рассказала о Рутгарде и племянниках – четырех шалунах, которых он обожал; выдумала, будто Алкуин пообещал со всеми почестями вернуть его на работу, а Ценон – вылечить раны. Понимая, что жизнь покидает его, девушка разрыдалась.

– Маленькая моя, – еле слышно произнес Горгиас.

Тереза сжала его руку, пригладила разлохмаченные волосы, и отец слабым пожатием поблагодарил ее. Вдруг он страшно закашлялся и в момент просветления вспомнил о документе Константина, спрятанном за балкой в бывшем бараке для рабов на шахте. Он столько трудился над ним… Нужно рассказать о нем дочери, но слова застревали в горле. Взгляд его затуманился.

– Где мои книги? Почему ты не принесла чернила? – неожиданно воскликнул он.

Девушка поняла, что началась агония.

– Они здесь, всё, как ты любишь, – сказала она, гладя его по морщинистым щекам.

Горгиас оглянулся, и вдруг лицо его просветлело, словно он действительно их увидел. Потом он сжал дочери руку.


– Писать – это прекрасно, правда?

– Конечно, отец.

Тут кисть его ослабела, он последний раз вздохнул и умер.

Терезе помогли вылезти двое мужчин, поскольку сама она была не в состоянии. Затем с помощью веревки подняли тело Горгиаса и, словно мешок с фасолью, перетащили на кухню. Пока его обряжали, одна из служанок приготовила для девушки отвар шалфея, но она, не успев попробовать, тут же всё разлила. Вокруг нее собирались какие-то люди, которые беззастенчиво шушукались, не обращая внимания на ее страдания. Вскоре собачий лай возвестил о прибытии Уилфреда. Тереза быстро утерла слезы и, почувствовав на своем лице горячее дыхание животных, встала.

– Он умер? – без тени сострадания спросил граф.

Поджав губы, девушка ненавидящим взглядом смерила этого уродца, который, казалось, наслаждался переполнявшей ее горечью. Из уважения к отцу она предпочла бы сносить все молча, однако один из псов ткнулся мордой в труп и начал облизывать его. Этого Тереза стерпеть не могла – она повернулась и ударила пса ногой, так что звук разнесся по всей кухне. Пес оскалился, но Уилфред, ухмыляясь, удержал его.

– Осторожнее, девочка, жизнь этих четвероногих я ценю больше, чем многих двуногих.

Тереза вскипела, но сдержалась. Она бы с удовольствием отвесила ему пощечину, если бы не была уверена, что псы растерзают ее. Граф только посмеялся над ее негодованием.

– Отведите-ка ее в темницу, – приказал он, мгновенно изменившись в лице.

Не успела Тереза опомниться, как двое стражников уже волокли ее к подземным камерам. Девушка пыталась добиться объяснений, однако они не только не слушали ее, но еще и палкой ударили, чтобы она быстрее спускалась. Когда лестницу убрали, Тереза огляделась. Помещение было высотой примерно с трех мужчин, вставших на плечи друг друга, поэтому о побеге нечего было и думать. Вскоре наверху показались собачьи морды, а потом и лицо их хозяина.

– Вот что я тебе скажу, девочка. Мне искренне жаль твоего отца, но не нужно было угрожать Алкуину и тем более похищать у него пергамент.

– Какой пергамент? Я ничего у него не похищала, – в изумлении ответила Тереза.

– Ладно, как хочешь, но предупреждаю: если к утру не сознаешься, тебя обвинят в краже и богохульстве, будут пытать и сожгут на костре.

– Калека проклятый! Повторяю, я ничего у него не брала! – закричала она и запустила в отверстие пустой миской, которая, ударившись о стену, упала обратно.

Уилфред ничего не ответил, хлестнул собак и исчез из вида.

Убедившись, что он не собирается возвращаться, Тереза легла на то место, где совсем недавно умирал ее отец. Мысли путались, но ей было не важно, обвинят ли ее и в чем именно. Она ведь вернулась в Вюрцбург из-за Горгиаса, она боролась за него, даже осмелилась бросить вызов самому Алкуину, однако теперь, после его смерти, ей было на всё наплевать. Девушка вытянулась на соломе, которая впилась в нее сотнями холодных иголок, и горько заплакала. Всхлипывая, она думала, на каком кладбище ее похоронят.

Будь проклят этот документ! Из-за него погибли Генсерик, Корне, юный стражник, чье имя было ей неизвестно, кормилица… И наконец, Горгиас – отец, за которого любая дочь, не задумываясь, отдала бы жизнь. Горе ее было безутешно, а тут еще холод, быстро превративший ее в ледышку.

Примерно посреди ночи в щеку ей попал камешек. Тереза подумала, он отвалился от края ямы, однако второй, угодивший в ногу, заставил ее стряхнуть остатки сна. Девушка подняла голову, но никого не увидела. Наконец она заметила, что камешки летят сквозь зарешеченное отверстие со стороны конюшен, через которое яму набивают снегом. Тереза прислушалась – кто-то звал ее.

– Да? – тихонько откликнулась она.

– Это я, Исам, – раздалось издалека. – Как ты там?

Появившееся наверху лицо караульного заставило ее броситься на солому и закрыть глаза. Слава Богу, он быстро отошел, и Тереза снова встала, подняла камешек и бросила в отверстие.

– Послушай, – снова раздался голос Исама, – тут много стражи, но я все равно вытащу тебя оттуда, не сомневайся.

Она думала, Исам еще что-нибудь скажет, но он, по-видимому, ушел.

Больше Тереза не смогла уснуть и лежала с открытыми глазами, пока петухи не возвестили начало нового дня. Слабый свет стал сочиться через отверстие для снега, словно напоминая, что за ним – ее единственная надежда, и девушка долго смотрела туда в ожидании, вдруг появится Исам, однако чуда не произошло. Тут она заметила на скалистой стене какие-то значки, напоминающие здания, и вспомнила, что в тот день, когда сюда приходил Ценон, их не было. Ей показалось, изображения не случайно выстроены в горизонтальную линию, напоминающую балку под крышей. Вскоре в камеру спустили деревянную лестницу, и двое стражников велели ей выходить. Наверху ей вставили кляп, завязали глаза, связали руки и повели через кухню, которую Тереза опознала по запаху свежеиспеченного хлеба и яблочного пирога, и внутренний двор с его пронзительным утренним холодом туда, где ее ждал Уилфред. Она поняла это по рычанию собак, готовых разорвать ее. Вдруг по спине с силой ударили гибким прутом и затем принялись хлестать без устали, спрашивая, где пергамент, хотя она на каждый вопрос отвечала, что не знает. Наконец ее мучителям, видимо, это надоело.

– Теперь без одежды, – услышала Тереза.

Чьи-то руки разорвали платье, обнажив груди, и она почувствовала, как соски напряглись от страха. Девушка попыталась прикрыться, однако удары возобновились и следовали один за другим, а потом она перестала понимать, где находится.



Тереза очнулась вся в крови, но уже без повязки на глазах. Осмотревшись, она узнала скрипторий; стражник, глупо ухмыляясь, не сводил с нее глаз. Руки ей освободили, зато ноги сковали цепью. Спина горела, однако больше всего ее беспокоила нагота, и она старалась натянуть на себя остатки рваного плаща. Стражник, не отводя взгляда, сплюнул. В этот момент вошел Хоос Ларссон и склонился над ней. Лицо его выражало глубокое презрение, будто между ними никогда ничего не было.

– От побоев ты стала еще краше, – прошептал он ей на ухо, лизнув мочку.

Тереза плюнула ему в лицо, а он, не желая оставаться в долгу, отвесил ей пощечину, от чего щека сразу стала пунцовой.

– Ну же, будь паинькой, – вновь заговорил Хоос. – Разве ты не помнишь, как нам было хорошо?

Тереза опять почувствовала на коже его липкий язык. Затем он связал ей руки, всунул кляп и прошептал:

– Говорят, ты украла пергамент, это правда? – и улыбнулся. – Вот как бывает: несколько месяцев назад мне пришлось пырнуть твоего отца, чтобы добыть документ, а теперь являешься ты и запросто его уносишь.

Тереза дернулась, будто укушенная змеей, но Хоос продолжал посмеиваться и делать вид, будто ласкает ее.

–Говорят, тебя даже судить не будут, – сообщил он. – Видно, ты здорово им насолила, уже эшафот готовят.

Дверь приоткрылась, и Хоос немедленно отпрянул. В скрипторий вошли Алкуин, Уилфред и Дрого – missus dominicus.

Увидев Хооса, граф удивился.

– Хотелось попрощаться… – стал оправдываться Хоос. – Мы с ней…