Скриба

– Я не стал бы этого утверждать. Ценон считает, по виду дырочек и расстоянию между ними можно считать это змеиным укусом, но обрати внимание, где эти дырочки расположены. – Алкуин заставил девушку еще раз внимательно рассмотреть рисунок. – Вряд ли змея укусит в ладонь, если только человек не будет настолько глуп, чтобы попытаться схватить ее. Скорее она укусит в тыльную сторону руки или в палец, но в ладонь… Дай-ка мне твою руку, – попросил он. – Представь, что твои пальцы – змеиные зубы, и попробуй схватить меня.

Алкуин протянул свою кисть, и Тереза нажала указательным и средним пальцами на ее тыльную сторону, а большим – на ладонь, однако он потребовал сжать сильнее, и девушка впилась ногтями в кожу, монах даже застонал. На коже остались два следа: один ближе к запястью, другой – к пальцам. Затем Алкуин сравнил их с рисунком – следы на ладони были оставлены по горизонтали, а не по вертикали.

– Змея укусила бы так, как сделала ты. Не важно, на тыльной стороне или на ладони, но вертикально, словно в продолжение руки. А у Корне отметины, во-первых, на ладони, и во-вторых, перпендикулярны оставленным тобой.

– И что это значит?

– Что убийца – человек опытный и знает, как убить не сразу, а постепенно, чтобы никто его с убийством не связал. Возможно даже, его жертв происходящее ничуть не обеспокоило. А еще он должен иметь хоть какое-то представление о ядах.

– Ценон?

– Этот пьянчужка? Зачем ему кого-то убивать? Нет, дорогая Тереза. Ad poenitendum properat, citi qui iudicat67. Для обнаружения преступника нужно понять мотив преступления. Что связывало Генсерика и Корне?

– Они оба – мужчины, оба жили в Вюрцбурге…

– У обоих были ноги и голова… Ради Бога, подумай получше!

Однако на сей раз прозорливость изменила Терезе, о чем она и сообщила Алкуину.

– Ну ладно, – уступил он. – Оба работали на Уилфреда. Я знаю, в Вюрцбурге все работают на Уилфреда, однако Генсерик был его коадъютором, правой рукой и доверенным лицом, а Корне – близким другом Генсерика. Возможно, эта связь не так уж значительна, чтобы ради нее идти на убийство, но давай рассуждать дальше… Мы установили, что мотивом похищения девочек был шантаж, а похитителем – Корне…

– По тем волосам, которые мы нашли? – догадалась Тереза.

– И по кукольному глазу, найденному мной в помещении, где Корне жил после пожара. – Алкуин достал из шкатулки камешек и торжественно продемонстрировал его. – Этой куклой близнецы играли как раз в день исчезновения.

Тереза с интересом рассмотрела его – голубая краска, намалеванная на белом фоне, казалась неестественно яркой.

– Итак, – Алкуин забрал у нее камень, – Корне очень хотел чего-то, что мог получить только таким образом, поскольку в противном случае, прежде чем пойти на похищение, обязательно испробовал бы какой-то другой способ. И получить это было для него столь важно, что он не задумываясь рискнул собственной жизнью и лишил жизни свою несчастную любовницу.

– Документ Константина?

– Да, снова все тот же документ. И поскольку Генсерик и Корне были умерщвлены одинаково, а именно – отравлены, логично предположить, что их убил один и тот же человек.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– О, я всегда кого-нибудь подозреваю, но сейчас всё указывает на Хооса Ларссона.

– Тогда какого черта мой отец сидит в этой подземной дыре?

– Я не говорю, что Хоос единственный замешан в этом преступлении.

Тереза схватила чернильницу и с размаху швырнула ее на пол, обрызгав Алкуина и даже не подумав извиниться.

– Знаете, что я думаю? На самом деле виновный – вы: вы понимаете все значение этого пергамента; знаете, как были убиты Генсерик и Корне; только вам я показала скрытые в Библии строки, и вскоре вы убили стражника, чтобы похитить ее, – девушка указала на книгу в изумрудном переплете. – И именно вас я видела беседующим с Хоосом Ларссоном.

– С Хоосом? Когда? В туннеле? Уверяю, это был не я.

– А потом еще во внутреннем дворе собора.

– Говорю тебе, ты ошибаешься. – Алкуин хотел дотронуться до плеча девушки, но та резко отстранилась.

– Не принимайте меня за дурочку, – заявила она.

– Повторяю, я не встречался с Хоосом в туннеле, забудь об этом. Вот во дворе собора я с ним виделся, как и с Уилфредом, парой слуг и двумя прелатами. Но делать из этого вывод, будто я замешан… Побойся Бога, девочка! Когда Генсерик умер, мы еще находились в плавании. Кроме того, зачем бы я стал тебе рассказывать, как их убили?

– А почему вы не освобождаете моего отца? – Тереза сорвалась на крик. – Или вы что-то скрываете?

Алкуин печально взглянул на нее, нахмурился и попросил сесть таким тоном, какого она у него никогда не слышала. Девушка повиновалась, ожидая, что сейчас наконец-то всё откроется.

– Вот так, вот так, – приговаривал он, усаживая ее и платком вытирая пот со лба. Потом он еще немного помолчал. – Думаю, я могу утверждать, что Корне и Генсерика убил Уилфред.

– Я вам не верю. Уилфред – калека.

– Я знаю, но в данном случае беда – лучший союзник. Никто не заподозрит его… или его приспособления.

– Что вы имеете в виду?

– Дня четыре назад Уилфред продемонстрировал мне действие одного из них, с помощью которого упряжь крепится к его необычной повозке. Он нажал какой-то рычаг, и поводья в мгновение ока отскочили. Еще раньше я обратил внимание на сосуд для испражнений, также снабженный хитроумным механизмом, а потому отправился к кузнецу, который, по словам графа, ими занимался. Сначала тот отказывался говорить, но, получив несколько монет, рассказал, что установил на задней рукоятке повозки странное приспособление – два изогнутых железных острия, утопленных в рукоятке. Человек, сидящий на повозке, может легко привести их в движение, и тогда они поднимаются, как маленькие дротики. Кузнец поклялся, что никогда не понимал назначение механизма, и это не удивительно, если знать, для чего он действительно нужен.

– И Уилфред использовал его…

– Для отравления. Острия, вероятно, были смочены каким-то смертоносным веществом, возможно, змеиным ядом. Думаю, именно так он убил и Генсерика, и Корне.

– Но зачем Уилфреду это понадобилось? У него ведь был доступ к документу. А заколотые юноши, в убийстве которых обвиняют моего отца?


– Пока мне неизвестны ответы на все вопросы, но, надеюсь, скоро я их найду. А теперь, когда ты знаешь правду и знаешь, что твой отец не убийца, пожалуйста, возвращайся к работе.

Тереза посмотрела на оставшиеся три параграфа, потом на Алкуина.

– Я закончу, когда вы освободите моего отца.

Алкуин не выдержал ее взгляда и отвернулся.

– Твоего отца, твоего отца! Есть вещи поважнее твоего отца! – вдруг взорвался он. – Неужели ты не понимаешь – те, кто охотится за пергаментом, еще вполне могут добиться своей цели, и чтобы схватить их, мне нужен виновный? Да, твой бедный отец безгрешен, а Иисус разве не был безгрешен и тем не менее отдал жизнь ради нашего спасения? Ты думаешь, Горгиас лучше Иисуса, да, так ты считаешь? Ты ведь не спрашивала его, согласен ли он принести себя в жертву, а если бы он мог говорить, наверняка поблагодарил бы меня. И вообще, пора кончать болтовню. Мы оба знаем, что без помощи он умрет. Сколько ему осталось? Два дня? Три? Так какая разница, умрет он в постели или в тюремной камере?

Тереза вскочила, словно подброшенная пружиной, и отвесила Алкуину пощечину.

Тот замер на несколько секунд, потом встал, словно во сне, и подошел к окну, приложив руку к покрасневшей щеке.

– Прости, я не должен был так говорить, – тихо произнес он. – Я понимаю, с этим тяжело смириться, но твой отец все равно умрет, так сказал Ценон, и что бы мы ни делали, изменить ничего нельзя. Подумай, от нас зависит будущее этого документа, и я требую, чтобы ты выполнила наш уговор.

Тереза с трудом сдерживала слезы.

– Знаете что? – Она все-таки расплакалась. – Мне все равно, что вы станете делать, все равно, украдут у вас пергамент или мы все очутимся в аду, но я не допущу, чтобы мой отец умер в этих застенках.

– Ты не поняла, Тереза, я готов…

– Готовы убить его и рано или поздно сделаете то же самое со мной. Неужели вы думаете, я настолько глупа? Ни отец, ни я никогда ничего для вас не значили.

– Ты ошибаешься.

– Да? Тогда скажите, откуда у вас эта Библия? Она что, прилетела сюда?

Алкуин досадливо поморщился.

– Павел Диакон нашел ее брошенной во внутреннем дворе собора. – Он закрыл ее и протянул девушке. – Если не веришь, пойди и спроси его.

– Тогда почему вы не освобождаете моего отца?

– О черт, я ведь тебе уже объяснил! Я должен найти тех, кто хочет завладеть документом.

– Фальшивым документом. У Иуды научились лгать? – Тереза не собиралась сдаваться.

– Фальшивым? Что ты хочешь сказать? – уже другим тоном спросил Алкуин.

– Я прекрасно понимаю, что вы задумали – вы, Уилфред, папа… вся ваша свора лжецов и лицемеров. Мне все известно, брат Алкуин. Документ, который вы так расхваливаете, на который возлагаете столько надежд, насквозь фальшив, и мой отец раскрыл это. Потому вы и хотите, чтобы он умер, а с ним – ваша тайна.

– Ты сама не понимаешь, о чем говоришь, – пробормотал Алкуин.

– Вы так считаете? – Тереза вытащила из мешка восковые таблички и разложила перед ним на столе. – Я скопировала то, что было написано между строк Библии, а в самом тексте надписи соскоблила, поэтому не трудитесь искать их.

– И что же там написано? – сурово спросил Алкуин.

– Вам это известно не хуже меня.

– Что там написано? – повторил он, с трудом сдерживая гнев.

Тереза подвинула к нему таблички, он посмотрел сначала на них, потом на нее.

– Мой отец был хорошо знаком с византийской дипломатией, со всеми этими эпистолами, предисловиями и панегириками. Возможно, потому вы его и наняли, а еще потому, что он настоящий христианин. А как настоящий христианин он установил, что Константин никогда не составлял этот документ, что никаких пожертвований не было и территории принадлежат Византии.

– Замолчи! – прорычал Алкуин.

– Если это не так, скажите, почему в документе Византия названа провинцией, хотя в четвертом веке она была всего лишь городом? Почему в нем упоминается Иудея, хотя в то время она уже прекратила свое существование? И это не считая использования слова synclitus вместо senatus, banda вместо vexillum, censura вместо diploma, constitutum вместо decretum, largitas вместо possessio, consul вместо patricius68…

– Прекрати, несчастная! Что доказывают эти мелочи?

– Я еще не закончила, – предупредила Тереза. – Во вступлении и заключении, правда, делаются неуклюжие попытки написать текст так, как это делали в период империи, с использованием словесных формул тех времен. Но как вы объясните, почему в документе четвертого века рассказ об обращении Константина основывается на Деяниях, или Подвигах святого Сильвестра? Почему в нем упоминаются решения иконоборческого константинопольского синода, который, как известно, собирался несколько веков спустя?

– Если в документе есть ошибки, это еще не означает, что он не обладает законной силой, – произнес Алкуин и хлопнул ладонью по столу. – Разница между настоящим и подлинным столь же неопределенна, как между фальшивым и ложным. Как смеешь ты, дочь прародительницы Евы, осуждать тех, кто прибег к pia fraus cum pietate69, кто совершил это instinctu Spiritus Sancti70?

– Думаете, в Византии рассуждают подобным же образом?

– Ты играешь с огнем… – пригрозил Алкуин. – Я никогда не причиню тебе вреда, но многие настроены иначе. Вспомни хотя бы Корне.

Тревожный звон колоколов прервал их разговор.

– Освободите моего отца, и я закончу документ. Придумайте, что хотите, например еще одно чудо, вы ведь на выдумки мастер.