Скриба
Часть 47 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тереза обернулась:
– С какой стати ты взялся учить меня? Земли мои, и я буду поступать так, как захочу.
– Ну-ну… А долг как собираешься отдавать?
Девушка неожиданно остановилась. Забывшись, она вообразила, будто земли по праву принадлежат ей, но на самом деле это не так. Кроме того, она должна заботиться о рабах, а если они будут недостаточно работать, эти благодатные земли станут для них могилой.
Тереза спросила, как же ей быть, и Исам ответил, что единственный путь – избавиться от своего приобретения, других возможностей нет.
– Может быть, для чего-нибудь они и годятся, только не для этих земель. Давай съездим на рынок, вдруг удастся вернуть их.
Тереза сознавала, что Исам прав, но стоило ей увидеть двух играющих в хижине малышей, как решимость ее пропала.
– Давай подождем недельку, – предложила она. – Если я увижу, что от них нет никакой пользы, сама отведу их на рынок.
Исам нехотя согласился. Конечно, неделя будет потеряна, но по крайней мере эта ненормальная убедится в своей ошибке. Он спешился и зашел в хижину погреться. Каково же было его удивление, когда он оказался в чисто прибранном, уютном жилище, в котором, казалось, уже давно жили люди.
– Кто починил стены? – недоверчиво спросил он.
– Тот, кого ты считаешь беспомощным калекой, – ответила Тереза и слегка отодвинула его, чтобы закрепить болтающуюся доску. Олаф тут же поспешил ей на помощь.
– На-ка, попробуй вот этим, – сквозь зубы процедил Исам, протягивая ему нож.
– Спасибо, – поблагодарил Олаф, быстро справившись с починкой.
– На улице холодно, скажи жене, пусть заходит сюда. Есть у вас инструменты? – спросил Исам.
Олаф показал полученные в аббатстве топор, мотыгу и тесло и сказал, что вечером сделает деревянную кувалду и, возможно, грабли. Больше пока ничего не успеет, так как придется заняться купленным Терезой плугом.
– Он деревянный, – пояснил Олаф. – Хорошо бы поменять лемех.
Исам согласился, что без железного лемеха и хорошего отвала вспахать ничего не удастся, и взглянул на костыль Олафа.
– Можно посмотреть?
Это была грубо вырезанная вишневая палка, сверху обтянутая кожей. Исам попробовал ее на прочность и вернул.
– Ну ладно, мне надо ехать.
Он поднялся и вместе с Терезой вышел из хижины. Девушка поблагодарила его за проявленное терпение.
– Я по-прежнему считаю это безумием… Но если у меня найдется время, попробую сделать ему деревянную ногу.
Молодой человек вскочил на коня и попрощался, но уже на скаку обернулся и взглянул на девушку.
21
Следующую неделю Тереза то работала в скриптории, то ездила на свои земли. Олаф прорыл небольшую канаву к хижине, чтобы не ходить за водой на реку, сделал калитку в ограде и табуретки для всей семьи. Кроме того, они с женой полностью обустроили жилище. Хельга Чернушка дала им маленький столик и старые куски ткани, которыми Лусилия занавесила окна от холода, а Олаф соорудил посреди хижины очаг и положил рядом два мешка с соломой вместо постелей. Плуг он починил, но сам пахать не мог, а Лусилия за три дня работы натерла руки до кровавых мозолей.
– Всё эта треклятая нога, – жаловался он Терезе, с остервенением ударяя по костылю. – Раньше я бы вспахал такое поле за два дня, а женщина что… Видит Бог, не женское это дело.
Тереза глубоко вздохнула и с грустью взглянула на ребятишек, которые со смехом возились под ногами у вола – грязные, как головешки, однако уже не скелетики. Как ни жаль, но если Олаф все-таки не справится, придется их продавать.
Девушка рассеянно водила рукой по хомуту, пытаясь его отчистить, и Олаф словно угадал ее мысли.
– Я переделаю хомут, чтобы он сильнее давил на холку, тогда вол будет сильнее давить на плуг.
Тереза молча покачала головой, и Олаф совсем сник.
Вдруг раздался топот копыт, и, выйдя из хижины, они увидели Исама, за которым шел осел с горой деревяшек. Даже не поздоровавшись, он измерил веревкой культю, с решительным видом куда-то ушел и вернулся, нагруженный по самую макушку.
– Мужчина без ноги – все равно что женщина без груди, – заявил он.
Сравнение Терезу огорчило, однако она внимательно наблюдала, как Исам осторожно разорвал пустую штанину, обнажив грубо зашитую культю.
– В Пуатье мне довелось увидеть замечательную деревянную ногу, не чета тем палкам, которые привязывают к культям, чтобы люди ползали, как улитки. – Он измерил диаметр культи и перенес размер на кусок дерева. – Нога, о которой я толкую, – это чудесное изобретение, состоящее из нескольких сочлененных частей; говорят, она принадлежала арабскому военачальнику, погибшему в жестокой битве. К счастью, один монах снял ее с трупа и спрятал в аббатстве. – Теперь он измерил здоровую ногу и продолжал переносить мерки, а затем достал какую-то странную деревянную штуку, похожую на человеческую коленку. – Я делал это два дня, но, надеюсь, подойдет.
Олаф покорно давал себя обмерять, Лусилия пыталась утихомирить мальчишек, которые сражались за каждый попадавший в их руки предмет, а Тереза с любопытством наблюдала за манипуляциями Исама.
Он взял деревяшку цилиндрической формы, приладил к ней изготовленный им сустав, приложил к ноге Олафа и подрезал, чтобы она была такой же длины.
– Теперь бедро.
Исам достал что-то вроде деревянного колпака и надел на культю. Приспособление тотчас же упало, но он вновь спокойно надел его и, повозившись немного, закрепил. Потом опять снял, еще немного выдолбил и положил внутрь кусок ткани и кожу.
– Ну всё, готово. – Исам вставил культю в колпак и привязал его к бедру специально принесенными ремнями. Затем подсчитал длину деревяшки между колпаком и искусственной коленкой.
– Как это будет действовать? – спросил Олаф.
– Не знаю, будет ли.
Исам поднял его, и тот зашатался.
– Ступни пока нет, но сначала нужно посмотреть, выдержит ли все остальное. Попробуй пройтись.
Олаф, качаясь и не отпуская руку Исама, двинулся вперед. К его удивлению, деревянная нога согнулась в колене, а когда он сделал шаг, словно по волшебству выпрямилась.
– Я использовал тис, из которого делают самые хорошие луки. Под нагрузкой он пружинит, обеспечивая сгибание при ходьбе, а когда упирается в край, возвращается в прежнюю позицию, и так с каждым шагом. Взгляни-ка на эти отверстия, – указал Исам на четыре просверленные в колене дырки. – С их помощью ты можешь крепить его более или менее жестко. Можешь вообще отсоединить, – он продемонстрировал, как, – а чтобы ездить верхом, можешь закрепить в согнутом положении.
Олаф все-таки не слишком доверял странному механизму и не отваживался отбросить костыль, однако Исам подбодрил его, и после нескольких осторожных шагов он пересек всю хижину. Лусилия ждала его с распростертыми объятиями и даже заплакала от радости, будто у него действительно выросла новая нога.
Некоторое время они занимались налаживанием механизмов, восхищаясь простотой их действия. Исам объяснил, как сделать сустав более или менее подвижным, а потом все вышли испробовать деревянную ногу на улице. По каменистой почве Олаф передвигался без труда, а вот в бороздах нога вязла.
– Приладим ступню, и все будет хорошо, – пообещал Исам.
По возвращении в хижину Лусилия предложила молодому человеку кролика, которого приготовила для своей семьи, но поскольку больше есть им было нечего, Исам отказался. Занимаясь ступней, он вынужден был в глубине души признаться, что взял на себя эти лишние хлопоты исключительно из-за Терезы. Теперь-то он понимал, что с первой минуты стремился быть рядом и во всем помогать этой красивой удивительной девушке, не побоявшейся взвалить на себя такое бремя.
Исам окончательно подправил ступню, приладил ее к ноге и несколько раз повернул туда-сюда, проверяя, не заедает ли. Потом сказал Олафу, что если ступня будет мешать, ее можно снять.
Покончив с ногой, занялись плугом.
Исам объяснил, чем хорош железный лемех и зачем нужен отвал. Железный, в отличие от деревянного, служит долго и вспахивает глубоко, а благодаря отвалу борозда не засыпается землей, остается открытой, хорошо проветривается, и семена лучше прорастают. Весенний сев уже не за горами, поэтому нужно побыстрее пройтись разок плугом по вспаханным участкам и переходить к еще не возделанным.
Похвалив Лусилию за чистоту в доме, а Олафа – за прекрасный водопроводный канал, Исам распрощался. Он не сказал, приедет ли еще, но Терезе очень хотелось, чтобы приехал.
Следующая неделя ушла на то, чтобы убедить Олафа в преимуществах новой ноги перед старым костылем. В конце концов, она так ему понравилась, что несколько дней он носил ее, не снимая, несмотря на натертую культю. Он научился пахать, опираясь на настоящую ногу, а деревянную используя для равновесия. Если работа предстояла особенно тяжелая, он для прочности вставлял в коленку специальный штырь.
Лусилия и дети были счастливы, Олаф тем более.
На рассвете они принимались за пахоту. Олаф шел за плугом, Лусилия следом сеяла рожь, а дети гоняли птиц, которые норовили ее склевать. Размельчив большие комья земли, все вместе засыпали засеянные борозды. По вечерам, покончив с делами, Тереза и Хельга Чернушка приносили им то инструменты, то еду, то какую-нибудь материю на одежду ребятишкам.
Скоро Лусилия и Хельга стали близкими подругами. Они болтали о детях, беременностях, приготовлении разных блюд и без устали обсуждали городские сплетни. Иногда Хельга на правах более опытной хозяйки учила Лусилию, как сделать дом более нарядным и удобным.
Хотя теперь времени у нее было меньше, Тереза по-прежнему помогала Алкуину переписывать и переводить тексты, занимаясь этим с раннего утра до полудня. Правда, сам он постепенно переключился на теологию, в чем девушка почти не разбиралась и опасалась, как бы однажды он не отказался от ее услуг.
Иногда в скрипторий приходили священники из папской миссии, повсюду сопровождавшей Карла Великого. Они являлись без предупреждения и с высокомерным видом усаживались возле Алкуина, а Тереза должна была покинуть помещение. Из-за черных одежд, которые они никогда не снимали, девушка прозвала их грифами.
Однажды Алкуин сообщил, что папская миссия скоро отправится в Аквисгранум, а оттуда в Вюрцбург. Карл Великий собирается послать с ней реликвии, предназначенные для вюрцбургского собора, с помощью которых монарх надеется прекратить постоянные саксонские мятежи. Когда Алкуин сказал, что тоже поедет с ними и просит Терезу сопровождать его, она посадила жуткую кляксу и окончательно испортила пергамент.
Вечером по дороге на конюшни девушка встретилась с Исамом, но, погруженная в мысли о Вюрцбурге, почти не поговорила с ним, и лишь когда он простился, упрекнула себя в невежливости.
В ту ночь Тереза почти не спала.
Она думала о своем униженном, обесчещенном отце – с момента бегства она каждый вечер молила Бога, чтобы тот простил ее. Девушка очень тосковала по нему и мачехе, по их объятиям, улыбкам, упрекам… Как ей хотелось опять услышать его рассказы о Константинополе, ощутить его страсть к чтению, что-нибудь переписывать вместе при свечах… Сколько раз она пыталась представить, как они поживают, и сколько раз у нее ничего не получалось!
Иногда ей хотелось вернуться и доказать свою невиновность. С течением времени Тереза все больше размышляла о роли Корне в этом пожаре, вспоминала его издевки, то, как он толкнул ее на раму, и та свалилась в очаг.
Да, хорошо бы вернуться и дать Корне бой, но проклятая трусость мешала ей, вынуждая лишь плакать от бессилия. К тому же она боялась лишиться того, что неожиданно приобрела в Фульде: любви Хооса Ларссона, дружбы Хельги Чернушки, покровительства мудрого Алкуина, своих земель. Если в Вюрцбурге ей вынесут обвинительный приговор, ее новая чудесная жизнь кончится.
Она убежала из Вюрцбурга примерно три месяца назад и никогда туда не вернется, решила Тереза, засыпая.
На следующее утро она получила от Алкуина взбучку за то, что взяла не те чернила.
– Простите, я сегодня плохо спала, – извинилась Тереза.
– Какие-нибудь трудности с землями?
– Да нет… Вернее, да, – быстро поправилась девушка. – Помните, вы мне вчера говорили о предполагаемом путешествии в Вюрцбург и о том, чтобы я отправилась с вами. Так вот, я боюсь оставлять рабов одних, как бы они не убежали.
– С какой стати ты взялся учить меня? Земли мои, и я буду поступать так, как захочу.
– Ну-ну… А долг как собираешься отдавать?
Девушка неожиданно остановилась. Забывшись, она вообразила, будто земли по праву принадлежат ей, но на самом деле это не так. Кроме того, она должна заботиться о рабах, а если они будут недостаточно работать, эти благодатные земли станут для них могилой.
Тереза спросила, как же ей быть, и Исам ответил, что единственный путь – избавиться от своего приобретения, других возможностей нет.
– Может быть, для чего-нибудь они и годятся, только не для этих земель. Давай съездим на рынок, вдруг удастся вернуть их.
Тереза сознавала, что Исам прав, но стоило ей увидеть двух играющих в хижине малышей, как решимость ее пропала.
– Давай подождем недельку, – предложила она. – Если я увижу, что от них нет никакой пользы, сама отведу их на рынок.
Исам нехотя согласился. Конечно, неделя будет потеряна, но по крайней мере эта ненормальная убедится в своей ошибке. Он спешился и зашел в хижину погреться. Каково же было его удивление, когда он оказался в чисто прибранном, уютном жилище, в котором, казалось, уже давно жили люди.
– Кто починил стены? – недоверчиво спросил он.
– Тот, кого ты считаешь беспомощным калекой, – ответила Тереза и слегка отодвинула его, чтобы закрепить болтающуюся доску. Олаф тут же поспешил ей на помощь.
– На-ка, попробуй вот этим, – сквозь зубы процедил Исам, протягивая ему нож.
– Спасибо, – поблагодарил Олаф, быстро справившись с починкой.
– На улице холодно, скажи жене, пусть заходит сюда. Есть у вас инструменты? – спросил Исам.
Олаф показал полученные в аббатстве топор, мотыгу и тесло и сказал, что вечером сделает деревянную кувалду и, возможно, грабли. Больше пока ничего не успеет, так как придется заняться купленным Терезой плугом.
– Он деревянный, – пояснил Олаф. – Хорошо бы поменять лемех.
Исам согласился, что без железного лемеха и хорошего отвала вспахать ничего не удастся, и взглянул на костыль Олафа.
– Можно посмотреть?
Это была грубо вырезанная вишневая палка, сверху обтянутая кожей. Исам попробовал ее на прочность и вернул.
– Ну ладно, мне надо ехать.
Он поднялся и вместе с Терезой вышел из хижины. Девушка поблагодарила его за проявленное терпение.
– Я по-прежнему считаю это безумием… Но если у меня найдется время, попробую сделать ему деревянную ногу.
Молодой человек вскочил на коня и попрощался, но уже на скаку обернулся и взглянул на девушку.
21
Следующую неделю Тереза то работала в скриптории, то ездила на свои земли. Олаф прорыл небольшую канаву к хижине, чтобы не ходить за водой на реку, сделал калитку в ограде и табуретки для всей семьи. Кроме того, они с женой полностью обустроили жилище. Хельга Чернушка дала им маленький столик и старые куски ткани, которыми Лусилия занавесила окна от холода, а Олаф соорудил посреди хижины очаг и положил рядом два мешка с соломой вместо постелей. Плуг он починил, но сам пахать не мог, а Лусилия за три дня работы натерла руки до кровавых мозолей.
– Всё эта треклятая нога, – жаловался он Терезе, с остервенением ударяя по костылю. – Раньше я бы вспахал такое поле за два дня, а женщина что… Видит Бог, не женское это дело.
Тереза глубоко вздохнула и с грустью взглянула на ребятишек, которые со смехом возились под ногами у вола – грязные, как головешки, однако уже не скелетики. Как ни жаль, но если Олаф все-таки не справится, придется их продавать.
Девушка рассеянно водила рукой по хомуту, пытаясь его отчистить, и Олаф словно угадал ее мысли.
– Я переделаю хомут, чтобы он сильнее давил на холку, тогда вол будет сильнее давить на плуг.
Тереза молча покачала головой, и Олаф совсем сник.
Вдруг раздался топот копыт, и, выйдя из хижины, они увидели Исама, за которым шел осел с горой деревяшек. Даже не поздоровавшись, он измерил веревкой культю, с решительным видом куда-то ушел и вернулся, нагруженный по самую макушку.
– Мужчина без ноги – все равно что женщина без груди, – заявил он.
Сравнение Терезу огорчило, однако она внимательно наблюдала, как Исам осторожно разорвал пустую штанину, обнажив грубо зашитую культю.
– В Пуатье мне довелось увидеть замечательную деревянную ногу, не чета тем палкам, которые привязывают к культям, чтобы люди ползали, как улитки. – Он измерил диаметр культи и перенес размер на кусок дерева. – Нога, о которой я толкую, – это чудесное изобретение, состоящее из нескольких сочлененных частей; говорят, она принадлежала арабскому военачальнику, погибшему в жестокой битве. К счастью, один монах снял ее с трупа и спрятал в аббатстве. – Теперь он измерил здоровую ногу и продолжал переносить мерки, а затем достал какую-то странную деревянную штуку, похожую на человеческую коленку. – Я делал это два дня, но, надеюсь, подойдет.
Олаф покорно давал себя обмерять, Лусилия пыталась утихомирить мальчишек, которые сражались за каждый попадавший в их руки предмет, а Тереза с любопытством наблюдала за манипуляциями Исама.
Он взял деревяшку цилиндрической формы, приладил к ней изготовленный им сустав, приложил к ноге Олафа и подрезал, чтобы она была такой же длины.
– Теперь бедро.
Исам достал что-то вроде деревянного колпака и надел на культю. Приспособление тотчас же упало, но он вновь спокойно надел его и, повозившись немного, закрепил. Потом опять снял, еще немного выдолбил и положил внутрь кусок ткани и кожу.
– Ну всё, готово. – Исам вставил культю в колпак и привязал его к бедру специально принесенными ремнями. Затем подсчитал длину деревяшки между колпаком и искусственной коленкой.
– Как это будет действовать? – спросил Олаф.
– Не знаю, будет ли.
Исам поднял его, и тот зашатался.
– Ступни пока нет, но сначала нужно посмотреть, выдержит ли все остальное. Попробуй пройтись.
Олаф, качаясь и не отпуская руку Исама, двинулся вперед. К его удивлению, деревянная нога согнулась в колене, а когда он сделал шаг, словно по волшебству выпрямилась.
– Я использовал тис, из которого делают самые хорошие луки. Под нагрузкой он пружинит, обеспечивая сгибание при ходьбе, а когда упирается в край, возвращается в прежнюю позицию, и так с каждым шагом. Взгляни-ка на эти отверстия, – указал Исам на четыре просверленные в колене дырки. – С их помощью ты можешь крепить его более или менее жестко. Можешь вообще отсоединить, – он продемонстрировал, как, – а чтобы ездить верхом, можешь закрепить в согнутом положении.
Олаф все-таки не слишком доверял странному механизму и не отваживался отбросить костыль, однако Исам подбодрил его, и после нескольких осторожных шагов он пересек всю хижину. Лусилия ждала его с распростертыми объятиями и даже заплакала от радости, будто у него действительно выросла новая нога.
Некоторое время они занимались налаживанием механизмов, восхищаясь простотой их действия. Исам объяснил, как сделать сустав более или менее подвижным, а потом все вышли испробовать деревянную ногу на улице. По каменистой почве Олаф передвигался без труда, а вот в бороздах нога вязла.
– Приладим ступню, и все будет хорошо, – пообещал Исам.
По возвращении в хижину Лусилия предложила молодому человеку кролика, которого приготовила для своей семьи, но поскольку больше есть им было нечего, Исам отказался. Занимаясь ступней, он вынужден был в глубине души признаться, что взял на себя эти лишние хлопоты исключительно из-за Терезы. Теперь-то он понимал, что с первой минуты стремился быть рядом и во всем помогать этой красивой удивительной девушке, не побоявшейся взвалить на себя такое бремя.
Исам окончательно подправил ступню, приладил ее к ноге и несколько раз повернул туда-сюда, проверяя, не заедает ли. Потом сказал Олафу, что если ступня будет мешать, ее можно снять.
Покончив с ногой, занялись плугом.
Исам объяснил, чем хорош железный лемех и зачем нужен отвал. Железный, в отличие от деревянного, служит долго и вспахивает глубоко, а благодаря отвалу борозда не засыпается землей, остается открытой, хорошо проветривается, и семена лучше прорастают. Весенний сев уже не за горами, поэтому нужно побыстрее пройтись разок плугом по вспаханным участкам и переходить к еще не возделанным.
Похвалив Лусилию за чистоту в доме, а Олафа – за прекрасный водопроводный канал, Исам распрощался. Он не сказал, приедет ли еще, но Терезе очень хотелось, чтобы приехал.
Следующая неделя ушла на то, чтобы убедить Олафа в преимуществах новой ноги перед старым костылем. В конце концов, она так ему понравилась, что несколько дней он носил ее, не снимая, несмотря на натертую культю. Он научился пахать, опираясь на настоящую ногу, а деревянную используя для равновесия. Если работа предстояла особенно тяжелая, он для прочности вставлял в коленку специальный штырь.
Лусилия и дети были счастливы, Олаф тем более.
На рассвете они принимались за пахоту. Олаф шел за плугом, Лусилия следом сеяла рожь, а дети гоняли птиц, которые норовили ее склевать. Размельчив большие комья земли, все вместе засыпали засеянные борозды. По вечерам, покончив с делами, Тереза и Хельга Чернушка приносили им то инструменты, то еду, то какую-нибудь материю на одежду ребятишкам.
Скоро Лусилия и Хельга стали близкими подругами. Они болтали о детях, беременностях, приготовлении разных блюд и без устали обсуждали городские сплетни. Иногда Хельга на правах более опытной хозяйки учила Лусилию, как сделать дом более нарядным и удобным.
Хотя теперь времени у нее было меньше, Тереза по-прежнему помогала Алкуину переписывать и переводить тексты, занимаясь этим с раннего утра до полудня. Правда, сам он постепенно переключился на теологию, в чем девушка почти не разбиралась и опасалась, как бы однажды он не отказался от ее услуг.
Иногда в скрипторий приходили священники из папской миссии, повсюду сопровождавшей Карла Великого. Они являлись без предупреждения и с высокомерным видом усаживались возле Алкуина, а Тереза должна была покинуть помещение. Из-за черных одежд, которые они никогда не снимали, девушка прозвала их грифами.
Однажды Алкуин сообщил, что папская миссия скоро отправится в Аквисгранум, а оттуда в Вюрцбург. Карл Великий собирается послать с ней реликвии, предназначенные для вюрцбургского собора, с помощью которых монарх надеется прекратить постоянные саксонские мятежи. Когда Алкуин сказал, что тоже поедет с ними и просит Терезу сопровождать его, она посадила жуткую кляксу и окончательно испортила пергамент.
Вечером по дороге на конюшни девушка встретилась с Исамом, но, погруженная в мысли о Вюрцбурге, почти не поговорила с ним, и лишь когда он простился, упрекнула себя в невежливости.
В ту ночь Тереза почти не спала.
Она думала о своем униженном, обесчещенном отце – с момента бегства она каждый вечер молила Бога, чтобы тот простил ее. Девушка очень тосковала по нему и мачехе, по их объятиям, улыбкам, упрекам… Как ей хотелось опять услышать его рассказы о Константинополе, ощутить его страсть к чтению, что-нибудь переписывать вместе при свечах… Сколько раз она пыталась представить, как они поживают, и сколько раз у нее ничего не получалось!
Иногда ей хотелось вернуться и доказать свою невиновность. С течением времени Тереза все больше размышляла о роли Корне в этом пожаре, вспоминала его издевки, то, как он толкнул ее на раму, и та свалилась в очаг.
Да, хорошо бы вернуться и дать Корне бой, но проклятая трусость мешала ей, вынуждая лишь плакать от бессилия. К тому же она боялась лишиться того, что неожиданно приобрела в Фульде: любви Хооса Ларссона, дружбы Хельги Чернушки, покровительства мудрого Алкуина, своих земель. Если в Вюрцбурге ей вынесут обвинительный приговор, ее новая чудесная жизнь кончится.
Она убежала из Вюрцбурга примерно три месяца назад и никогда туда не вернется, решила Тереза, засыпая.
На следующее утро она получила от Алкуина взбучку за то, что взяла не те чернила.
– Простите, я сегодня плохо спала, – извинилась Тереза.
– Какие-нибудь трудности с землями?
– Да нет… Вернее, да, – быстро поправилась девушка. – Помните, вы мне вчера говорили о предполагаемом путешествии в Вюрцбург и о том, чтобы я отправилась с вами. Так вот, я боюсь оставлять рабов одних, как бы они не убежали.