Скриба

– Ах, не должна! – Хельга горько усмехнулась. – А что же я буду есть? У меня нет священника, который меня обхаживает и платит за какие-то каракули.

– Ты можешь поискать другую работу, – сказала Тереза, пропустив мимо ушей ее замечание. – Ты прекрасно готовишь, этот захудалый булочник тебе в подметки не годится.

Хельге было приятно это слышать, но тем не менее она печально покачала головой. Уж она-то знала, что никто не возьмет на работу проститутку, да еще беременную.

– Пойдем в епископат, – предложила Тереза.

– Ты с ума сошла? Нас оттуда пинками выгонят.

Однако Тереза взяла подругу за руку и попросила довериться ей. По дороге она рассказала о своем разговоре с Алкуином насчет работы.



У входа в собор они спросили Алкуина, и тот немедленно явился. Увидев Хельгу Чернушку, он очень удивился, но быстро совладал с собой и поинтересовался, откуда у нее рана. Хельга чистосердечно все рассказала, не упустив даже грубых и непристойных деталей. Когда она закончила, Алкуин велел обеим следовать за ним.

На кухне он познакомил их с Фавилой – такой толстой женщиной, будто на ней было надето не одно платье, а пятьдесят. Алкуин пояснил, что она распоряжается стряпней и настолько же добра, насколько и толста. Женщина смущенно улыбнулась, но, когда узнала, с какой просьбой пришел Алкуин, выражение ее лица резко изменилось.

– Здесь в Фульде Чернушку все знают, – заявила она. – Шлюха – она и есть шлюха, и нечего ей делать у меня на кухне.

Хельга повернулась, чтобы уйти, но Тереза остановила ее.

– Никто не просит тебя спать с ней, – язвительно произнесла девушка.

Алкуин достал пару монет, положил на стол и пристально посмотрел кухарке в глаза.

– Ты забыла, что есть слово «прощение»? Разве Иисус Христос не навещал прокаженных, не прощал палачей, отвернулся от Марии Магдалины?

– Я не такая святая, как Иисус, – пробормотала Фавила, однако монеты взяла.

– Пока епископ болен, эта женщина будет работать у тебя. Да, она беременна, поэтому не нагружай ее сверх меры, – добавил Алкуин. – А если кто-нибудь в чем-нибудь тебя упрекнет, скажи, это мое решение.

– Слишком уж она нежная. У меня восемь детей, и последнего я родила вот тут, – она постучала по столу, куда Алкуин положил монеты. – Иди смой с себя краску и начинай чистить лук. А девушка? Она тоже останется на кухне?

– Нет, она работает со мной, – сказал Алкуин.

– Но если нужно, я могу помочь, – предложила Тереза.

Алкуин ушел, оставив женщин разбираться с ужином. Лотарий поправится через пару дней, и ему нужно, не теряя ни минуты, приниматься за расследование.





Январь




16




Фавила была из тех женщин, которые по любому поводу брюзжат и без конца едят, что бы ни произошло. Она была вечно недовольна не только грязью в очаге и нерасторопностью своей помощницы, но и разными мелочами, над которыми другой только посмеялся бы. Ворчание всегда сопровождалось поеданием булок, пирогов или хлеба, сдобренного маринадом, и в результате кухня сияла всем на радость. Она обожала детей и вскоре уже с таким жаром говорила о будущем ребенке Хельги Чернушки, что Терезе казалось, будто беременна кухарка, а не ее подруга.

– Сколько ни думаю, все равно не понимаю, как плод размером с дыню проходит через отверстие величиной со сливу, – говорила Фавила Хельге и тут же предлагала ей пирожок, чтобы та немного порозовела.

Хельга, со своей стороны, старалась угодить ей, стряпая блюдо из остатков обеда, тушеной моркови и сельдерея. Фавиле оно очень нравилось, и обе женщины оставались совершенно довольны друг другом, словно были знакомы всю жизнь.

Вечером того дня, когда Хельга осталась работать на кухне, Тереза, устраиваясь среди соломы, радовалась за подругу. Затем она перенеслась мыслями к Хоосу, и сладкая дрожь пробежала по шее, спине и ногам. Она представила его сильное, крепкое тело, его жаркие губы на своей коже, и желание обожгло ее. Но уже в следующий миг она почувствовала себя виноватой и взмолилась, чтобы время шло быстрее и ей не приходилось больше предаваться греховным помыслам, возникающим в его отсутствие. Она очень тосковала по нему и готова была идти искать его куда угодно, если он не вернется. Вдруг она поняла, что со времени его отъезда ни о чем другом и не думала.



Хельга Чернушка не привыкла ни рано ложиться, ни рано вставать, однако на следующее утро проснулась ни свет ни заря, хорошенько вытерла лицо и сменила яркую вызывающую одежду на темную и просторную, которая скрадывала фигуру. Покинув амбар, где ей разрешили переночевать, она направилась на кухню, пока пустую, бросила в рот кусочек сыра и принялась за уборку, покачивая животом и что-то напевая. Когда Фавила пришла на кухню, то не сразу узнала свою помощницу – аккуратную, гладко причесанную, пахнущую свежестью, а не раздражающе сладкими духами, которые так любят проститутки. Единственное, что осталось в этой симпатичной женщине от вчерашней Чернушки, – шрам на щеке.

Тереза появилась как раз к завтраку и успела смахнуть с волос солому, прежде чем Хельга и Фавила подняли ее на смех.

– Если хочешь помогать, бери пример с Хельги, она с рассвета трудится, – упрекнула ее Фавила.

Тереза лишь порадовалась, что ее подругу с первого дня оценили по достоинству.






*****


Прежде чем навестить Лотария в его покоях, Алкуин попросил у Господа прощения за то, что подсыпал епископу вредное снадобье, однако иного способа спасти Борова, которого, по его мнению, можно было обвинить разве что в недостатке ума, он не нашел. Теперь ему предстояло облегчить состояние Лотария с помощью микстуры из лопуха. Алкуин несколько раз встряхнул пузырек, взбалтывая жидкость, и направился к епископу, возлежавшему на пышной кровати под балдахином. Лотарий то и дело постанывал, под глазами, ставшими размером с фасолину, набрякли мешки. На вопрос епископа о том, что с ним случилось, Алкуин ответил, что не знает, однако предложил лекарство, которое больной послушно выпил и вскоре почувствовал облегчение.

– Думаю, вас эта отсрочка обрадовала, – сказал он, садясь в постели. – Но будьте уверены, Боров в любом случае умрет.

– Все в руках Господних, – уклончиво произнес Алкуин. – Сейчас меня больше интересует, как вы себя чувствуете.

– Гораздо лучше. Слава Богу, вы знакомы с медициной, тем более что пока у нас нет врача. Так вы точно не знаете, отчего это могло произойти?

– Возможно, вы что-нибудь съели.

– Надо поговорить с кухаркой, еду мне готовит только она, – забеспокоился епископ.

– А может быть, что-нибудь выпили. – Алкуин попытался уберечь Фавилу от незаслуженных обвинений.

В этот момент кухарка как раз и вошла, покачивая телесами. Ее сопровождал паренек с подносом, уставленным разнообразными кушаньями. Лотарий сначала взглянул на женщину с некоторой опаской, но, разглядев содержимое подноса, забыл о своих страхах, однако спросил разрешения у Алкуина. Тот, разумеется, был против подобного изобилия, но епископ все-таки отдал должное жаркому из голубей. Пока Лотарий обсасывал косточки, а Фавила терпеливо ждала вердикта своей стряпне, Алкуин решил рассказать ему о Хельге Чернушке.

– Проститутка? Здесь, в епископате? Как вы осмелились это сделать? – От собственного крика Лотарий закашлялся.

– Она была в отчаянии, один мужчина ее избил…

– Пусть трудится где-нибудь в другом месте, а здесь мы должны служить примером, – и положил в рот еще кусочек голубя.

– Эта женщина вполне может измениться, – вмешалась кухарка. – Не все проститутки одинаковы.

Услышав такие слова, епископ поперхнулся, осторожно вынул изо рта кость, а остальные выплюнул на поднос.

– Конечно, они не одинаковы! Одни распутничают где придется, другие – на улице, третьи – в лесу, четвертые – на кладбище, но все получают деньги через одно и то же место, – епископ ткнул себя между ног.

– Ей не обязательно работать на кухне для священнослужителей, она может работать тут, во дворце, – предложил Алкуин.

– Неужели кто-то, кроме Фавилы, способен приготовить таких вкусных голубей?

– Голубей готовила не я, а она, – сказала женщина.

Лотарий взглянул на остатки жаркого, затем на пирожки с яблоками. Наверное, это тоже изделие Хельги Чернушки, поскольку Фавила никогда таких не пекла. Отведав один и найдя его восхитительным, епископ задумался.

– Ну хорошо, только пусть не выходит из кухни, – наконец пробормотал он.

Фавила, еле сдерживая улыбку, ушла, оставив Лотария наслаждаться пирожками. Затем епископ встал и без всякого стеснения начал облегчаться, одновременно разглагольствуя о прощении и отпущении грехов. Когда он все-таки замолчал, Алкуин поинтересовался полиптихами епископата, и вот тут красноречие Лотария неожиданно иссякло. Он лишь сухо сообщил, что в интересующее Алкуина время еще не был епископом и незнаком с подробностями покупки и продажи продуктов, однако направил его к казначею, который знает все досконально.

В оставшиеся утренние часы Алкуин сводил воедино все имеющиеся факты. Он еще не закончил, когда, за несколько минут до назначенного срока, появилась Тереза.

– Я очень благодарна вам за Хельгу, – сказала она.

Алкуин не ответил, зато попросил поразмышлять вместе с ним. Девушка сосредоточилась.

– Значит, – подытожила Тереза, – если я правильно поняла, виновного во всех смертях нужно искать среди этих людей.

– Виновного в распространении болезни. Не забывай, что убийца девушки тоже пока на свободе.

Тереза еще раз просмотрела составленный Алкуином список. Первым в нем значился Коль – поскольку зараженное зерно нашли на его мельнице, он являлся главным подозреваемым. Следом шел Ротхарт, рыжий работник Коля, обладатель дорогих башмаков, золотой цепи и кольца с камнем, которые простому мельнику вряд ли по карману. Последним стоял Боров – пусть даже он не убивал девушку, но в дело с зерном вполне мог быть замешан.

– Вы никого не забыли? – спросила Тереза.

– Можно было бы включить еще двоих, но человек, который во время эпидемии стоял во главе аббатства, пару лет назад умер, а о том, кто внес исправление в полиптих, нам ничего не известно, кроме того, что он умеет писать.

– Выходит, всего четверо.

– Может быть, и больше, но пока мы их не знаем, а потому давай займемся этими четырьмя. – Алкуин подвинул свечи к столу. – Если вполне вероятно, что Коль, или Ротхарт, или они оба замешаны в этом деле, то не менее вероятно и то, что исправление в полиптих внес кто-то, находящийся в епископстве или аббатстве. Мне кажется, человек, который обещал сжечь оставшееся в Магдебурге зерно, а сам, похоже, нажился на нем, – тот же самый, кто повинен в нынешних смертях. Боров знал об этом, но в силу умственной отсталости не понимал, что это значит. По прошествии времени, по какой-то неизвестной нам причине преступники стали бояться, что он распустит язык, и отрезали его. Осмелюсь даже предположить, что именно они убили девушку, а вину свалили на несчастного идиота.

– Тогда Коля придется исключить – не станет же он убивать собственную дочь.

– Ты права, потому я и сказал «предположить». К тому же разве не проще было бы убить самого Борова, чем пытаться обвинить его в убийстве?

– Конечно, проще.

– И тем не менее Боров никого не убивал.

– Значит, нужно искать какой-то другой мотив.

– Да, другой мотив, почему необходимо было убить девушку. – Алкуин поднялся и стал ходить из угла в угол.