Скриба
Часть 30 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Алкуин не знал, как быть. С любым другим помощником ему не удастся сохранить тайну, и слухи о его находке непременно расползутся по всему епископату. Он не мог это допустить и остановил Терезу, решительно взяв ее за руку:
– Я поговорю с женщиной, которая ведает тут всем хозяйством, но ничего не обещаю. А теперь накинь капюшон и пойдем.
Оставив вещи в конюшне, Тереза отправилась в скрипторий, который был меньше монастырского, но теплее и с более удобными пюпитрами. Алкуин достал четыре толстых тома, положил их на большой стол, внимательно просмотрел оглавления, дал один Терезе и велел искать те места, где говорится о купле-продаже зерна.
– На самом деле я не знаю, что ищу, возможно, какое-нибудь указание на то, что аббатство, епископат или Коль когда-то приобрели партию отравленной пшеницы.
– Неужели здесь об этом будет написано?
– По крайней мере, здесь будет запись о покупке зерна. Насколько мне удалось выяснить, зерно, выращиваемое в Фульде, никогда не являлось причиной эпидемий, следовательно, оно должно быть привезено из каких-то других мест.
Тереза отметила, что в полиптихе речь идет о купле-продаже не только продуктов, но и земли, а также о взимании ренты и налогов, о назначении на разные должности и еще о многом…
– Вряд ли кто-нибудь тут разберется, – пожаловалась она.
Они поужинали луковым супом, не прерывая работу. Медленно перелистывая книгу, Тереза нашла несколько записей о покупке ячменя и полбы, но ей не попалось ни одной о покупке пшеницы.
– Не понимаю, в чем дело, должны же мы что-нибудь найти, – недоумевал Алкуин.
– Но у нас нет полиптихов Коля.
– Да, это плохо, поскольку в тех, которые есть, о его приобретениях ничего не говорится.
– И как же быть?
– Что-то мы должны найти, обязательно должны, – повторил Алкуин, снова раскрывая полиптихи.
Они опять внимательно просмотрели их, и опять безрезультатно. Наконец Алкуин сдался.
– Можно мне побыть тут еще немного? – спросила Тереза, которой очень не хотелось идти нюхать навоз.
Алкуин удивился.
– Хочешь продолжить поиски?
Тереза кивнула.
– Тогда я немного посплю, – и он указал на скамью.
Алкуин кое-как устроился на жестком ложе, заскрипевшем под его тяжестью, прикрыл слезящиеся глаза и начал шептать молитвы, вскоре перешедшие в негромкий храп. Его вид успокаивающе действовал на девушку, но вскоре она вернулась к работе – взяла первый том и начала внимательнейшим образом его изучать. Она обращала внимание на то, кто сторожил амбары, на записи о починке мельниц и доходах, полученных от продажи пшеницы в разное время года. Однако по прошествии часа буквы стали походить на беспорядочно снующих насекомых.
Тереза оставила чтение и начала думать о Хоосе. Возможно, он спит, а возможно, бодрствует, как она, вспоминая предыдущую ночь, мечтая вновь увидеться с ней и вместе отправиться в Аквисгранум. А вдруг ему холодно? Если бы она была рядом и могла обнять его!
Скрип дерева вернул ее к реальности. Она обернулась и увидела, что Алкуин опять ворочается на неудобной скамье, по-прежнему похрапывая.
Тереза снова взялась за чтение, время от времени отрываясь от него, чтобы поскрести уже пустую тарелку. Она медленно продвигалась вперед, как вдруг что-то странное привлекло ее внимание, но дело было не в тексте. Она пододвинула свечу к первому из сдвоенных листов и кончиками пальцев провела по той части поверхности, которая по цвету и на ощупь явно отличалась от остальных. Затем взяла еще одну свечу. Несомненно, тут пергамент был более гладким, светлым и мягким.
Ее пальцам было знакомо это ощущение. Она еще раз ощупала первый лист. Он не был разорван, следовательно, его не добавляли позже других и не отрезали от тетради, в которую подобные сдвоенные листы сшивались. Второй лист, в отличие от первого, был такой же шершавый и темный, как все остальные, и такой же старый.
Этому могло быть только одно объяснение, и Тереза его знала, поскольку сама десятки раз проделывала подобное. Если пергамент при письме оказывался чем-то испачкан, нужно было соскрести не только появившееся пятно, но и весь верхний слой, и тогда лист опять становился как новенький и был готов к повторному использованию. Конечно, он был тоньше и цвет его менялся. Рукопись, сделанная на очищенном таким образом пергаменте, называлась палимпсест.
Тереза снова посмотрела на лист. Буквы на нем тоже выглядели несколько иначе, чем на соседних. Несомненно, эта запись была сделана гораздо позже остальных.
Интересно, почему пришлось соскребать предыдущий текст со всего листа?
Девушка подумала, не разбудить ли Алкуина, но решила подождать. Вдруг она вспомнила, что в мастерской Корне, пытаясь прочитать уничтоженный текст, они насыпали на следующий лист золу и с ее помощью находили отпечатки букв. Иногда это не удавалось, поскольку отпечатки букв нового текста накладывались на предыдущие. Поэтому все писцы знали, что, прежде чем начинать работу на уже использованном листе, нужно положить на следующий лист табличку и тем самым защитить его от новых отпечатков.
Тереза взяла из очага горсть золы, перекрестилась, насыпала золу на нужный лист, мягкими круговыми движениями растерла ее до тонкого серого порошка, затем легонько подула, поднесла подиптих к свету, и перед глазами ее возник текст, который она тут же переписала на вощеную табличку.
«Февральские календы года 796 от Рождества Христова.
По приказу Беоция Нантского, аббата Фульды, под покровительством Карла, прозванного Великим, короля франков и римского патриция.
Графству Магдебург продано по сниженной цене шестьсот модиев пшеницы, двести модиев ржи и пятьдесят модиев ячменя.
Аббатству заплачено сорок золотых сольдо, как повелевают законы Божьи.
Да убережет Всемогущий Господь Магдебург от напасти»
На остальной части листа отпечаталась запись о прокладке дороги, совпадавшая с той, что была сделана на очищенном от грязи листе.
Радость захлестнула Терезу, она разбудила Алкуина и немедленно поведала о своем открытии.
– Ради Бога, тише, ты всех перебудишь, – в полусне пробормотал он.
Пока девушка излагала подробности, Алкуин внимательно изучил полиптих, а потом с удивлением посмотрел на нее.
– Но тут ведь говорится не о покупке, а о продаже. И потом, такая цена… Всего сорок сольдо, это чересчур дешево.
– Однако тут упоминается какая-то напасть, и если бы речь шла о чем-то незначительном, эту запись не стали бы так тщательно прятать, – возразила девушка.
– Но проданное зерно могло быть и не связано ни с какой эпидемией. Хотя подожди, дай подумать… Магдебург, Магдебург… Два года назад… Боже правый, ну конечно!
Алкуин бросился в библиотеку, принес последние постановления Карла Великого и начал быстро перелистывать их, словно точно зная, что ему нужно.
– Вот, нашел – декрет об оказании помощи, датированный январем того же года, – скороговоркой произнес он. – Здесь указывается, когда и по какой цене следует поставлять продукты в графство Магдебург. И я помню, что вскоре после этого на берегах Эльбы, на границе с Остфалией, начался какой-то мор.
– А почему был издан декрет?
– В одну из самых страшных зим, какие только здесь помнят, саксы осадили Магдебург и сожгли все запасы зерна. Голод продолжался до тех пор, пока к городу не подошли войска Карла Великого, который повелел присылать в Магдебург зерно из соседних графств по цене гораздо ниже обычной. Однако причина эпидемии так и не была установлена.
– Но зачем соскребать текст в полиптихе и при этом оставлять нетронутым декрет?
– Затем, что это разные вещи. В декрете просто говорится о помощи, а вот по записи в полиптихе можно установить связь между аббатством и загадочной болезнью.
– Но эта связь ограничивается продажей зерна.
– Тем не менее теперь нам есть за что зацепиться, и этот кончик нити вполне может оказаться хвостом дьявола…
– …потянув за который, мы сможем вытянуть его целиком.
15
Приткнувшись в углу конюшни и укрывшись вместо одеяла сладковатым запахом навоза, Тереза хотя бы во сне наслаждалась близостью Хооса. Рано утром ее разбудили лошади, которые ходили по стойлам, всхрапывали и тихонько ржали. Потянувшись и кое-как вытащив из волос солому, она раздвинула какие-то тряпки, приспособленные вместо занавески, и пошла к поилкам умываться. Холодная вода приятно освежила лицо, и тут она заметила Алкуина, в нетерпении поджидавшего ее.
– Не понимаю, сколько можно наводить красоту. Пойдем, у нас много работы.
Оказывается, после ее ухода он наведался в аббатство и поговорил с парой монахов, которые могли что-то знать. Спросонья они вспомнили не так уж много, но сказали, что Беоций, предыдущий аббат, неожиданно сошел с ума и преждевременно скончался.
– Это случилось вскоре после продажи зерна. Между казначеем, отвечавшим также за снабжение аббатства, и приором началось соперничество из-за того, кто будет его преемником, и в конце концов победил приор. Больше я от монахов ничего не добился, но сам потом выяснил, кто отвозил проданное зерно. Как ни странно, Боров оказался не так уж глуп.
По дороге в библиотеку они взяли на кухне кашу и молоко. Тереза поставила завтрак на поднос, который с трудом нашла среди гор посуды. Ее удивило, что в хозяйственных помещениях царит такой беспорядок.
– Я тоже обратил на это внимание, – признался Алкуин. – Или слишком много работы, или рук не хватает.
Тереза воспользовалась моментом и напомнила ему о Хельге Чернушке.
– Она могла бы быть здесь полезна – хорошо готовит и редкостная чистюля.
– Проститутка – и чистюля? Падшая женщина, которая спит с мужчинами за деньги?
– Во всяком случае, на кухне у нее гораздо чище, чем здесь. Если вы пристроите ее сюда, то тем самым поможете ей покончить с нынешним постыдным занятием. К тому же я говорила, что она беременна. Ребенок ведь не виноват, что у него такие родители.
Алкуин молчал. Согласно общему мнению дети проституток с рождения были отмечены дьяволом, но он считал это нелепицей. Наконец, кашлянув пару раз, он пообещал поговорить с епископом.
– Но я ничего не обещаю, – добавил он. – А теперь займемся работой.
В скриптории он достал огромный чистый лист, разложил его на столе и начал что-то небрежно записывать, словно этот пергамент ему подарили и он мог делать с ним что угодно.
– Давай тщательно все взвесим. С одной стороны, несколько человек умерли, съев зараженное зерно, которое, судя по всему, перемалывалось на мельнице Коля или по крайней мере побывало на ней.
Тереза кивнула.
– С другой стороны, два года назад значительное количество зерна было продано в Магдебург, где незадолго до продажи или вскоре после нее вспыхнула загадочная эпидемия, распространившаяся на все графство. К сожалению, люди, которые могли бы хоть чем-то помочь, или умерли, как бывший аббат Беоций, или арестованы и приговорены к смертной казни за убийство, как Боров.
– Не забывайте, что не так давно продажу зерна кто-то попытался скрыть.
– Верно подмечено. – Алкуин замолчал, размышляя. – По моему мнению, эпидемия в Магдебурге, приписываемая жителями города тяжелой осаде, на самом деле была вызвана зараженным зерном. Мельники графства наверняка знали, что зерно ядовито, но в условиях той страшной зимы предпочли употребить его в пищу, чем умереть от истощения.
– Я поговорю с женщиной, которая ведает тут всем хозяйством, но ничего не обещаю. А теперь накинь капюшон и пойдем.
Оставив вещи в конюшне, Тереза отправилась в скрипторий, который был меньше монастырского, но теплее и с более удобными пюпитрами. Алкуин достал четыре толстых тома, положил их на большой стол, внимательно просмотрел оглавления, дал один Терезе и велел искать те места, где говорится о купле-продаже зерна.
– На самом деле я не знаю, что ищу, возможно, какое-нибудь указание на то, что аббатство, епископат или Коль когда-то приобрели партию отравленной пшеницы.
– Неужели здесь об этом будет написано?
– По крайней мере, здесь будет запись о покупке зерна. Насколько мне удалось выяснить, зерно, выращиваемое в Фульде, никогда не являлось причиной эпидемий, следовательно, оно должно быть привезено из каких-то других мест.
Тереза отметила, что в полиптихе речь идет о купле-продаже не только продуктов, но и земли, а также о взимании ренты и налогов, о назначении на разные должности и еще о многом…
– Вряд ли кто-нибудь тут разберется, – пожаловалась она.
Они поужинали луковым супом, не прерывая работу. Медленно перелистывая книгу, Тереза нашла несколько записей о покупке ячменя и полбы, но ей не попалось ни одной о покупке пшеницы.
– Не понимаю, в чем дело, должны же мы что-нибудь найти, – недоумевал Алкуин.
– Но у нас нет полиптихов Коля.
– Да, это плохо, поскольку в тех, которые есть, о его приобретениях ничего не говорится.
– И как же быть?
– Что-то мы должны найти, обязательно должны, – повторил Алкуин, снова раскрывая полиптихи.
Они опять внимательно просмотрели их, и опять безрезультатно. Наконец Алкуин сдался.
– Можно мне побыть тут еще немного? – спросила Тереза, которой очень не хотелось идти нюхать навоз.
Алкуин удивился.
– Хочешь продолжить поиски?
Тереза кивнула.
– Тогда я немного посплю, – и он указал на скамью.
Алкуин кое-как устроился на жестком ложе, заскрипевшем под его тяжестью, прикрыл слезящиеся глаза и начал шептать молитвы, вскоре перешедшие в негромкий храп. Его вид успокаивающе действовал на девушку, но вскоре она вернулась к работе – взяла первый том и начала внимательнейшим образом его изучать. Она обращала внимание на то, кто сторожил амбары, на записи о починке мельниц и доходах, полученных от продажи пшеницы в разное время года. Однако по прошествии часа буквы стали походить на беспорядочно снующих насекомых.
Тереза оставила чтение и начала думать о Хоосе. Возможно, он спит, а возможно, бодрствует, как она, вспоминая предыдущую ночь, мечтая вновь увидеться с ней и вместе отправиться в Аквисгранум. А вдруг ему холодно? Если бы она была рядом и могла обнять его!
Скрип дерева вернул ее к реальности. Она обернулась и увидела, что Алкуин опять ворочается на неудобной скамье, по-прежнему похрапывая.
Тереза снова взялась за чтение, время от времени отрываясь от него, чтобы поскрести уже пустую тарелку. Она медленно продвигалась вперед, как вдруг что-то странное привлекло ее внимание, но дело было не в тексте. Она пододвинула свечу к первому из сдвоенных листов и кончиками пальцев провела по той части поверхности, которая по цвету и на ощупь явно отличалась от остальных. Затем взяла еще одну свечу. Несомненно, тут пергамент был более гладким, светлым и мягким.
Ее пальцам было знакомо это ощущение. Она еще раз ощупала первый лист. Он не был разорван, следовательно, его не добавляли позже других и не отрезали от тетради, в которую подобные сдвоенные листы сшивались. Второй лист, в отличие от первого, был такой же шершавый и темный, как все остальные, и такой же старый.
Этому могло быть только одно объяснение, и Тереза его знала, поскольку сама десятки раз проделывала подобное. Если пергамент при письме оказывался чем-то испачкан, нужно было соскрести не только появившееся пятно, но и весь верхний слой, и тогда лист опять становился как новенький и был готов к повторному использованию. Конечно, он был тоньше и цвет его менялся. Рукопись, сделанная на очищенном таким образом пергаменте, называлась палимпсест.
Тереза снова посмотрела на лист. Буквы на нем тоже выглядели несколько иначе, чем на соседних. Несомненно, эта запись была сделана гораздо позже остальных.
Интересно, почему пришлось соскребать предыдущий текст со всего листа?
Девушка подумала, не разбудить ли Алкуина, но решила подождать. Вдруг она вспомнила, что в мастерской Корне, пытаясь прочитать уничтоженный текст, они насыпали на следующий лист золу и с ее помощью находили отпечатки букв. Иногда это не удавалось, поскольку отпечатки букв нового текста накладывались на предыдущие. Поэтому все писцы знали, что, прежде чем начинать работу на уже использованном листе, нужно положить на следующий лист табличку и тем самым защитить его от новых отпечатков.
Тереза взяла из очага горсть золы, перекрестилась, насыпала золу на нужный лист, мягкими круговыми движениями растерла ее до тонкого серого порошка, затем легонько подула, поднесла подиптих к свету, и перед глазами ее возник текст, который она тут же переписала на вощеную табличку.
«Февральские календы года 796 от Рождества Христова.
По приказу Беоция Нантского, аббата Фульды, под покровительством Карла, прозванного Великим, короля франков и римского патриция.
Графству Магдебург продано по сниженной цене шестьсот модиев пшеницы, двести модиев ржи и пятьдесят модиев ячменя.
Аббатству заплачено сорок золотых сольдо, как повелевают законы Божьи.
Да убережет Всемогущий Господь Магдебург от напасти»
На остальной части листа отпечаталась запись о прокладке дороги, совпадавшая с той, что была сделана на очищенном от грязи листе.
Радость захлестнула Терезу, она разбудила Алкуина и немедленно поведала о своем открытии.
– Ради Бога, тише, ты всех перебудишь, – в полусне пробормотал он.
Пока девушка излагала подробности, Алкуин внимательно изучил полиптих, а потом с удивлением посмотрел на нее.
– Но тут ведь говорится не о покупке, а о продаже. И потом, такая цена… Всего сорок сольдо, это чересчур дешево.
– Однако тут упоминается какая-то напасть, и если бы речь шла о чем-то незначительном, эту запись не стали бы так тщательно прятать, – возразила девушка.
– Но проданное зерно могло быть и не связано ни с какой эпидемией. Хотя подожди, дай подумать… Магдебург, Магдебург… Два года назад… Боже правый, ну конечно!
Алкуин бросился в библиотеку, принес последние постановления Карла Великого и начал быстро перелистывать их, словно точно зная, что ему нужно.
– Вот, нашел – декрет об оказании помощи, датированный январем того же года, – скороговоркой произнес он. – Здесь указывается, когда и по какой цене следует поставлять продукты в графство Магдебург. И я помню, что вскоре после этого на берегах Эльбы, на границе с Остфалией, начался какой-то мор.
– А почему был издан декрет?
– В одну из самых страшных зим, какие только здесь помнят, саксы осадили Магдебург и сожгли все запасы зерна. Голод продолжался до тех пор, пока к городу не подошли войска Карла Великого, который повелел присылать в Магдебург зерно из соседних графств по цене гораздо ниже обычной. Однако причина эпидемии так и не была установлена.
– Но зачем соскребать текст в полиптихе и при этом оставлять нетронутым декрет?
– Затем, что это разные вещи. В декрете просто говорится о помощи, а вот по записи в полиптихе можно установить связь между аббатством и загадочной болезнью.
– Но эта связь ограничивается продажей зерна.
– Тем не менее теперь нам есть за что зацепиться, и этот кончик нити вполне может оказаться хвостом дьявола…
– …потянув за который, мы сможем вытянуть его целиком.
15
Приткнувшись в углу конюшни и укрывшись вместо одеяла сладковатым запахом навоза, Тереза хотя бы во сне наслаждалась близостью Хооса. Рано утром ее разбудили лошади, которые ходили по стойлам, всхрапывали и тихонько ржали. Потянувшись и кое-как вытащив из волос солому, она раздвинула какие-то тряпки, приспособленные вместо занавески, и пошла к поилкам умываться. Холодная вода приятно освежила лицо, и тут она заметила Алкуина, в нетерпении поджидавшего ее.
– Не понимаю, сколько можно наводить красоту. Пойдем, у нас много работы.
Оказывается, после ее ухода он наведался в аббатство и поговорил с парой монахов, которые могли что-то знать. Спросонья они вспомнили не так уж много, но сказали, что Беоций, предыдущий аббат, неожиданно сошел с ума и преждевременно скончался.
– Это случилось вскоре после продажи зерна. Между казначеем, отвечавшим также за снабжение аббатства, и приором началось соперничество из-за того, кто будет его преемником, и в конце концов победил приор. Больше я от монахов ничего не добился, но сам потом выяснил, кто отвозил проданное зерно. Как ни странно, Боров оказался не так уж глуп.
По дороге в библиотеку они взяли на кухне кашу и молоко. Тереза поставила завтрак на поднос, который с трудом нашла среди гор посуды. Ее удивило, что в хозяйственных помещениях царит такой беспорядок.
– Я тоже обратил на это внимание, – признался Алкуин. – Или слишком много работы, или рук не хватает.
Тереза воспользовалась моментом и напомнила ему о Хельге Чернушке.
– Она могла бы быть здесь полезна – хорошо готовит и редкостная чистюля.
– Проститутка – и чистюля? Падшая женщина, которая спит с мужчинами за деньги?
– Во всяком случае, на кухне у нее гораздо чище, чем здесь. Если вы пристроите ее сюда, то тем самым поможете ей покончить с нынешним постыдным занятием. К тому же я говорила, что она беременна. Ребенок ведь не виноват, что у него такие родители.
Алкуин молчал. Согласно общему мнению дети проституток с рождения были отмечены дьяволом, но он считал это нелепицей. Наконец, кашлянув пару раз, он пообещал поговорить с епископом.
– Но я ничего не обещаю, – добавил он. – А теперь займемся работой.
В скриптории он достал огромный чистый лист, разложил его на столе и начал что-то небрежно записывать, словно этот пергамент ему подарили и он мог делать с ним что угодно.
– Давай тщательно все взвесим. С одной стороны, несколько человек умерли, съев зараженное зерно, которое, судя по всему, перемалывалось на мельнице Коля или по крайней мере побывало на ней.
Тереза кивнула.
– С другой стороны, два года назад значительное количество зерна было продано в Магдебург, где незадолго до продажи или вскоре после нее вспыхнула загадочная эпидемия, распространившаяся на все графство. К сожалению, люди, которые могли бы хоть чем-то помочь, или умерли, как бывший аббат Беоций, или арестованы и приговорены к смертной казни за убийство, как Боров.
– Не забывайте, что не так давно продажу зерна кто-то попытался скрыть.
– Верно подмечено. – Алкуин замолчал, размышляя. – По моему мнению, эпидемия в Магдебурге, приписываемая жителями города тяжелой осаде, на самом деле была вызвана зараженным зерном. Мельники графства наверняка знали, что зерно ядовито, но в условиях той страшной зимы предпочли употребить его в пищу, чем умереть от истощения.