Скриба

– К сожалению, этого недостаточно, поскольку мы одновременно предупредим преступника, продающего зараженную пшеницу, что поняли причину смертельного недуга.

– Но люди, по крайней мере, откажутся от пшеничного хлеба.

– Вижу, ты не представляешь, на что способен голодающий – он готов есть отбросы, гнилье, больных животных. К тому же болезнь поражает не только богачей – сегодня, например, заболели два бедняка. Если мы обо всем расскажем, пострадают торговцы, мельники, пекари и еще сотни семей, которые живут за счет пшеницы, но главное, преступник, поняв, что его ищут, тут же смелет все зерно, и яд неизбежно распространится повсюду. Нет! – Он строго посмотрел на Терезу. – Единственный выход – обнаружить преступника, пока не появились следующие жертвы. А потому ты должна поклясться сохранить все в тайне.

Тереза взяла протянутое Алкуином распятие, прижала его к груди и поклялась, понимая, что в случае нарушения клятвы ее душа будет навеки осуждена.



Вымыв плошки, они покинули аптеку и направились к собору, то и дело укрываясь в портиках и галереях, будто их преследовали. Когда они остановились перевести дух, Тереза спросила, что еще известно об этом ядовитом грибе, и Алкуин сказал, что в соборной школе Йорка они не раз страдали от этой напасти.

– Но причиной всегда была рожь, – повторил он.

Как раз когда его назначили библиотекарем, заболели несколько монахов. Время было голодное, пшеница закончилась, и из Эдинбурга привезли рожь. Хлеб из нее получался темный и горьковатый, но все-таки лучше, чем из полбы. К тому же он не так быстро черствел, и его какое-то время можно было хранить. Но люди начали умирать. Согласно своей должности он занимался библиотечными фондами, классифицировал кодексы и тексты законов, регистрировал эпистолы, свидетельства и картулярии, составлял каталог полиптихов, следил за документами, предоставляющими титулы и привилегии, за пожалованиями, буллами и предписаниями, просматривал анналы, хроники и соборные акты, а также вел учет подорожных, рыночных и прочих налогов. Благодаря этому он заметил, что использование привезенной ржи совпало с началом загадочного заболевания. Однако только после смерти четвертого послушника к нему обратились за помощью.

– К тому времени была заражена уже половина монастыря, – с горечью произнес Алкуин. – Мы назвали эту болезнь Ignis Sacer, или священный огонь, из-за страшного жжения, которое ощущалось в руках и ногах. Я обнаружил спорынью среди зерен ржи и проверил ее смертельное воздействие на собаках. Через несколько лет болезнь возвратилась, но тогда мы поняли, как от нее защититься.

– Вы нашли лекарство?

– К сожалению, нет. Стоит яду попасть в организм, и он распространяется там, словно вода по песку. С этого момента судьба больного зависит от Божьей воли и от количества ядовитого вещества. Однако мы стали исследовать зерно, прежде чем употреблять его в пищу.

Они продолжали свой путь к городу, где Алкуин хотел посмотреть записи о снабжении местной мельницы зерном. В аббатстве он такие записи уже просмотрел и намеревался проделать то же самое на мельнице Коля.

– Не понимаю, зачем нам епископская мельница, если спорынья была найдена у Коля, – сказала Тереза, пытаясь вникнуть в расследование.

– Спорынья… Спорынья была высохшая, мертвая, – сказал Алкуин, поднимаясь по ступеням собора, – хотя и не утратила своей смертоносной силы. Данный факт указывает на то, что зерно было собрано больше года назад, так как эти грибы живут примерно год.

– Но данный факт не отрицает того, что нашлась она именно у Коля.

– В конце концов, несомненно, зерно попало к нему, но он утверждает, что не выращивает пшеницу, и я проверил это по разным документам.

– Однако, когда вы предложили купить у него пшеницу, он не отказался, а обещал подумать.

– Интересное соображение, – улыбнулся Алкуин, – и заслуживает того, чтобы над ним поразмыслить, особенно если учесть, что цель наших изысканий – избежать новых смертей. А теперь подожди меня, я поговорю с епископом и вернусь.

Тереза присела на соборную лестницу, подальше от оборванцев, споривших за места около портика. Ее внимание привлекли стражники, которые разбирали стоявшие на площади лотки.

– Что они делают? – спросила девушка у нищего, задумчиво смотревшего на нее. Тот ответил не сразу.

– Истязание готовят, – наконец произнес он. – Недавно пришли и стали копать посреди площади. – И он указал на средних размеров яму.

– Это для эшафота?

– Да уж точно не пруд роют! – Нищий рассмеялся, показав единственный зуб. – Подайте, Христа ради!

Тереза достала из кармана пару орехов, но оборванец, увидев их, лишь плюнул и отвернулся. Девушка пожала плечами, сунула орехи обратно и направилась к стражникам. Под их присмотром два пеона расширяли и углубляли и без того огромную яму, в которой легко поместилась бы лошадь. Мужчины перебрасывались шутками, но, когда Тереза спросила, что они копают, один из стражников не слишком вежливо предложил ей убираться подальше.





*****


Алкуин встретил Лотария на дороге, ведущей из трапезной. После обычных приветствий епископ спросил, как продвигаются его писания.

– Не слишком хорошо, – пожаловался Алкуин, – но мои занятия сейчас беспокоят меня меньше всего.

– А что же вас беспокоит?

– Вам известно, что я прибыл в аббатство по желанию Карла Великого.

У Лотария сделался скучающий вид. – Наш монарх отличается истовым благочестием в делах божественных и справедливостью в делах земных, поэтому он повелел мне проверить, как исполняются правила, предписанные святым Бенедиктом. К превеликому огорчению, я установил, что монахи свободно выходят из монастыря, посещают рынки, болтают во время церковной службы, спят вместо посещения вечерних месс, а иногда даже едят мясо.

Лотарий кивнул. Он прекрасно знал натуру монарха, поскольку именно благодаря ему стал епископом, но пока не стал останавливать Алкуина.

– И хотя мы должны быть снисходительны к таким грехам, как приверженность удовольствиям, ибо человек слаб, но нельзя допускать и тем более потакать развращенности тех, кто призван следить за нравственностью и служить примером для других.

– Простите, мой дорогой Алкуин, но к чему вы клоните? Вам ведь известно, что епископат не имеет к монастырю никакого отношения.

– В Фульде поселился дьявол! – Алкуин перекрестился. – Не Сатана, не Азазель, не Асмодей или Белиал. Люцифер не нуждается в князьях тьмы для осуществления своих коварных замыслов, не нуждается в жертвоприношениях и иных ритуалах. Церковнослужители, заслуживающие лишь презрения, недостойные называться посланниками Господа, – вот орудие достижения его мерзких целей.

– Я по-прежнему ничего не понимаю, но, клянусь мантией святого Мартина, ваши слова начинают меня беспокоить.


– Простите, Ваше Преосвященство. Иногда я размышляю вслух, забывая, что собеседнику не всегда понятны мои мысли. Постараюсь изъясняться точнее.

– Будьте так добры.

– Примерно пару месяцев назад до Карла Великого дошли вести о происходящих в монастыре нарушениях. Вы знаете, что каждое аббатство – это своего рода маленькое графство: оно располагает землями, с которых аббат ежемесячно получает ренту, в основном натурой. Одни крестьяне несут ему ячмень для изготовления пива, другие – полбу, третьи – пшеницу, четвертые – шерсть для сутан, пятые – инструменты и орудия труда, кто-то приводит баранов, свиней или уток, а большинство расплачиваются своим трудом.

– Так и есть. В нашем епископате происходит примерно то же самое.

– Как вы знаете, в Фульде основная часть арендаторов занимается выращиванием пшеницы, а поскольку своих мельниц у них нет, они везут зерно в аббатство, которое оставляет себе часть муки в качестве платы за помол.

– Продолжайте.

– Дело в том, что в течение последнего времени десятки местных жителей по неизвестной причине заболели и умерли.

– И вы думаете, болезнь связана с аббатством.

– Я пытаюсь это выяснить. Сначала я считал, это какой-то вид чумы, но теперь мне кажется, что причина у нее иная.

– Скажите, чем я могу вам помочь.

– Благодарю, ваше преосвященство. Мне хотелось бы посмотреть полиптихи за последние три года.

– Епископата?

– Нет, всех трех мельниц. Полиптихи аббатства уже у меня в келье. Кроме того, мне нужно разрешение на доступ в скрипторий для моего помощника.

– Полиптихи епископата вы можете попросить у моего секретаря Лудовика, а вот что касается мельницы Коля, вы вряд ли их достанете. Он ничего не записывает, все держит в голове.

Алкуин расстроился, так как не предполагал подобного препятствия.

– Что касается моего помощника… – Он явно не хотел напоминать, что речь идет о женщине.

– О, конечно, он может сопровождать вас. А теперь прошу меня извинить.

– Последнее, что я хотел вам сказать… – Алкуин задумался на минуту.

– Говорите, я тороплюсь.

– Насчет этой болезни… Не сталкивались ли вы с чем-то подобным? Скажем, несколько лет назад…

– Нет, я ничего не помню. Возможно, кто-то когда-то и умер от гангрены, но, к сожалению, такое случается, не мне вам объяснять.

Алкуин поблагодарил епископа, стараясь скрыть разочарование, и направился к поджидавшей его Терезе, которая так и сидела, уставившись на яму в центре площади. Алкуин сообщил, что сегодня они поужинают здесь, так как будут работать до ночи. Тереза удивилась, но вопросов задавать не стала, только попросила разрешения сходить в дом Хельги за теплыми вещами. Они договорились встретиться на этом же месте, когда колокола зазвонят к ноне.



Дверь в таверну оказалась закрыта, так же как и задний вход и ставни. Дом выглядел пустым, однако Тереза несколько минут ходила вокруг, заглядывая во все щели, пока какой-то беззубый мальчишка не дернул ее сзади за плащ.

– Моя бабушка тебя зовет, – заявил он.

Тереза глянула в том направлении, куда указывал мальчик, и заметила, что кто-то машет ей из окна. Она подхватила ребенка на руки и побежала к дому. Дверь сразу открылась, и Тереза увидела старуху, которая жестами велела ей побыстрее заходить. Как только девушка переступила порог, старуха заперла дверь на прочный деревянный брус.

– Она здесь, – сказала хозяйка.

Несмотря на темень, Тереза увидела лежащую на полу Хельгу Чернушку. Глаза у нее были закрыты, лицо в крови.

– Спит, – пояснила старуха. – Я пошла попросить у нее немного соли и вот что увидела. Опять этот козел. Когда-нибудь он ее убьет.

Тереза робко приблизилась. От виска до подбородка лицо пересекал жуткий порез. Девушка тихонько погладила подругу по голове и решила, что с этим нужно кончать. Она попросила старуху присмотреть за Хельгой до следующего утра и протянула ей динарий, но та не взяла. Затем Тереза вернулась в таверну, открыла хуже всего державшийся ставень и через окно полезла за своими вещами.



В назначенный час она стояла на условленном месте, нагруженная, как мул. За спиной у нее был тюк с одеждой, кое-какой едой, вощеными табличками и тюфяком, который в свое время подарил ей Алтар. Когда Алкуин узнал, что ей больше негде жить, он попытался ее успокоить.

– На улице ты ведь тоже не можешь остаться, – заключил он.

Решили, что несколько ночей Тереза может провести в местной конюшне, пока не подыщет новое жилье. Затем она рассказала Алкуину о несчастьях Хельги Чернушки.

– Но она проститутка, я ничем не могу ей помочь.

Тереза пыталась переубедить его, говорила, что она хорошая женщина, что она беременна, тяжело ранена и ей срочно нужен врач, но Алкуин оставался непреклонен. Тогда Тереза решилась.

– Если вы не хотите ей помочь, это сделаю я. – И снова закинула тюк за спину.