Скриба

– Рад вас видеть. Вам передали сообщение?

– Нет, а что случилось? – спросил Алкуин.

– Ради Бога, пойдемте скорее. Два новых больных с теми же симптомами.

– Гангрена ног?

– У одного уже начались судороги.

Мужчины поспешили к агонизирующим пациентам – отцу и сыну, до болезни работавшим на лесопилке. У отца почернели также нос и уши. Алкуин попробовал поговорить с ними, но они бредили и несли какую-то чушь. Он велел немедленно дать им слабительное.

– И пусть пьют молоко с угольным порошком – столько, сколько смогут.

Оставив монаха готовить препараты, Алкуин и Тереза пошли к Хоосу, однако кровать его оказалась пустой. Они поспрашивали других больных, но никто не знал, куда он делся, посмотрели в отхожем месте, в соседней трапезной и внутреннем дворике, где прогуливались те, кто шел на поправку. Хооса нигде не было, он исчез.

– Но этого не может быть, – жалобно сказала Тереза.

– Мы его найдем, – пообещал Алкуин, хотя и не представлял, как.

Он посоветовал девушке вернуться домой и постараться успокоиться. Сам он собирался в библиотеку, но сказал, что, если Хоос появится, ей тут же сообщат. Они договорились встретиться завтра утром. Тереза поблагодарила Алкуина за хлопоты, однако, попрощавшись с ним, не смогла сдержать слезы.



Весь остаток дня Тереза провела на сеновале, чтобы избежать расспросов Хельги Чернушки, но к вечеру решила прогуляться по ближайшим улочкам. Медленно бредя вдоль них, она пыталась понять, почему на сердце так тяжело и почему ее бросает в дрожь, стоит только вспомнить о Хоосе. Каждое утро она умирала от желания увидеть его, поговорить с ним, почувствовать на себе его взгляд. На глаза снова навернулись слезы. Почему ее жизнь превратилась в одно сплошное наказание? Почему она потеряла все, что любила, за какие грехи?

Тереза шла куда глаза глядят, размышляя, где теперь Хоос и что с ним произошло. Во время последней встречи он еле передвигался по внутреннему дворику, а было это только вчера, так что убежать он точно не мог.

Незаметно она ушла довольно далеко от наиболее оживленных улиц. Было холодно, и она накинула капюшон, пытаясь спрятать замерзший нос, а когда, наконец, огляделась, поняла, что очутилась в каком-то узком и темном, пахнущем гнилью закоулке.

Где-то лаяла собака, однако большинство домов казались брошенными, словно их хозяевам надоело жить в таком мрачном месте, и они исчезли, даже не закрыв окна…

Тереза испугалась и пошла обратно, как вдруг в конце закоулка появилась чья-то фигура в капюшоне. Девушка надеялась, она исчезнет, но фигура не двигалась.

Она постаралась не поддаваться панике, убеждая себя, что ничего страшного нет и с ней ничего не случится, и продолжала идти вперед, однако сердце билось все сильнее. Фигура оставалась молчаливой и неподвижной, как статуя. Девушка опустила глаза и ускорила шаг, но, когда она поравнялась с человеком в капюшоне, тот бросился к ней и попытался удержать. Она хотела крикнуть, но ей зажали рот, и получился лишь слабый стон. В ужасе и отчаянии она укусила нападавшего за руку, тот взвыл, и от звука его голоса девушка замерла.

– Чертовка, ты что, хочешь мне руку откусить? – взвился мужчина, облизывая укушенное место.

Тереза не верила своим ушам – его тембр, его интонации… Выходит, это вовсе не неизвестный.

– Хоос, это ты?

Конечно, это был он, и Тереза не раздумывая бросилась в раскрытые ей объятия. Затем он откинул капюшон, и девушка увидела его улыбающееся лицо, а он тем временем гладил ее волосы, вдыхал ее запах. Тем не менее спустя несколько минут он сказал, что здесь опасно и нужно уходить.

– Но где ты был? – всхлипнула она. – Я думала, больше никогда тебя не увижу.

Хоос признался, что шел за ней и что сбежал из аббатства, так как должен немедленно вернуться в Вюрцбург.

– Но ты еле держишься на ногах.

– Поэтому мне нужна лошадь.

– Это же безумие, саксы убьют тебя. Разве ты не помнишь, что они с тобой сделали?

– Забудь об этом и помоги мне.

– Но я не знаю…

– Послушай, – перебил ее Хоос, – я должен быть в Вюрцбурге на следующей неделе. Я рисковал жизнью, спасая тебя, а сейчас я сам нуждаюсь в твоей помощи. Добудь мне лошадь.

В его взгляде светились решимость и отчаяние.

– Хорошо, но я ничего не смыслю в лошадях. Придется спросить Чернушку.

– Чернушку? Кто это?

– Уже забыл? Женщина, у которой мы остановились, когда приехали в Фульду. Теперь я у нее живу.

– Не думаю, что стоит это делать. У тебя разве нет денег? Алтар ведь дал тебе целый мешочек.

– Но я отдала их Чернушке за жилье и еду, у меня осталась всего пара динариев.

– Проклятье! – он стиснул зубы.

– Давай спросим Алкуина, вдруг он поможет.


Хоос даже рассердился, услышав это имя.

– Ты с ума сошла? Почему, ты думаешь, я сбежал из аббатства? Не верь этому человеку, Тереза, он совсем не такой, каким кажется.

– Почему? Он был очень добр к нам.

– Я не могу сейчас это объяснить, но ты должна мне поверить и не иметь с ним никаких дел.

Тереза не знала, что и думать. Она верила Хоосу, но и Алкуин ей нравился.

– Так как же нам быть? О, твой кинжал! – вспомнила она. – Можно попробовать продать его. Уверена, на эти деньги ты запросто купишь лошадь.

– Если бы он был цел, но его украли, скорее всего,– эти проклятые монахи, – с горечью произнес Хоос. – Не знаешь, кто тут торгует лошадьми и упряжью?

Тереза покачала головой. К тому же ему пока незачем ездить верхом, это опасно для раны. Вдруг Хоос остановился – у него была одышка, будто у старика, и он схватился рукой за грудь.

– Как ты себя чувствуешь?

– Это не важно. Черт возьми, мне нужна лошадь! – выкрикнул он сквозь кашель и прямо-таки рухнул на лежащий ствол. Тереза испугалась, не открылась ли рана.

– Знаешь, я только что вспомнила… Сегодня я была в одном месте, где есть лошади, – неожиданно для себя выпалила она.

Хоос встал и с нежностью взглянул на нее, затем взял ее лицо в ладони, медленно потянулся к ней и поцеловал. Терезе показалось, она умирает. От жара его губ все ее тело дрожало, она закрыла глаза и отдалась во власть наполнившего ее наслаждения. Потом слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул внутрь. Когда она медленно отстранилась, щеки ее пылали, а сверкающие глаза были как никогда прекрасны.

– Что же будет со мной, когда ты уедешь? – спросила Тереза.

Хоос снова поцеловал ее, и все опасения, словно по волшебству, рассеялись.



Они шли к таверне Хельги Чернушки, целуясь на каждом углу, будто воришки, которые боятся, что их застукают. После каждого поцелуя они начинали тихо смеяться и ускоряли шаг – до следующего угла. В таверну они вошли с заднего хода, чтобы Хельга их не заметила, сразу поднялись на сеновал и вновь принялись целоваться как сумасшедшие, однако, когда Хоос начал ласкать ей грудь, Тереза отстранилась. Затем она принесла ему поесть, накрыла одеялом и велела ждать. Если все сложится удачно, через несколько часов она вернется с лошадью.

Девушка понимала, что это безумие, но тем не менее взяла с собой свечу, огниво, трут, немного сырого мяса и кухонный нож и направилась к городским воротам, не зная, открыты ли они и пропустят ли ее. К счастью, основная охрана была у южного выхода, а здесь полусонный стражник не только не остановил ее, но даже махнул на прощание рукой.

По дороге к мельнице девушка вспоминала губы Хооса, его жаркое дыхание на своих щеках, и внутри все сладко замирало. Она торопилась дойти, пока светит луна, и очень надеялась, что собаки ее не почуют, а если и почуют, то мясо отвлечет их, пока она пойдет к лошадям. Тереза была уже у мельницы, а луна еще не скрылась, так что про огниво и трут можно позабыть. Собак не было видно, однако на всякий случай она разбросала часть мяса на главной дороге, а часть – на боковой тропинке.

В конюшне Тереза обнаружила всего четырех лошадей, как ей показалось, спящих. Она осторожно осмотрела их, но так и не решила, которая подходит больше всего. Вдруг послышался лай, сердце у нее забилось, она метнулась в угол, укрылась соломой и в страхе замерла. Через несколько секунд лай стих, и только тут она поняла, какой ужасный поступок чуть было не совершила.

Что она здесь делает, как вообще могла решиться на кражу, спрашивала она себя, и вынуждена была признать, что даже ради Хооса не имела права предавать себя и своего отца, который воспитывал ее совсем иначе.

Она чувствовала, что вела себя недостойно, но была не в состоянии объяснить, почему оказалась на мельнице. А ведь ее могли схватить и судить за кражу, могли даже вынести смертный приговор. Да, она не оправдала ожиданий Хооса и теперь уже не оправдает. Она плакала от стыда за свои намерения, затем попросила прощения у Господа и взмолилась, чтобы Он ей помог.

Тереза была перепугана. Любой шум, будь то всхрап лошади или скрип дерева, заставлял ее вздрагивать в ожидании неминуемой поимки. Она проползла между ног лошадей, пробираясь к выходу, и вдруг с ужасом увидела четырех мужчин, направлявшихся к стойлам.

Наверное, их насторожил собачий лай.

Тереза вернулась назад и опять спряталась в соломе. Один из пришедших начал похлопывать лошадей по спине, и те, перепугавшись, громко заржали. Копыта одной из них процокали прямо у ее лица, и девушка чуть не вскрикнула, но вовремя сдержалась. Наконец мужчина выбрал себе лошадь и галопом поскакал к зарослям кустарника. Тем временем трое других разгружали повозку и перетаскивали ее содержимое на мельницу. Терезу удивило, что они выбрали такое неподходящее время и работали в темноте, даже без факелов, но тут она сообразила, что, возможно, эти мешки и зерно, которое искал Алкуин, напрямую связаны друг с другом.

Когда все трое куда-то отлучились, она, не думая о последствиях, приблизилась к повозке. На ней еще оставалась пара мешков. Девушка надрезала ближайший, вытащила горсть зерна и бегом вернулась на конюшню.

Мужчины вскоре вернулись. Тот, что подошел первым, обнаружил прореху и обвинил второго, этот тоже в долгу не остался, и они заспорили, пока третий, видимо главный, пинками не разогнал их. Первый ушел, возвратился с факелом и передал его главному, который в свете пламени оказался рыжеволосым. Оставшиеся мешки унесли, и двор опустел – в конюшню больше никто не зашел.

Тереза подождала еще немного и бросилась вниз по тропинке, представляя бегущего по пятам рыжего. Она прекрасно помнила, как зарезали толстяка в таверне, и воображала, что вот сейчас этот человек выскочит из-за дерева и размозжит ей череп. Даже у крепостных стен она не чувствовала себя в безопасности.

Когда Тереза подбежала к дому Хельги Чернушки, сердце колотилось где-то в горле, так как от самой мельницы она неслась без остановки. Войдя опять же через задний ход и убедившись, что Хельга еще в таверне, она бесшумно поднялась на сеновал. Увидев ее, полусонный Хоос встрепенулся и обрадовался, но, узнав, что она вернулась без лошади, сразу помрачнел.

– Я пыталась, честное слово, – извиняющимся тоном произнесла девушка.

Хоос выругался сквозь зубы, однако сказал, чтобы она не волновалась, завтра утром он что-нибудь придумает.

Тереза поцеловала его в губы, и он ответил на поцелуй.

– Подожди немного! – Тереза оторвалась от него, быстро встала и спустилась в таверну.

Вскоре она вернулась, напевая какую-то песенку, с таинственным видом подошла к Хоосу, поцеловала его и широко улыбнулась.

– У тебя будет лошадь, – возвестила она.

Оказывается – хотя Хоос, наверное, был бы против – она спросила у Хельги Чернушки насчет тех денег, которые отдала ей вперед за еду и жилье, и попросила вернуть ей часть, обещая к февралю заплатить даже больше.

– Сначала она отказалась, но я напомнила, что у меня есть работа, и сказала, что она получит на одну пятую больше, чем сейчас. Наконец, я ее уломала, однако она захотела узнать, на кой мне сдались эти деньги.

Хоос с тревогой взглянул на Терезу, но та его успокоила: придумала, мол, нужна лошадка, чтобы сопровождать Алкуина в дальних прогулках, и Хельга не только поверила, но и посоветовала, где купить подешевле. В результате она вернула пятьдесят динариев – половину ранее уплаченной суммы. На эти деньги можно купить лошадь, упряжь и еды для путешествия.