Скриба
Часть 24 из 74 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, но он рассматривал их с христианской, а не с языческой точки зрения.
– Язычники – тоже дети Божьи.
– Но служат-то они дьяволу! И не противоречь мне, иначе я выкину за окно все тридцать семь томов, один за другим!
На самом деле Альберту было не так уж важно, чем именно зачитывается Алкуин, потому что юноша был честным христианином. Кроме того, он был способным и прилежным учеником и в теологических спорах побеждал самых знающих монахов, доказывая тем самым, что его увлечение языческими текстами, несомненно предосудительное, не является препятствием в постижении божественной мудрости.
Со временем Алкуин проявил себя знатоком письменного слова. Он изучал разнообразные тексты и кодексы и мастерски извлекал из них отдельные фрагменты, создавая причудливые мозаики, исполненные глубоких знаний и ярких оборотов речи. Он даже сам занялся поэзией, и в тысяче шестистах пятидесяти семи стихах «De sanctus Euboriensis ecclesiae»41 не только изложил всю историю Йорка, его епископов и королей Нортумбрии, но и кратко пересказал таких авторов, как Амброзий, Атанасий, Августин, Кассиодор, Иоанн Златоуст, Киприан, Григорий Великий, Иероним, Исидор, Лактанций, Седулий, Аратор, Ювенций, Венанций, Пруденций и Вергилий, чьи произведения хранились в библиотеке под присмотром брата Эанвальда.
Он писал не переставая.
Позже его школьные работы, благодаря ясному выразительному слогу, стали использовать для обучения других. Он рискнул применить «Категории» Аристотеля к «Десяти категориям» святого Августина, а каноническое произведение «Disputatio de vera philosophia»42 стало настольной книгой Карла Великого. И это не считая литургических текстов, теологических трудов, толкований Священного писания, поэтических и агиографических произведений.
Сочиняя, он наслаждался.
Когда Альберт, сменив Эгберта, стал архиепископом Йоркским, освободилось место директора соборной школы. На эту должность претендовали несколько кандидатов, но Алкуин считался бесспорным фаворитом. Ему исполнилось тридцать пять, и он недавно был рукоположен в дьяконы.
Затем сам король саксов Эвальд послал его в Рим получить мантию для нового архиепископа и добиться для Йорка статуса столицы. По пути назад, в Парме, он познакомился с Карлом Великим, и соборная школа была навсегда забыта.
Однако ему по-прежнему нравилось предугадывать события, пользуясь своей редкой наблюдательностью.
Воспоминания о прошлом сменились мыслями о Борове. Сейчас пятница, а казнь назначена на вечер понедельника.
В капитуле ему сообщили, что обычно публичные казни происходят на главной площади по вечерам, когда они могут собрать наибольшее количество народа. Вероятно, осужденный совершил нечто ужасное вроде ограбления в доме какого-нибудь знатного горожанина или поджога чужого имущества. Согласно законам, только эти два вида преступлений карались смертной казнью, хотя, конечно, бывали и исключения, в зависимости от социального положения преступника, а иногда и жертвы.
Он понимал, что подобные деяния должны сурово наказываться, но не разделял пристрастия некоторых судей к публичным казням. В бытность свою директором Йоркской школы он участвовал во многих судебных заседаниях, которые иногда, к сожалению, заканчивались смертным приговором, но на казни никогда не присутствовал. Теперь же он пообещал епископу сопровождать его, поэтому пока лучше выкинуть это из головы и почитать Вергилия.
Субботнее утро было очень холодным. После примы Алкуин встретился с епископом в маленькой трапезной, устроенной рядом с кельями для гостей. Здесь было тепло и пахло свежеиспеченным хлебом.
– Да ниспошлет вам Господь хороший день, – приветствовал его Лотарий. – Пожалуйста, садитесь рядом со мной. Сегодня у нас чудесный пирог с тыквой.
– Добрый день, ваше преосвященство. – Он поблагодарил за угощение и взял маленький кусочек. – Я хотел бы поговорить о юноше, которого вы мне предоставили для копирования и записей, племяннике библиотекаря.
– Да, а что случилось? Он вас не слушается?
– Нет, что вы. Он трудолюбивый, аккуратный, возможно, немного рассеянный, но, несомненно, старательный.
– Так в чем же дело?
– Просто он для такой работы не годится, и не потому, что молод. Когда ваше преосвященство порекомендовали его в качестве помощника, я согласился, но теперь понимаю, что не стоило этого делать.
– Ну что ж, объясните, почему он вам не подходит, и попробуем решить этот вопрос.
– По многим причинам, ваше преосвященство. Прежде всего, он не знает минускульное письмо, использует старое латинское – только заглавные буквы, без знаков препинания и пробелов между словами. Кроме того, ему испортить пергамент – раз плюнуть. Не далее как вчера он на одном листе поставил сразу две кляксы. И наконец, он не знает греческого. Да, он полон энтузиазма, но мне нужен настоящий писец, а не ученик.
– Возблагодарите Господа, что у нас есть хотя бы этот юноша – послушный, с хорошим почерком. А греческий вы и сами знаете, зачем кому-то еще его знать?
– Я уже говорил, ваше преосвященство, зрение меня подводит. Издалека я могу отличить стрижа от ласточки, а вблизи, особенно к вечеру, с трудом отличаю одну букву от другой.
Епископ поскреб бороду и рыгнул.
– Даже не представляю, как вам помочь. Среди членов капитула нет никого, кто знал бы греческий. Может быть, в монастыре…
– Там я уже спрашивал, – покачал головой Алкуин.
– Значит, придется смириться с тем, что есть.
– Возможно, и нет.
Епископ удивленно поднял брови.
– Пару дней назад я случайно познакомился с одной девушкой, которой требовалась помощь. Как ни странно, она не только умеет читать, но и очень хорошо пишет.
– Девушка? Но вы ведь согласны, что женщина не способна к наукам, письму и риторике? Или она привлекла вас по каким-то иным, более земным причинам? – И он хитро подмигнул Алкуину.
Тот нахмурился:
– Уверяю вас, нет, ваше преосвященство. Мне нужен секретарь, и ее появление здесь – настоящий подарок судьбы.
– Ну что ж, если это ваш каприз, поступайте как знаете. Только пусть не бродит по ночам и не смущает служителей церкви.
Алкуин был доволен. Он выпил немного вина и взял еще кусочек пирога. Вдруг он вспомнил о преступнике и спросил Лотария, за что его должны казнить.
– Мне кажется, вам эта казнь не по душе, – осмелился предположить епископ, набивая рот очередным огромным куском. – Когда я вас пригласил, вы не выказали особого интереса, и должен признать, брат Алкуин, меня это обеспокоило.
– Смиренно прошу простить меня за то, что не разделяю вашего пыла… – Алкуин положил себе немного сыра… – Но мне всегда претило отношение к смерти как к развлечению. Возможно, если я узнаю подробности произошедшего, то лучше пойму вашу позицию, однако в любом случае не тревожьтесь понапрасну: я пойду с вами на казнь и буду молиться о душе преступника.
Лотарий с досадой оттолкнул от себя кусок пирога.
– Actio personalis moritur cum persona43. У нас в Фульде духовенство уважает закон, как, надеюсь, и у вас в Британии. Наше скромное присутствие не только приободрит преступника в его последний земной час, но и внушит должное уважение толпе, которая, насколько вам известно, склонна следовать примерам, несовместимым с учением Спасителя.
– Восхищен столь похвальными намерениями, – сказал Алкуин, – однако считаю, что подобные представления лишь развлекают народ и потакают его низменным инстинктам. Разве вы не видели, с какими гримасами на лицах они рукоплещут агонии осужденного, не слышали грязных ругательств в адрес того, кто корчится на виселице, не обращали внимания на сладострастные взгляды, затуманенные вином?
Епископ перестал жевать и с укором посмотрел на Алкуина:
– Послушайте, что я вам скажу. Этот ублюдок убил девушку, находившуюся в самом расцвете юности. Он надругался над ее девственностью и перерезал ей горло серпом.
Алкуин поперхнулся и еле проглотил взятый кусок. Он даже не предполагал, что преступление было настолько тяжкое.
– Это действительно ужасно, – наконец произнес он, – но я ничего не знал. Если всё так, то наказание…
– Любезный брат, не мы, скромные служители Господа, диктуем законы, а члены капитула при Карле Великом. Кроме того, я не понимаю, что вы можете предложить взамен вынесенного заслуженного приговора.
– Нет, нет, пожалуйста, не надо превратно истолковывать мои слова. Я, как и вы, считаю, что преступление требует справедливого наказания, соответствующего тяжести совершенного деяния. Просто сегодня утром, после мессы, я разговаривал с капелланами, и их замечания привели меня в замешательство.
– О чем же они говорили?
– Они говорили, что лучше бы этому дурачку, то есть, как я понял, осужденному, вообще на свет не родиться. Вы понимаете, что они имели в виду?
– Вы же сами сказали, что речь шла об этом идиоте. Не вижу в их словах ничего странного, – заявил Лотарий и положил себе еще пирога.
– Я действительно спросил у них о Борове, кажется, так его называют. Они рассказали: он дурачок с рождения, но до убийства никогда не причинял никому ни малейшего беспокойства. Иногда, правда, люди его пугались, но это было связано с его внешностью, а не с поведением. Никто и представить не мог, что этот человек способен на столь жестокий и отвратительный поступок.
– Так оно и есть. По-видимому, дорогой Алкуин, вы знаете об этом деле больше, чем говорите.
– Мне известно только то, о чем я сейчас рассказал вам. Но я, например, не знаю, как была установлена его вина. Его застали, когда он напал на девушку? Кто-нибудь видел его там или, может быть, нашел его перепачканную кровью одежду?
Епископ встал и резко отодвинул тарелку:
– Habet aliquid ex iniquo omne magnum exemplum, quod contra singulos utilitate publica rependitur44. Это чудовище виновно. Его судили и вынесли приговор, и как любой добрый христианин я надеюсь, что вы одобряете намерение отправить его в ад.
Такая реакция епископа удивила Алкуина. Он не собирался оценивать его действия, просто задал несколько вопросов, однако вынужден был признать, что вел разговор неподобающим образом. На самом деле у него не было никаких причин оспаривать мнение Лотария.
– Дорогой отец, искренне прошу вас простить меня, – повинился он. – Можете рассчитывать на мое присутствие, если по-прежнему считаете это необходимым.
Лотарий посмотрел на него сверху вниз.
– Надеюсь видеть вас там, брат Алкуин. И советую больше беспокоиться о жертвах, чем об убийцах. Ни для них, ни для их защитников нет места в Царствии Небесном, – сказал он и вышел, не попрощавшись.
Спустя какое-то время Алкуин окончательно уверился в том, что вел себя непростительно глупо. Теперь Лотарий будет считать его высокомерным британцем, стремящимся не столько заниматься делами, сколько демонстрировать собственное превосходство. Но хуже всего было то, что рано или поздно это противостояние обязательно выльется в какую-нибудь неприятность.
После завтрака он направился в сторону кухонь, чтобы взять пару яблок перекусить в полдень. Выбрав свои любимые – спелые, желтые и душистые, он пошел в библиотеку, расположенную в противоположной, южной части здания, окнами во внутренний двор. Как ему сказали, епископ распорядился устроить ее там, чтобы защитить от ветра и сырости.
Открыв дверь, он с удивлением обнаружил Терезу, сидящую на единственной в помещении скамье. Девушка водила пером по воздуху, словно писала на воображаемом пергаменте, но делала это так изящно, что движения больше походили на танец. Алкуин подумал, она упражняется, хотя у нее и так были несомненные способности, необходимые для столь тонкого искусства, как копирование текстов.
– Добрый день, – прервал он ее странное занятие. – Мне казалось, сегодня ты не должна была приходить.
Девушка вздрогнула и уронила перо на стол. Несколько мгновений она, застыв, смотрела на Алкуина, а потом вдруг вскочила как ужаленная.
– Я… я практиковалась, – стала оправдываться она. – Мой отец говорит, если должным образом заниматься, можно добиться всего, чего захочешь.
– Да, обычно так и бывает, если много заниматься… и еще если сильно верить. Для достижения успеха необходимо верить в то, что делаешь. Кстати, тебе нравится твоя работа? Ну, изготовление пергаментов?
Девушка молчала, щеки ее зарделись.
– Не хотелось бы показаться неблагодарной, но я занимаюсь этим только потому, что хочу быть поближе к книгам.
– Я ценю твое чувство вины, хотя тебе не в чем себя винить, – сказал Алкуин. – Божественное провидение каждому определяет его место, но кто сказал, что тебе предопределено переплетать книги, пусть даже ты делаешь это весьма умело?
Несколько мгновений девушка стояла с опущенной головой, но вдруг лицо ее озарилось.
– Мне очень нравится читать! В любую свободную минутку я берусь за книгу и тогда, мне кажется, попадаю в другие страны, говорю на других языках, проживаю другие жизни. – Глаза ее блуждали, словно она пыталась все это представить. – Наверное, ничего лучше на свете не существует. Иногда я даже представляю, будто сама пишу – не переписываю чужие тексты, а записываю собственные мысли. – Она вдруг замолчала, боясь, что сказала глупость. – Даже не знаю… Моя мачеха считает, у меня ветер в голове, нечего, мол, заниматься мужским делом, нужно выйти замуж и родить детей.
– Язычники – тоже дети Божьи.
– Но служат-то они дьяволу! И не противоречь мне, иначе я выкину за окно все тридцать семь томов, один за другим!
На самом деле Альберту было не так уж важно, чем именно зачитывается Алкуин, потому что юноша был честным христианином. Кроме того, он был способным и прилежным учеником и в теологических спорах побеждал самых знающих монахов, доказывая тем самым, что его увлечение языческими текстами, несомненно предосудительное, не является препятствием в постижении божественной мудрости.
Со временем Алкуин проявил себя знатоком письменного слова. Он изучал разнообразные тексты и кодексы и мастерски извлекал из них отдельные фрагменты, создавая причудливые мозаики, исполненные глубоких знаний и ярких оборотов речи. Он даже сам занялся поэзией, и в тысяче шестистах пятидесяти семи стихах «De sanctus Euboriensis ecclesiae»41 не только изложил всю историю Йорка, его епископов и королей Нортумбрии, но и кратко пересказал таких авторов, как Амброзий, Атанасий, Августин, Кассиодор, Иоанн Златоуст, Киприан, Григорий Великий, Иероним, Исидор, Лактанций, Седулий, Аратор, Ювенций, Венанций, Пруденций и Вергилий, чьи произведения хранились в библиотеке под присмотром брата Эанвальда.
Он писал не переставая.
Позже его школьные работы, благодаря ясному выразительному слогу, стали использовать для обучения других. Он рискнул применить «Категории» Аристотеля к «Десяти категориям» святого Августина, а каноническое произведение «Disputatio de vera philosophia»42 стало настольной книгой Карла Великого. И это не считая литургических текстов, теологических трудов, толкований Священного писания, поэтических и агиографических произведений.
Сочиняя, он наслаждался.
Когда Альберт, сменив Эгберта, стал архиепископом Йоркским, освободилось место директора соборной школы. На эту должность претендовали несколько кандидатов, но Алкуин считался бесспорным фаворитом. Ему исполнилось тридцать пять, и он недавно был рукоположен в дьяконы.
Затем сам король саксов Эвальд послал его в Рим получить мантию для нового архиепископа и добиться для Йорка статуса столицы. По пути назад, в Парме, он познакомился с Карлом Великим, и соборная школа была навсегда забыта.
Однако ему по-прежнему нравилось предугадывать события, пользуясь своей редкой наблюдательностью.
Воспоминания о прошлом сменились мыслями о Борове. Сейчас пятница, а казнь назначена на вечер понедельника.
В капитуле ему сообщили, что обычно публичные казни происходят на главной площади по вечерам, когда они могут собрать наибольшее количество народа. Вероятно, осужденный совершил нечто ужасное вроде ограбления в доме какого-нибудь знатного горожанина или поджога чужого имущества. Согласно законам, только эти два вида преступлений карались смертной казнью, хотя, конечно, бывали и исключения, в зависимости от социального положения преступника, а иногда и жертвы.
Он понимал, что подобные деяния должны сурово наказываться, но не разделял пристрастия некоторых судей к публичным казням. В бытность свою директором Йоркской школы он участвовал во многих судебных заседаниях, которые иногда, к сожалению, заканчивались смертным приговором, но на казни никогда не присутствовал. Теперь же он пообещал епископу сопровождать его, поэтому пока лучше выкинуть это из головы и почитать Вергилия.
Субботнее утро было очень холодным. После примы Алкуин встретился с епископом в маленькой трапезной, устроенной рядом с кельями для гостей. Здесь было тепло и пахло свежеиспеченным хлебом.
– Да ниспошлет вам Господь хороший день, – приветствовал его Лотарий. – Пожалуйста, садитесь рядом со мной. Сегодня у нас чудесный пирог с тыквой.
– Добрый день, ваше преосвященство. – Он поблагодарил за угощение и взял маленький кусочек. – Я хотел бы поговорить о юноше, которого вы мне предоставили для копирования и записей, племяннике библиотекаря.
– Да, а что случилось? Он вас не слушается?
– Нет, что вы. Он трудолюбивый, аккуратный, возможно, немного рассеянный, но, несомненно, старательный.
– Так в чем же дело?
– Просто он для такой работы не годится, и не потому, что молод. Когда ваше преосвященство порекомендовали его в качестве помощника, я согласился, но теперь понимаю, что не стоило этого делать.
– Ну что ж, объясните, почему он вам не подходит, и попробуем решить этот вопрос.
– По многим причинам, ваше преосвященство. Прежде всего, он не знает минускульное письмо, использует старое латинское – только заглавные буквы, без знаков препинания и пробелов между словами. Кроме того, ему испортить пергамент – раз плюнуть. Не далее как вчера он на одном листе поставил сразу две кляксы. И наконец, он не знает греческого. Да, он полон энтузиазма, но мне нужен настоящий писец, а не ученик.
– Возблагодарите Господа, что у нас есть хотя бы этот юноша – послушный, с хорошим почерком. А греческий вы и сами знаете, зачем кому-то еще его знать?
– Я уже говорил, ваше преосвященство, зрение меня подводит. Издалека я могу отличить стрижа от ласточки, а вблизи, особенно к вечеру, с трудом отличаю одну букву от другой.
Епископ поскреб бороду и рыгнул.
– Даже не представляю, как вам помочь. Среди членов капитула нет никого, кто знал бы греческий. Может быть, в монастыре…
– Там я уже спрашивал, – покачал головой Алкуин.
– Значит, придется смириться с тем, что есть.
– Возможно, и нет.
Епископ удивленно поднял брови.
– Пару дней назад я случайно познакомился с одной девушкой, которой требовалась помощь. Как ни странно, она не только умеет читать, но и очень хорошо пишет.
– Девушка? Но вы ведь согласны, что женщина не способна к наукам, письму и риторике? Или она привлекла вас по каким-то иным, более земным причинам? – И он хитро подмигнул Алкуину.
Тот нахмурился:
– Уверяю вас, нет, ваше преосвященство. Мне нужен секретарь, и ее появление здесь – настоящий подарок судьбы.
– Ну что ж, если это ваш каприз, поступайте как знаете. Только пусть не бродит по ночам и не смущает служителей церкви.
Алкуин был доволен. Он выпил немного вина и взял еще кусочек пирога. Вдруг он вспомнил о преступнике и спросил Лотария, за что его должны казнить.
– Мне кажется, вам эта казнь не по душе, – осмелился предположить епископ, набивая рот очередным огромным куском. – Когда я вас пригласил, вы не выказали особого интереса, и должен признать, брат Алкуин, меня это обеспокоило.
– Смиренно прошу простить меня за то, что не разделяю вашего пыла… – Алкуин положил себе немного сыра… – Но мне всегда претило отношение к смерти как к развлечению. Возможно, если я узнаю подробности произошедшего, то лучше пойму вашу позицию, однако в любом случае не тревожьтесь понапрасну: я пойду с вами на казнь и буду молиться о душе преступника.
Лотарий с досадой оттолкнул от себя кусок пирога.
– Actio personalis moritur cum persona43. У нас в Фульде духовенство уважает закон, как, надеюсь, и у вас в Британии. Наше скромное присутствие не только приободрит преступника в его последний земной час, но и внушит должное уважение толпе, которая, насколько вам известно, склонна следовать примерам, несовместимым с учением Спасителя.
– Восхищен столь похвальными намерениями, – сказал Алкуин, – однако считаю, что подобные представления лишь развлекают народ и потакают его низменным инстинктам. Разве вы не видели, с какими гримасами на лицах они рукоплещут агонии осужденного, не слышали грязных ругательств в адрес того, кто корчится на виселице, не обращали внимания на сладострастные взгляды, затуманенные вином?
Епископ перестал жевать и с укором посмотрел на Алкуина:
– Послушайте, что я вам скажу. Этот ублюдок убил девушку, находившуюся в самом расцвете юности. Он надругался над ее девственностью и перерезал ей горло серпом.
Алкуин поперхнулся и еле проглотил взятый кусок. Он даже не предполагал, что преступление было настолько тяжкое.
– Это действительно ужасно, – наконец произнес он, – но я ничего не знал. Если всё так, то наказание…
– Любезный брат, не мы, скромные служители Господа, диктуем законы, а члены капитула при Карле Великом. Кроме того, я не понимаю, что вы можете предложить взамен вынесенного заслуженного приговора.
– Нет, нет, пожалуйста, не надо превратно истолковывать мои слова. Я, как и вы, считаю, что преступление требует справедливого наказания, соответствующего тяжести совершенного деяния. Просто сегодня утром, после мессы, я разговаривал с капелланами, и их замечания привели меня в замешательство.
– О чем же они говорили?
– Они говорили, что лучше бы этому дурачку, то есть, как я понял, осужденному, вообще на свет не родиться. Вы понимаете, что они имели в виду?
– Вы же сами сказали, что речь шла об этом идиоте. Не вижу в их словах ничего странного, – заявил Лотарий и положил себе еще пирога.
– Я действительно спросил у них о Борове, кажется, так его называют. Они рассказали: он дурачок с рождения, но до убийства никогда не причинял никому ни малейшего беспокойства. Иногда, правда, люди его пугались, но это было связано с его внешностью, а не с поведением. Никто и представить не мог, что этот человек способен на столь жестокий и отвратительный поступок.
– Так оно и есть. По-видимому, дорогой Алкуин, вы знаете об этом деле больше, чем говорите.
– Мне известно только то, о чем я сейчас рассказал вам. Но я, например, не знаю, как была установлена его вина. Его застали, когда он напал на девушку? Кто-нибудь видел его там или, может быть, нашел его перепачканную кровью одежду?
Епископ встал и резко отодвинул тарелку:
– Habet aliquid ex iniquo omne magnum exemplum, quod contra singulos utilitate publica rependitur44. Это чудовище виновно. Его судили и вынесли приговор, и как любой добрый христианин я надеюсь, что вы одобряете намерение отправить его в ад.
Такая реакция епископа удивила Алкуина. Он не собирался оценивать его действия, просто задал несколько вопросов, однако вынужден был признать, что вел разговор неподобающим образом. На самом деле у него не было никаких причин оспаривать мнение Лотария.
– Дорогой отец, искренне прошу вас простить меня, – повинился он. – Можете рассчитывать на мое присутствие, если по-прежнему считаете это необходимым.
Лотарий посмотрел на него сверху вниз.
– Надеюсь видеть вас там, брат Алкуин. И советую больше беспокоиться о жертвах, чем об убийцах. Ни для них, ни для их защитников нет места в Царствии Небесном, – сказал он и вышел, не попрощавшись.
Спустя какое-то время Алкуин окончательно уверился в том, что вел себя непростительно глупо. Теперь Лотарий будет считать его высокомерным британцем, стремящимся не столько заниматься делами, сколько демонстрировать собственное превосходство. Но хуже всего было то, что рано или поздно это противостояние обязательно выльется в какую-нибудь неприятность.
После завтрака он направился в сторону кухонь, чтобы взять пару яблок перекусить в полдень. Выбрав свои любимые – спелые, желтые и душистые, он пошел в библиотеку, расположенную в противоположной, южной части здания, окнами во внутренний двор. Как ему сказали, епископ распорядился устроить ее там, чтобы защитить от ветра и сырости.
Открыв дверь, он с удивлением обнаружил Терезу, сидящую на единственной в помещении скамье. Девушка водила пером по воздуху, словно писала на воображаемом пергаменте, но делала это так изящно, что движения больше походили на танец. Алкуин подумал, она упражняется, хотя у нее и так были несомненные способности, необходимые для столь тонкого искусства, как копирование текстов.
– Добрый день, – прервал он ее странное занятие. – Мне казалось, сегодня ты не должна была приходить.
Девушка вздрогнула и уронила перо на стол. Несколько мгновений она, застыв, смотрела на Алкуина, а потом вдруг вскочила как ужаленная.
– Я… я практиковалась, – стала оправдываться она. – Мой отец говорит, если должным образом заниматься, можно добиться всего, чего захочешь.
– Да, обычно так и бывает, если много заниматься… и еще если сильно верить. Для достижения успеха необходимо верить в то, что делаешь. Кстати, тебе нравится твоя работа? Ну, изготовление пергаментов?
Девушка молчала, щеки ее зарделись.
– Не хотелось бы показаться неблагодарной, но я занимаюсь этим только потому, что хочу быть поближе к книгам.
– Я ценю твое чувство вины, хотя тебе не в чем себя винить, – сказал Алкуин. – Божественное провидение каждому определяет его место, но кто сказал, что тебе предопределено переплетать книги, пусть даже ты делаешь это весьма умело?
Несколько мгновений девушка стояла с опущенной головой, но вдруг лицо ее озарилось.
– Мне очень нравится читать! В любую свободную минутку я берусь за книгу и тогда, мне кажется, попадаю в другие страны, говорю на других языках, проживаю другие жизни. – Глаза ее блуждали, словно она пыталась все это представить. – Наверное, ничего лучше на свете не существует. Иногда я даже представляю, будто сама пишу – не переписываю чужие тексты, а записываю собственные мысли. – Она вдруг замолчала, боясь, что сказала глупость. – Даже не знаю… Моя мачеха считает, у меня ветер в голове, нечего, мол, заниматься мужским делом, нужно выйти замуж и родить детей.